Правление Александра III и политика “консервативного обновления ” общества. Контрреформы Александра III

На престол Александр III вступил в возрасте 36 лет после событий 1 МР 1881 . Новый император был решительным противником реформ и не признавал преобразований своего отца. Трагическая гибель Александра II в его глазах означала пагубность либеральной политики . Такое заключение предопределило переход к реакционной политике. Злым гением царствования Александра III стал Победоносцев К. П ., обер-прокурор Святейшего синода . Обладая острым аналитическим умом, Победоносцев К.П. вырабатывает позицию, отрицающую демократию и современную ему западноевропейскую культуру . Он не признавал европейскийрационализм , не верил в добрую природу человека , был яростным противником парламентаризма , называя его "великой ложью нашего времени", считая, что парламентские деятели в большинстве принадлежат к самым безнравственным представителям общества . Победоносцев К.П. ненавидел печать, которая, по его убеждению, вторгается с собственным мнением во все уголки жизни; навязывает читателю свои идеи и воздействует на поступки людей самым вредным образом. По мнению Победоносцева К.П., общество держится на "натуральной силе инерции", основанной не на знании, а на опыте. В политическом отношении это означало уважение к старымгосударственным учреждениям. Противопоставление рациональной мысли и традиционного быта было очень желанным для консерваторов выводом, но опасным для общественного прогресса . На практике реализация этих сложных правовых идей осуществлялась при помощи насаждения псевдонародных взглядов, идеализации старины, поддержки национализма . Александр III одевался в одежды народного покроя; даже в архитектуре официальных зданий господствовал псевдорусский стиль . Период царствования Александра III отмечен серией реакционных преобразований, получивших название контрреформ , направленных на пересмотр реформ предшествующих десятилетий.

В пореформенные годы дворянство с чувством ностальгии вспоминало "добрые старые времена" крепостнической эпохи . Вернуться к прежним порядкам правительство уже не могло, поддержать такое настроение пыталось. В год двадцатилетия крестьянской реформы было запрещено даже простое упоминание об отмене крепостного права. Попыткой воскресить дореформенные порядки стало и принятие некоторых законодательных актов. 12 ИЛ 1889 появился закон о земских участковых начальниках . В губерниях создавались 2200 земских участков. Во главе участков ставились земские начальники с широким кругом полномочий: контроль за общинным самоуправлением крестьян , рассмотрение судебных дел, ранее совершавшееся мировым судом, решение земельных вопросов и т.д. Должности земских начальников могли занимать лица только дворянского происхождения, обладавшие высоким земельным цензом. Особый статус земских начальников означал произвольное усиление власти дворянства.

В 1892 появилось новое положение о городах. Городское самоуправление уже не могло действовать самостоятельно. Правительство получило право не утверждать законно избранных городских голов . Для избирателей повышался имущественный ценз. В результате число избирателей сократилось в 3-4 раза. Так, в Москве количество избирателей уменьшилось с 23 тыс. до 7 тыс.человек. Фактически от городского управления были отстранены служащие и трудовая интеллигенция . Управление всецело оказалось в руках домовладельцев, промышленников, торговцев и трактирщиков.

В 1890 права земств были ещё более ограничены. По новому закону за дворянами в земствах сохранялось 57% гласных . Председатели земских управ подлежали утверждению администрацией, а в случаях их неутверждения они назначались начальством. Сокращалось число гласных от крестьян, вводился новый порядок выборов гласных от них. Сельские сходы выбирали только кандидатов, причём на каждое место не менее двух-трёх, из которых губернатор назначал гласного. Разногласия м.земствами и местной администрацией решались последней.

В 1884 был введён новый университетский устав , отменявший внутреннюю автономию университетов . Преподаватели, избранные на свои должности учёными советами , д.б. пройти процедуру утверждения министра просвещения . Повысилась плата за обучение. Ограничивались льготы по призыву в армию лиц с образованием. Применительно к средней школе был издан печально известный циркуляр о "кухаркиных детях" , рекомендовавший ограничить поступление в гимназии "детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детей коих, за исключением разве одарённых необычайными способностями, вовсе не следует выводить из среды, к коей они принадлежат".

Вместе с тем, в сфере финансов в этот период работали выдающиеся люди, занимавшие последовательно др.за другом пост министра финансов: Бунге Н.X ., Вышнеградский И. А . и Витте С. Ю . В России было достигнуто финансовое оздоровление: рубль стал устойчив, а финансовый дефицит преодолён. Это произошло за счёт улучшения налоговой системы, развития железнодорожного и промышленного строительства, привлечения иностранного капитала и резкого увеличения экспорта хлеба. За границу стали продавать хлеба больше, чем это мог позволить спрос . Однако на плечах голодающей деревни Россия смогла захватить продовольственные рынки Европы, и государство достигло финансового расцвета.

Александр III, не имея пристрастия к размышлениям, не знал сомнений. Как у любого ограниченного человека, у него была полная определённость в мыслях, чувствах и поступках. Историю он понимал как занятные рассказы и не считал нужным делать из неё выводы. Ставка на поддержку поместного дворянства к к.XIX в. была по меньшей мере политической ошибкой. В России сформировались новые силы. Окрепшая буржуазия настойчиво требовала своего участия в политической жизни . Тринадцать лет царствования Александра III были относительно спокойным периодом, но это спокойствие сопровождалось глубоким политическим застоем , не менее опасным, чем бурные события.

В утверждении капитализма в России важнейшее значение имел промышленный переворот, который завершился к началу 1880-х гг. промышленный переворот в России начался позднее, чем в Западной Европе, - только в 30 – 40-е гг. XIX в. Связанное с заменой ручного труда машинным, развитие капиталистической мануфактуры, как и во всех странах, прежде всего, происходило в лёгкой промышленности.

На очереди встала следующая задача – капиталистическая индустриализация. Однако в течение трёх десятилетий, последовавших за освобождением крестьян, рост промышленности оставался в целом довольно скромным (2,5 – 3% в год). Экономическая отсталость страны являлась серьёзным препятствием на пути индустриализации. Вплоть до 1880 г. стране приходилось ввозить сырьё и оборудование для строительства железных дорог. Важнейшие шаги на этом пути, связанные с именем графа С. Ю. Витте, были сделаны с середины 90-х гг. Многие из современников сходились в том, что как государственный деятель Витте был на голову выше своих коллег, отличаясь обострённым «чувством жизни и её потребностей». Витте, один из крупнейших преобразователей в истории России, занимал пост министра финансов с 1892 по 1903 гг. Он стремился приблизительно за 10 лет догнать в промышленном отношении более развитые страны Европы, занять прочные позиции на рынках Ближнего, Среднего и Дальнего Востока. Ускоренного промышленного развития он предполагал достичь за счёт трёх основных источников накопления – привлечения иностранных капиталов, накопления внутренних ресурсов с помощью жёсткой налоговой политики и таможенной защиты промышленности от западных конкурентов.

«Открытие» России иностранным капиталом произошло в 50-е гг. XIX в., но тогда экономика России не могла привлечь западноевропейский капитал в большом объёме ввиду отсутствия рынка свободной рабочей силы. В пореформенную эпоху западных предпринимателей стали привлекать в России огромные сырьевые ресурсы, низкая конкуренция и дешёвая рабочая сила, обеспечивавшие высокую норму прибыли.

Обращение Витте к иностранному капиталу, естественно, привлекло к серьёзной политической полемике, особенно в 1898 – 1899 гг., между ним и теми деловыми кругами, которые успешно сотрудничали с иностранными фирмами, с одной стороны, и их противниками, опасавшимися поставить Россию в подчинённое положение по отношению к иностранным вкладчикам и утерять национальную независимость, - с другой. Со своей стороны, Витте стремился ускорить процесс индустриализации, который позволил бы Российской империи догнать запад. Стремление к индустриализации и западнические настроения шли рука об руку. Огромные темпы промышленного роста – самые высокие в мире были обусловлены тем, что Россия, приступая к индустриализации, могла использовать знания, опыт, технический персонал, технику, но в первую очередь – капиталы передовых держав. Таким образом, широкое привлечение иностранного капитала стало важнейшей характерной чертой проведения капиталистической индустриализации в России.

Притоку иностранного капитала в промышленность в форме прямых инвестиций мешала неупорядоченность российских финансов. В 50 – 70 гг. курс рубля снизился до 62 копеек золотом. К 1892 г. государство находилось на грани финансового банкротства. Финансовая реформа Витте 1897 г. по накоплению золотого фонда позволила повысить золотое содержание рубля, в результате чего на рубеже веков он превратился в одну из устойчивых европейских валют.

Ещё одним препятствием приложению иностранного капитала служил низкий таможенный тариф, который позволял свободно ввозить товары и при котором стимул к развитию отечественной промышленности отсутствовал. В 1877 г. были введены «золотые» (в золотой валюте) пошлины, что увеличило их реальную стоимость вдвое. В 1891 г. вступили в силу новые таможенные правила, запретительные для промышленных товаров иностранного производства.

Если в западной Европе строительство железных дорог «увенчало» индустриализацию, то в России оно послужило её исходной точкой.

О незамедлительном строительстве железных дорог впервые заявили в начале 60-х гг. XIX в. круги, связанные с вывозом хлеба, - помещики-экспортёры и торгово-промышленная буржуазия. В 1865 г. в России насчитывалось всего 3,7 тыс. км железных дорог (тогда как в Англии – 22 тыс. км, в США – 56 тыс. км).

За период с 1861 по 1900 гг. было построено и введено в эксплуатацию 51,6 тыс. км железных дорог, причём 22 тыс. из них – в течение одного десятилетия, с 1890 по 1900 гг. Железнодорожная сеть России соединила хлебные районы с промышленными, центр – с окраинами.

К началу XX в. была создана общегосударственная сеть железных дорог, ставшая важнейшим фактором складывания единой капиталистической системы хозяйства. В Европейской России окончательно формируются 8 основных железнодорожных узлов, охватывающих важнейшие экономические районы. Важное значение для экономического развития страны имело государственное крупномасштабное строительство железных дорог на окраинах страны – Транссибирская магистраль, Среднеазиатская и др. Железнодорожный транспорт стал важнейшей отраслью капиталистического хозяйства.

Создание в стране развитой транспортной сети позволяло нормально функционировать крупному машинному производству, на уровне которого в России возникали не только отдельные предприятия, но и целые отрасли. Рельсовые дороги связывали местные рынки в единый внутренний рынок, что являлось показателем развития капитализма. Продвигаясь в необжитые места, они открывали новые ресурсы, ещё вчера лежащие втуне, - землю, лес, полезные ископаемые. Они позволили России выйти на мировой рынок в сфере зернового хозяйства.

Доходы от хлебного экспорта были одним из основных источников накопления и вкладывались в развитие различных отраслей экономики России. Ускорение грузоперевозок ускоряло и оборот капиталов. Главная роль в строительстве железных дорог (70% вложенных средств) принадлежала иностранному капиталу. Таким образом, иностранный капитал опосредованно стимулировал развитие всей российской экономики.

В пореформенные десятилетия наибольшую сложность составляла техническая перестройка тяжёлой индустрии.

В 1861 г. были приняты Правила для поощрения машиностроительного дела в России, затем в правительстве разработана новая система стимулирования роста собственного сталелитейного производства, основанная на долгосрочных казённых заказах по повышенным ценам и денежным премиях. В 1878 г. была учреждена Особая комиссия для изучения причин, задерживающих развитие горного и механического дела в России. Одновременно «Общество содействия русской промышленности и торговле» внесло в правительство ходатайство о финансовой поддержке исключительно самостоятельных заводов, изготавливавших стальные рельсы из металлов отечественного производства. Но результативность мер оказалась низкой. Внутреннее потребление машин, металла и каменного угля в 2-3 раза превосходило производство в стране, покрываясь соответствующей долей импорта, общая стоимость которого превышала гигантскую по тем временам сумму в 1 млрд. рублей серебром. Таким образом, Россия дорогой ценой расплачивалась за свою техническую отсталость.

Приток иностранного капитала сыграл значительную роль в промышленном развитии и к 1900 г. стал массовым явлением для России. В развитии отраслей тяжёлой промышленности – металлургической, каменноугольной, машиностро-ительной, электротехнической – его доля составила 60%. В целом же с 1861 по 1890-е гг. иностранный капитал в России вырос в 23 раза, причём на первом месте была Франция, за ней шли Великобритания, германия, Бельгия. Результаты экономической политики Витте выглядели впечатляющими. Промышленный взлёт 1890-х гг. полностью преобразил многие области империи, вызвав развитие городских центров и возникновение новых крупных современных промышленных предприятий.

В целом крупная промышленность была неравномерно распределена по территории России и сосредоточивались в нескольких районах – Московском, Петербургском, Польском, Прибалтийском, Уральском. К концу XIX в. к ним добавились новые районы – Южный угольно-металлургический и Бакинский нефтедобывающий. Центральный регион вокруг Москвы приобрёл ещё большее значение, так же как и район вокруг Петербурга, представленные такими гигантами, как, например, Путиловский завод. Урал же, напротив, пришёл к тому времени в упадок из-за своей социальной и технической отсталости. Место Урала как ведущего промышленного района заняли Украина и юг России.

Особенностью российской промышленности было также то, что машинная индустрия сразу создавалась здесь как крупная и крупнейшая. Таким образом, для российской тяжёлой индустрии была характерна гигантская концентрация производства – на 18% всех промышленных предприятий было занято более 4/5 пролетариата. К 1914 г. промышленный пролетариат в Петербурге на 70% был сосредоточен на крупных предприятиях.

В 1866 г. европейские финансисты основали «Общество взаимного поземельного кредита», выпускавшее свои закладные листы через крупнейшие европейские банки, в частности банк Ротшильда. Хотя первые коммерческие банки России создавались исключительно на русские деньги, в дальнейшем организацию коммерческого кредита взял на себя иностранный капитал. Если в 60 – 80-е гг. преобладает германский капитал, то в 90-е гг. можно видеть определяющее влияние, как уже сказано, французского капитала. К концу 1913 г. из 19 крупнейших банков России 11 было основано на иностранные капиталы (5 из них – на французские).

Экономический подъём в 90-е гг. был связан и с торгово – промышленной политикой самодержавия – развитием акционерного учредительства: ежегодно открывались десятки русских и иностранных компаний. Пик учредительства пришёлся на 1899 г., когда было открыто 156 русских и 37 иностранных компаний.

К началу ХХ века Россия по объёму промышленного производства приблизилась к Франции, а по темпам его роста – к Германии и США. Доля России в мировом промышленном производстве выросла с 1,72% в 1860г. до 1,88% в 1890 г., а к 1913 г. составила 3,14%, но это не отвечало имевшимся в её распоряжении возможностям и современным задачам страны.

С 1870-х по 1890-е гг. внутренний торговый оборот вырос в три с лишним раза, внешнеторговый оборот – в четыре раза. Главными торговыми партнёрами России были Англия и Германия. Российский экспорт на 3/4 составляли сельскохозяйственные продукты, а импорт – главным металл, уголь, машины, хлопок.

Увеличивается сельскохозяйственное производство. Российский хлебный экспорт вырос в 1860 – 90-е гг. в 5 раз. В конце XIX в. Россия давала до половины мирового урожая ржи, до четверти мирового урожая овса, стояла на первом месте по общему объёму сельскохозяйственного производства. В России соперничали два типа аграрного капитализма – «прусский» с преобладанием помещичьих хозяйств, перешедших на новые методы хозяйствования и применявших прогрессивный наёмный труд, и «американский» с доминирующими крестьянскими хозяйствами американского фермерского типа. «Американский» путь был более прогрессивным – здесь шире применялся наёмный труд, меньше расходов требовалось на содержание штата управления. К началу ХХ в. крестьяне-предприниматели давали около половины товарного хлеба страны. Опорой «американского» пути были окраины, не знавшие крепостного права, - Новороссия, Заволжье, Сибирь.

В XVIII в. в Западной Европе все еще продолжали господствовать феодальные отношения или их довольно заметные пережитки. Но завершение перехода к капиталистическому хозяйству было близко и очевидно. Главными событиями этой эпохи в социально-экономической сфере стали: зарождение и становление буржуазных экономических отношений, господство конкуренции при бурном росте промышленности, промышленная революция в Англии, рост экономического и политического значения буржуазии, усиление андифеодального движения, подчинение деревни городом, почти полная замена традиционных связей между людьми денежными отношениями, распространение просветительских идей общественного равенства и личной свободы.

XVIII в. стал веком разума и просвещения. Именно в этот период средневековые религиозные представления и сложившиеся традиции подверглись сомнению. Стремление к знанию стало опираться на разум, а не на веру. Свободная мысль — главное средство социально-экономического и общественно-политического прогресса в это время.

Идеи общественного равенства и личной свободы овладевали прежде всего третьим сословием. Именно буржуазия, не пользовавшаяся никакими важными наследственными социальными привилегиями (в отличие от дворянства и духовенства), выступила не только против самих привилегий, но и против поддерживающей их государственной системы. Идеи Просвещения закрепляли в характере людей столь необходимые для делового человека качества, как предприимчивость, изобретательность, практицизм.

В экономическом отношении Западная Европа в XVIII в. явила собой образец относительно быстрых темпов промышленного развития. Уже в начале столетия европейская мануфактура вошла в завершающую стадию своего развития и в ряде стран (Англии, Голландии, некоторых отраслях производства во Франции) стала преобладать над ремеслом. В большинстве же других европейских стран (Франции, Германии) развитие мануфактуры сдерживалось пережитками феодализма, цеховыми привилегиями, узостью внутреннего рынка и пр.

Наибольшей зрелости достигла английская мануфактура. И к середине XVIII в. в Англии сложились необходимые социально-экономические и политические условия для проведения промышленного переворота. Основным содержанием этого процесса стал переход от мануфактуры к фабрике. От мелкого производства, опирающегося на ручной труд, — к крупной машинной индустрии, сначала в легкой промышленности.

Коренная революция затронула технику, технологию и организацию производства. Система машин с общим двигателем обеспечивала непрерывность трудового процесса. Более дешевая и качественная фабрично-заводская продукция вытесняла изделия промыслов, ремесла и мануфактур. Произошло окончательное отделение промышленности от сельского хозяйства. Возникли крупные города и капиталистические промышленные центры. Окончательно оформился класс буржуазии — фабрикантов и наемных рабочих — промышленного пролетариата. XVIII в. был веком торговли с преобладанием до последней трети столетия внешних экономических связей. Порою темпы роста внешней торговли были выше роста промышленного производства. Преобладающей оставалась идея меркантилизма, защиты активного торгового баланса. При этом капитал верхушки буржуазии зачастую был сосредоточен не в промышленной сфере, а в торговле, судостроении, банковском деле. Велика также была его доля в непроизводственных сферах — откуп налогов, государственные займы, покупка государственных должностей и пр. В то же время политика меркантилизма была тесно увязана с политикой активного протекционизма — поддержки экспансии торгового капитала и поощрения отечественной промышленности.

И все же Европа XVIII в. в значительной степени — аграрная. Сельскохозяйственное производство определяло необходимые условия существования и функционирования общества. В этой сфере было занято подавляющее большинство населения: от 75% в Англии до 80—85% во Франции. Различные формы земельной собственности создавали региональные особенности. Постепенно в европейских странах аграрный сектор претерпевал изменения форм и структуры аренды. Мелкая крестьянская аренда вытеснялась крупной коммерческой. Все больше в арендные отношения вовлекался наемный труд. В прямой зависимости от этого находилась социально-экономическая дифференциация крестьянства. С одной стороны, создавалась «резервная армия труда», с другой, — росли буржуазные элементы в лице зажиточного крестьянства. Переворот в области сельскохозяйственного производства в Европе в XVIII в. сводился к переходу на интенсивное земледелие, замену двух- и трехпольного севооборота многопольным и многоплодосменным. На помощь ручному труду пришли сельскохозяйственные машины.

19.2. Англия - родина промышленной революции

Уже в XVII в. Англия начала обгонять мирового лидера — Голландию сначала по темпам роста капиталистических мануфактур, а позже и в мировой торговле и колониальной экономике. К середине XVIII в. Англия становится ведущей капиталистической страной. По уровню экономического развития она превзошла остальные европейские страны, располагая всеми необходимыми предпосылками для вступления на новую ступень общественно-экономического развития — крупное машинное производство.

Сельское хозяйство

В XVIII в. Англия продолжала оставаться преимущественно сельскохозяйственной страной. После буржуазной революции середины XVII в. процесс вытеснения мелкого и среднего крестьянского хозяйства крупной земельной собственностью привел в середине XVIII в. к тому, что крестьянство как класс ушло с исторической арены. В результате уничтожения общинного и мелкого крестьянского земледелия произошли перераспределение земельной собственности, рост крупного землевладения и развитие капиталистического фермерства.

Укрупнение поместий позволяло лендлордам шире применять сельскохозяйственные машины (сеялки, молотилки и др.). Совершенствовались агротехника и агрокультура. Наметился переход к улучшенному плодопеременному севообороту. Покапиталистически, с привлечением наемных работников, применяя более совершенную технику и выплачивая землевладельцам капиталистическую ренту, вели хозяйство и крупные фермеры.

Постоянным стимулом для совершенствования производства служил устойчивый спрос на сельскохозяйственную продукцию и неуклонное расширение как внутреннего, так и внешнего рынков.

Теперь все большее применение находили научные методы работы. Вводились четырехгодичные севообороты и чередование разнообразных культур— зерновых, корнеплодов, трав, более глубокая вспашка и тщательное рыхление почвы, борьба с сорняками, использование органических удобрений и пр. Более заметными стали достижения в животноводстве. Входили в практику стойловое содержание крупного рогатого скота, овец, о их более полноценная зимняя подкормка и т. д.

Понятно, что подобные нововведения требовали значительных капиталовложений. Теперь былое огораживание не ограничивалось превращением пахотных земель в пастбища для овец. Огораживание в XVIII в. представляло собой создание на базе совместно обрабатываемых земельных открытых полей крупных ферм. К общему укрупнению участков и вытеснению мелких арендаторов более крупными вел и рост арендной платы. Ее размер порою превосходил обычную плату в четыре-десять раз. О широте проводимых огораживаний свидетельствует рост количества соответствующих актов, прошедших через английский парламент в течение XVIII в. Если в первой четверти столетия их было 15, к середине века — более 220, то в конце столетия стало почти 1,5 тыс. С принятием закона (1800 г.) о превращении общинной собственности крестьян в частную собственность лендлордов процесс огораживания в XVIII в. был завершен.

Таким образом, сельскохозяйственное производство в Англии в XVIII в. развивалось на более высоком уровне. Значительно увеличилась его товарность. Полнее удовлетворялся растущий спрос неземледельческого населения на продовольствие, а промышленности — на сырье. В свою очередь, огораживание формировало дополнительные резервы свободной рабочей силы для ее более широкого использования в промышленном производстве.

Предпосылки промышленного переворота

Как уже отмечалось, широкий простор экономическому прогрессу страны предоставила буржуазная революция середины XVII в. Она устранила препятствия на пути капиталистического развития. Утвердила буржуазную собственность на землю. Ускорила образование национального рынка. В стране сложился устойчивый союз земельной и финансовой аристократии во главе с монархией. Среди факторов, стимулировавших развитие промышленного производства на более высоком уровне и взлет изобретательской мысли, можно назвать следующие.

В XVIII в. мануфактурная система стала себя изживать и в наиболее развитых отраслях английской промышленности зашла в тупик. Технический базис мануфактуры вступил в противоречие с ею же созданными потребностями производства и запросами внутреннего и внешнего рынков. Требовалась новая техническая база, соответствующая капиталистическому производству.

Выдвигались новые требования к подготовке кадров. Квалифицированные рабочие кадры формировались на действующих мануфактурах при разделении трудовых операций. А изобретательская мысль опиралась на создание механических приспособлений для их выполнения. Подготовке научно-» технических кадров уделялось значительное внимание в университетах Глазго и Эдинбурга, Королевском институте в Лондоне, а также в реальных средних школах в промышленных центрах страны.

Стоявшая у власти торгово-промышленная верхушка в союзе с «новым дворянством» определяла экономическую политику государства в капиталистическом направлении. Осуществляемая политика протекционизма вводила высокие ввозные пошлины на иностранные товары. Столкнувшись на мировом рынке с продукцией из России, Швеции, Индии (хлопчатобумажные ткани, металл и пр.), Англия могла обойти конкурентов, лишь создав фабричное производство и наладив выпуск более конкурентоспособной продукции — качественной и недорогой.

Англии удалось накопить достаточное количество свободного капитала для субсидирования научных исследований и практического внедрения в производство технических изобретений и усовершенствований. Источником необходимых средств стали и государственный долг, и рост налогового обложения, и расширение производства и торговля. Торговые войны XVIII в. для Англии почти всегда сопровождались захватом новых колоний. Так, в XVIII в. Англия приняла участие в 120 колониальных конфликтах. Завершением формирования огромной Британской колониальной империи стала Семилетняя война (1756—1763). Одержав в ней победу, Англия превратилась в могучую державу, вытеснив Францию из Индии, захватив Канаду. Под покровительством и при военной поддержке английского правительства находилась крупнейшая Ост-Индская компания. Правда, не обошлось и без потерь. Серьезным ударом по британскому колониальному владычеству стала война за независимость североамериканских колоний (1775— 1783) и образование США (1776). Действительно, английская буржуазия накопила огромные средства за счет ограбления колоний. Сюда из метрополии сбывались товары по монопольно высоким ценам. А колониальные товары доставались за бесценок. Огромные доходы получала Англия и от работорговли, ежегодно вывозя в Америку около 20 тыс. негров.

Все это позволило Англии стать родиной промышленного переворота.

Направления и последствия промышленного переворота

Промышленный переворот — это переход от мануфактуры с ручным разделением труда к фабрично-заводскому производству, сопровождающийся формированием промышленной буржуазии и промышленного пролетариата. В Англии он охватил вторую половину XVIII — первую четверть XIX вв. и имел несколько направлений.

Переворот начался в текстильной промышленности и прежде всего в хлопчатобумажной. Потеснив дорогое сукно, хлопчатобумажная ткань, изготовленная с помощью новых машин, стала более дешевой и качественной. Именно она смогла обеспечить как собственный значительный спрос, так и вытеснить конкурентов на мировом рынке.

Вначале усовершенствования и изобретения затронули ткачество. В 30-е гг. XVIII в. механик Дж. Кей создал «летающий челнок», вдвое повысивший производительность труда. Этот станок приводился в действие ткачом при помощи шнура и блока. В 80-х — начале 90-х гг. Э. Картрайтом было создано несколько моделей механического ткацкого станка. Его применение позволяло в 40 раз превзойти производительность ручного станка.

Параллельно шло совершенствование прядения. В 1765 г. ткач и плотник Дж. Харгривс создал деревянную прялку «Дженни», названную в честь дочери. Это была своеобразная комбинация самопрялки и вытяжного пресса, освобождавшего руку рабочего для одновременной работы сначала на 8,16, а затем на 80 и более веретен. Она давала хотя и тонкую, но непрочную нить. Ватерная машина Т. Хайса (1767), приводимая в движение водой, давала прочную, но толстую нить. Мюль-машина С. Кромптона (1779), сочетая преимущества первых машин, имела уже 400 веретен и пряла тонкую и прочную нить.

Прядильная машина «Дженни»

Химик К. Бертолле (1785) применил хлор при отбеливании полотна, Т. Белл предложил окраску тканей с помощью вращающегося валика с вырезанным на нем рисунком.

Неуклонный рост производства машин выявил очередное направление промышленного переворота — усовершенствование металлургического процесса. Так, инженер А. Дерби для получения высококачественного чугуна стал добавлять во время плавления к железной руде вместо древесного каменный уголь и негашеную известь (1735). Г. Корт получил патент на преобразование чугуна в малоуглеродное тестообразное железо — пудлингование (1784).

Складывалась своеобразная тесная цепочка взаимного стимулирования производственного развития страны. Спрос на каменный уголь ускорил развитие угольной промышленности — выплавка чугуна и добыча каменного угля возросли в четыре раза. Этим, в свою очередь, подталкивало транспортное строительство, в том числе водное, значительно сокращавшее расходы на транспорт. Между тем, широкая транспортная сеть способствовала росту внутренней торговли, что вело к накоплению капитала и стимулировало дальнейшее расширение производства.

Неограниченные перспективы машинной индустрии и существенный рост промышленного производства были связаны с третьим направлением промышленного переворота. Созданием парового двигателя была удовлетворена объективная потребность в универсальном и более эффективном двигателе. Шотландский лаборант Дж. Уатт в течение почти 10 лет (1774—1784) совершенствовал паровой двигатель. Эта паровая машина нашла широкое применение и на производстве, и на транспорте. В частности, использование этих машин в хлопчатобумажном производстве в три раза увеличило выпуск тканей. В 1800 г. в Англии насчитывалось 320 паровых машин, а к первой четверти следующего XIX в. — уже 15 тыс.

Паровая машина Уатта

Угольные шахты в Англии с устройствами на паровой тяге

Завершающим этапом промышленного переворота стало создание в Англии машиностроительной отрасли промышленности. Новые приемы обработки металла позволили наладить выпуск стандартных деталей машин и механизмов. Показателем завершения промышленного переворота стало начало процесса производства машин машинами. В 1794 г. Г. Модели сконструировал первые металлообрабатывающие станки. Затем появились прессы, молоты и т. д.

Промышленный переворот в Англии затронул не только промышленность. Он коснулся всех сфер производства, в том числе и сельского хозяйства, вызвал рост городов и городского населения. Глубокое влияние испытали на себе все стороны жизни и быта населения. Преобразился внешний вид страны. Это было начало становления новой индустриальной цивилизации. В городах уже проживало 40% населения. Крупнейшим городом мира стал Лондон с населением более 0,5 млн. человек, в основном занятых в промышленности, торговле и судоходстве. Здесь осуществлялись основные внешнеторговые и финансовые сделки. Это был своеобразный перевалочный пункт в заморской торговле, сменивший в этой роли Амстердам.

19.3. Особенности социально-экономического развития Франции

Пережитки феодализма

Примерно до средины XVIII в. Франция претендовала на роль лидера в Европе. Этим она была обязана определенным преимуществам перед Англией. Численность населения Франции более чем вдвое превышала население Англии. Больше была территория Франции. Успешнее развивались французская промышленность и торговля, особенно внешняя, и т. д. Особых успехов достигла легкая промышленность — шелковая, шерстяная, полотняная, бумажная, стекольная и фарфоровая, мыловарение, кожевенная и пр. Широкую известность во всем мире приобрело производство предметов роскоши французских мануфактур — одежды и тканей, украшений и парфюмерии, мебели и фарфора и пр. Мануфактуры в основном были централизованными и небольшими, с количеством работников от 10 до 50, реже 100.

Однако со второй половины XVIII в „Франция начала отставать. Главной причиной стали тяжелый груз феодальных пережитков и консервативная политика абсолютистского правительства. Феодальные порядки тормозили развитие мануфактур и торговли. В промышленности преобладали средневековые цеха. Были запрещены или существенно ограничены вывоз хлеба и даже его перевоз по стране, а также внерыночная продажа. Отдельные монопольные привилегии распространялись на ряд провинций, купеческих компаний и мануфактур.

Развитию торговли мешали внутренние таможни и отсутствие единой системы мер и весов. Эти запреты вели к застою цеховой системы, к деградации производства и дальнейшему сужению внутреннего рынка.

Основные противоречия сложились в аграрном — главном секторе французской экономики. Дворянство и церковь, владея основной частью пахотных земель, лесов и лугов, прочно сохраняли свои привилегии и власть в стране.

Политика меркантилизма в стране осуществлялась путем фактического налогового ограбления податного третьего сословия, особенно крестьян. Именно эта категория населения вынуждена была выплачивать казне около двух третей своих доходов. В 80-е гг. XVIII в. более половины налоговых поступлений приходилось на акцизы (налоги на предметы массового потребления).

Основную массу населения во Франции составляли крестьяне — 22 млн. из 26 млн. населения. Это сословие выплачивало оброк — денежный (ценз) и натуральный (шампар) хлебом, который порою составлял 20 — 25% урожая зерна. Среди других налогов — подушный, габель (налог на соль) и церковная десятина. Многочисленными были всевозможные платежные сборы: паромный и мостовой, подымный и на право рыбной ловли и пр. Нарушения карались немалыми штрафами. Весьма страдали земледельцы от неурожаев. В XVIII в. их было более тридцати. Личная зависимость крестьян обязывала их также к принудительным работам в господском хозяйстве от 5 до 15 дней в году.

В середине 70-х гг. XVIII в. реформами французского контролера финансов А. Тюрго отменялись ограничения хлеботорговли, уменьшились пошлины с ввозимых в город продовольственных товаров. Упразднялись государственные крестьянские повинности. Сеньоры-виноделы лишались баналитетного права. Почти все виды торгово-промышленной деятельности освобождались от всяких ограничений и т. д.

Однако трудности в экономике усугублялись. Неурожай, торгово-промышленные кризисы, государственное банкротство и неспособность правительства наладить хозяйственную жизнь страны и т. д. — все это свидетельствовало о глубине разложения феодально-абсолютистского режима и требовало радикального разрешения.

Великая Французская революция

Вызванная, как и другие буржуазные революции, резким обострением социально-экономических противоречий, Великая французская буржуазная революция (1789—1794) потрясла основы феодализма во всей Европе.

Взятие Бастилии 14 июля 1789 г. затем вылилось в буржуазную революцию. Поначалу, на первом этапе (июнь 1789 — август 1792 гг.), сохранилась власть конституционно-монархической буржуазии и был осуществлен ряд важных преобразований.

Так, мощное крестьянское движение подтолкнуло Учредительное собрание к принятию в августе 1789 г. декларации «О полном уничтожении феодального режима». Но последующая разработка аграрного законодательства затронула лишь отдельные стороны ограничения прав дворян. Среди них — ликвидация сеньориальных судов, отмена исключительных прав дворян на охоту, голубятни, кроличьи садки и личных унизительных повинностей, т. е., относящихся к «личному или вещному крепостному праву». Основная же часть крестьянских повинностей сохранялась и подлежала выкупу, размер которого равнялся двадцати годовым рентам.

В этот же период осуществлялась секуляризация церковного имущества с распродажей освободившихся крупных земельных участков буржуазии. Отменялись также налоговые привилегии дворянства и духовенства. Гарантировалось право всем гражданам на занятие любых должностей.

Серия буржуазных реформ распространилась на промышленность и торговлю. В феврале 1791 г. Учредительное собрание отменило регламентацию промышленного производства. Упразднению подвергся цеховой строй. Декларировалась свобода торговли. Отменялись всевозможные привилегии и монополии, внутренние таможни, запрет на торговлю хлебом и пр. Новый таможенный тариф, введенный в марте 1791 г., имел протекционистский характер.

Однако положение трудящихся изменилось мало. Падение заработной платы, безудержный рост цен и спекуляция вызывали народное недовольство. Учредительное собрание, опасаясь революционного выступления народных масс, летом 1791 г. приняло закон Ле Шапелье, запрещавший под страхом денежного штрафа и тюремного заключения рабочие объединения и забастовки. Позже были закрыты «благотворительные мастерские» для безработных. К тому же стоявшая у власти крупная буржуазия при введении единой системы налогообложения более высокие налоги возложила на мелких промышленников. Не был до конца решен аграрный вопрос. Не ликвидированы полностью феодальные повинности и пр.

В августе 1792 г. народным восстанием был свергнут монархический режим. Во главе становятся жирондисты — представители буржуазных республиканцев. За непродолжительный, менее чем годичный, период своего правления они установили первый максимум цен на продовольствие. Был принят Закон о продаже конфискованных земель эмигрантов небольшими участками или сдаче их в бессрочное владение за годовую ренту. Прекращались все судебные преследования по делам, связанным с бывшими феодальными правами. Отменялись без выкупа феодальные права владельцев, если они юридически не могли их доказать.

Однако наиболее радикальное разрешение аграрных и других проблем пришлось на третий этап революции — июнь 1793 — июль 1794 гг. В результате парижского восстания устанавливалась диктатура якобинцев — революционных демократов. У власти становятся выдающиеся политические деятели и энтузиасты, пламенные ораторы М. Робеспьер, Л. Сен-Жюст, Ж.П. Марат, Ж. Ж. Дантон и др. Решительность якобинской диктатуры позволила нанести сокрушительные удары внутренним и внешним врагам, окончательно уничтожить феодальный режим.

В частности, декретом Конвента в июне 1793 г. устанавливался льготный порядок продажи конфискованных земель эмигрантов. Малоимущие крестьяне на участие в приобретении небольших земельных участков получали возможность первоначально внести лишь 5% его стоимости. Рассрочка на оставшуюся сумму растягивалась на 10 лет. Наделы крестьян становились их частной собственностью. Кроме того, вводилась обязательность раздела общинных земель, ранее отобранных дворянами, если этого требовала хотя бы одна треть сельчан. При этом раздел земли производился поровну и учитывал количество проживающих независимо от пола и возраста. Наконец, в это же время было провозглашено полное и безвозмездное уничтожение феодальных прав дворян, а также повинностей и поборов. А сами документы о былых дворянских правах и привилегиях подлежали принародному сожжению.

Но якобинцы не пошли на удовлетворение ряда требований крестьян. Так, не были отменены торги при распродаже дворянских земель, ограничения на ее покупку или аренду и др. Напротив, в целях разрешения продовольственной проблемы «скупка товаров» объявлялась уголовным преступлением. В каждом районе создавались продовольственные склады. А регистрация хлебных запасов велась под строгим контролем специальных комиссаров. Зерно, превышающее личные потребности земледельца и его семьи, подлежало конфискации, фиксирование цен было введено на зерно и фураж. С осени 1793 г. декрет о всеобщем максимуме установил цены не только на предметы первой необходимости (одежда, топливо и пр.), но и на сырье, железо, чугун и др.

Строгой регламентации подверглась и финансовая сфера. Ограничения затронули буржуазную собственность. Декретировался запрет торговли звонкой монетой. Единственным платежным средством объявлялись ассигнации.

Между тем, общее политическое и социально-экономическое положение в стране усложнялось. К войне и блокаде добавилась жестокая летняя засуха 1793 г. Далеко не всем были по душе меры якобинцев по борьбе с хлебным «черным рынком», установлением допустимого максимума заработной платы, отстававшей от роста цен; ревизии у крестьян продовольствия в связи с ухудшением положения в стране и пр.

Якобинцы своей вынужденной и довольно жесткой, а порою противоречивой политикой лишали себя всеобщей поддержки. Этим и поспешила воспользоваться крупная буржуазия. Положение еще более усугубилось с принятием непопулярного решения о принудительном займе в 1 млрд. ливров. Теперь налог на роскошь и имущество богачей, доход которых превышал 9 тыс. ливров, становился фактически конфискацией. Особенно жестко этот «революционный налог» собирался на местах. Создавались «революционные кассы благотворительности» для беднейшей части населения и пр.

27 июля (9 термидора по новому календарю) 1794 г. контрреволюция, представлявшая интересы крупной финансовой буржуазии, промышленного предпринимательства, торговцев и кулачества, свергла якобинскую диктатуру и привела к власти генерала Наполеона Бонапарта.

В конце 1794 г. был отменен всеобщий максимум, что повлекло за собой беспредельную спекуляцию и формирование гигантских личных состояний. Параллельно с официальной процветала «черная биржа». Катастрофически подскочили цены. Так, цены на хлеб за год выросли в 30 раз, а по сравнению с 1790 г. — в 150 раз. Обесценились ассигнации. По стране блуждала масса фальшивых денег и т. д. Рост налогов, инфляция, безудержная спекуляция и т. п. ударили по городской бедноте. К топливному кризису добавился голод. Весной в Париже выдача хлеба составляла четверть фунта в день, а к лету — половину фунта (1 фунт равен 400 г).

Таким образом, буржуазия, окрепшая в период революционных преобразований, ликвидировавших цеховой строй, отменивших регламентацию промышленного производства, провозгласивших свободу торговли и установивших протекционистский таможенный тариф и пр., воспользовалась ими. В то же время термидорианским переворотом она уничтожила существенную часть демократических социальных завоеваний.

19.4. Причины экономического отставания Германии

В XVIII в. Германия оставалась феодальной и экономически отсталой. В отличие от Голландии, Англии и даже Франции, активно вступивших на путь рыночного хозяйства, Германия, особенно ее восточная часть, характеризовалась возрождением, своего рода усилением крепостничества. Крупных масштабов достигли феодальная экспроприация земли, барщина. Лишившись земли, крестьяне переходили в разряд дворовых и работали на феодала лишь за пропитание.

Среди причин общего экономического ослабления страны — утрата Германией позиций крупного центра мировой торговли. В результате Великих географических открытий он переместился в Атлантику. Принять же весомое участие в изыскании внешних источников первоначального накопления капитала, в захвате колоний Германия была не в состоянии из-за своей политической раздробленности.

Политическая раздробленность

В начале XVIII в. на территории Германии находилось около 300 независимых княжеств, герцогств и архиепископств, 9 курфюрстов, 36 духовных князей, 62 светских и около 100 имперских рыцарей, 50 имперских городов и т. д. Этот конгломерат назывался «Священная Римская империя германской нации». Территории этих владений были обособлены. Земли пользовались автономией, хотя формально оставались вассалами императора. Наиболее крупные среди них — Бранденбург и Саксония, Мекленбург и Гессен, Ганновер и Брауншвейг, Бавария и Вюртенберг и др.

Политическая раздробленность сопровождалась трудностями, тормозившими хозяйственное развитие. Многочисленные таможенные заставы взимали всевозможные пошлины. В денежном обращении, не имевшем единой денежной единицы, царил хаос. В стране чеканилось до 600 видов монет. Отсутствовала единая система мер и весов. Однобокий протекционизм в промышленности и торговле в этих условиях лишь усугублял экономический застой.

Подлинное опустошение приносили войны как внутренние религиозные, так и внешние. Национальной катастрофой стала Тридцатилетняя война (1618—1648), надолго сковавшая хозяйственное развитие. Потери от войны были столь велики, что порою на отдельных землях составляли до трех четвертей населения. Значительный урон понесло и сельское хозяйство.

Сельское хозяйство

Между тем спрос на сельскохозяйственную продукцию как внутри страны, так и на европейских рынках возрастал. Зерно, лен, скот, шерсть, кожи и пр. требовались и населению, и производству развивающихся городов. Это, естественно, подталкивало немецких князей к расширению хозяйства. Оно осуществлялось на понятной и близкой им феодальной основе. Проводилось ничем не ограниченное ужесточение барщинного труда и эксплуатации крестьянства. Фактически завершилось «второе издание» крепостничества, начатое еще в XVI в. В некоторых германских землях, где господская запашка увеличивалась за счет экспроприации крестьянских наделов, а товарность производства укреплялась крепостным трудом, феодальные хозяйства получили название юнкерских. Крупные немецкие феодалы-князья (юнкеры) стояли во главе государственной политики. Только они обладали монопольным правом на высокие посты в армии и правительстве, владение землей.

Новые тенденции развития

Цеховой строй в германской промышленности просуществовал до второй половины XIX в., сохраняя многовековые традиции периода позднего Средневековья. Однако в экономике страны, хотя медленно и осторожно, начали проявляться капиталистические тенденции. Так, в сельском хозяйстве стал частично применяться наемный труд. Экспроприация крестьянских земель, в свою очередь, подрывала экономические основы феодального поместья. Более широкое распространение получила рассеянная (раздаточная) мануфактура. Купеческий капитал стал проникать в горное дело, металлообработку, сукноделие, полотняное производство. К концу XVIII в. относится зарождение централизованных купеческих мануфактур. Правда, пока еще доволь но слабых и с трудом преодолевавших конкуренцию со стороны Голландии, Англии и Франции.

Итак, Германия XVIII в., сохраняя феодальный строй, сковывавший ее экономическое развитие, делала лишь первые шаги на пути к капиталистическому производству.

Вопросы для повторения

1. Каковы главные характерные черты социально-экономического развития Западной Европы в XVIII в.?

2. Как вы считаете, что способствовало выходу Англии на первое место в мире в экономическом отношении?

3. Объясните, почему Голландия уступила экономическое лидерство Англии.

4. Охарактеризуйте понятие «промышленный переворот». Каковы источники средств для его проведения, хронология, основные направления и последствия для Англии?

5. Как складывались капиталистические отношения во Франции? Охарактеризуйте роль Великой буржуазной революции в становлении капиталистических отношений.

6. Что препятствовало выходу Германии на передовые рубежи в XVIII в.?

Доктор экономических наук И. ОСАДЧАЯ (Институт мировой экономики РАН).

1997-1998 годы ознаменовали собой значительные перемены в политическом облике большинства европейских стран. Сначала в Великобритании, затем во Франции, в Италии, Германии, Скандинавских странах к власти спустя долгое время (почти два десятилетия правили консервативные партии) вновь пришли социал-демократы. Эту ситуацию красноречиво описывает английский журнал "Экономист": "В наши дни из-за горизонта европейской политической жизни лишь кое-где выглядывают одинокие консервативные души. По всему Европейскому Союзу избирателей привлек к себе магнит новых левых, благодаря чему модернизировавшиеся социалисты и социал-демократы пришли к власти в 11 из 15 стран ЕС, лишив партий правее центра прежней притягательности, силы и влияния". Впопыхах многие наши журналисты и политики (особенно левого толка) объявили, что Европа "порозовела", "покраснела", "качнулась влево", что в ней появился новый "призрак социализма" и прочее, и прочее. Так ли это? И что это за "новый социализм"? Почему после того, как идея социализма, казалось бы, потерпела полный провал, особенно после краха плановой экономики бывших социалистических стран, социал-демократы вновь стали набирать силу и влияние в своих странах? Значит ли это, что, придя теперь к власти, они начнут возрождать ту (или похожую на нее) модель экономики, которая сложилась не без их влияния и участия в период послевоенного роста? Эта модель получила тогда название "социал-реформистской". Или же новые исторические реалии внесли в программы социал-демократии такие изменения, которые препятствуют повторению прежнего опыта, а следовательно, меняют и саму идеологию современной социал-демократии?

Великобритания - Маргарет Тэтчер.

Канада - Брайан Малруни.

США - Рональд Рейган.

Япония - Ясухиро Накасонэ.

ФРГ - Гельмут Коль.

Дания - Поул Шлютер.

В 1969 году в ФРГ создается правительство социал-либеральной коалиции во главе с Вилли Брандтом (четвертый слева).

Краткий экскурс в историю

Послевоенное развитие большинства стран Европы вплоть до 70-х годов происходило, как правило, по так называемой социал-реформистской модели экономики. Власть находилась в руках социал-демократических партий. Их идеология отвечала условиям послевоенного времени и требованиям широких народных масс: государственная защита от безработицы и нищеты, самое широкое участие государства в создании условий для экономического роста. Основные черты этой модели развития в конечном счете сводились к следующему.

В большинстве стран был создан обширный государственный сектор - либо национализацией некоторых отраслей хозяйства, либо путем образования в ведущих отраслях экономики государственных или смешанных предприятий.

Доля национального дохода, перераспределяемая через бюджетную систему государства, быстро увеличивалась. Она достигала 50% внутреннего валового продукта - ВВП, а нередко была и выше.

Именно в тот период сформировалась современная система социального страхования и помощи нуждающимся (это в значительной мере и вызвало быстрый рост государственных расходов). Кроме того, трудящимся, поддержанным мощным профсоюзным движением, удалось добиться от предпринимателей и законодательно закрепить ряд серьезных уступок, касающихся, например, заработной платы, найма и увольнения, техники безопасности.

Экономическая политика, цель которой - создать так называемое "государство благосостояния", стремилась использовать все средства государственного регулирования, чтобы стабилизировать экономическое положение вещей и сгладить циклические колебания. Не менее важно было создать условия, поддерживающие высокие темпы роста производства и возможно полную занятость населения. Все делалось для расширения спроса на товары, услуги, рабочую силу, прежде всего увеличивая ради этого государственные расходы в соответствии с кейнсианскими рецептами управления экономикой (см. "Наука и жизнь" №№ 11 и 12, 1997г.).

Такая модель (при всех ее национальных различиях) могла сложиться лишь при высоких темпах экономического роста, когда повышалась производительность труда и неуклонно снижались капиталоемкость и материалоемкость производства, а издержки на энергетические и сырьевые ресурсы были низкими. Стремительность экономического роста (а этим и отличались первые два послевоенных десятилетия) создала материальную основу для значительного перераспределения национального дохода без ущерба для прибыли и накопления капитала.

Но уже в 70-х годах ситуация резко меняется. Темпы роста стали замедляться, падают производительность труда и иные показатели эффективности производства. Причина - серия структурных кризисов, особенно в энергетике, и разгул инфляционных тенденций, приведших к длительному застою. Все это настоятельно требовало пересмотреть прежние методы вмешательства государства в экономику. Кейнсианская политика управления спросом уже не могла справиться с новыми проблемами. Более того, один из главных постулатов кейнсианства - стимулирование потребительского спроса - создал механизм непрерывной накачки денежных средств, который вместе с резко усилившейся международной миграцией капитала подстегивал развитие инфляционной спирали.

Сказал свое слово и новый этап научно-технической революции, которому необходимы были гибкость и быстрая приспосабливаемость предприятий к требованиям технического прогресса. Еще недавно прекрасно работавшая система государственного вмешательства не только перестала отвечать изменившимся условиям, но превратилась в тормоз, источник роста дополнительных издержек, низкой эффективности и негибкости производства.

Итогом стали разросшиеся государственные структуры и порождаемая ими бюрократическая коррозия, хронический кризис государственных финансов, рост налогового бремени, накопление государственной задолженности...

И вот в конце 70-х - начале 80-х годов в большинстве стран Европы к власти приходят консерваторы. Провозглашаются иные приоритеты: частнопредпринимательская деятельность, конкуренция, рынок получают первостепенное значение, а за собой государство оставляет лишь роль дирижера стратегических условий развития и повышения конкурентоспособности своих стран. Итак, появляется новая модель экономического развития. Вот главные ее черты.

Активная приватизация многих отраслей экономики, прежде находившихся в государственной собственности либо под государственным контролем.

Происходит так называемое дерегулирование финансовой сферы. Устраняются многочисленные запреты, прежде регламентировавшие деятельность банковских учреждений, чем усиливаются конкурентные начала на кредитных рынках.

Значительно ограничивается государственное вмешательство в процессы производства и ценообразования. Отменяются некоторые законодательные ограничения в области охраны окружающей среды и техники безопасности на производстве.

Консервативный курс больше не использует государственные средства в качестве инструмента стабилизации экономики. Акцент перемещается на долгосрочное стимулирование экономического роста с помощью снижения налогового бремени и сглаживания системы прогрессивного обложения. Повсюду начинаются реформы налоговых систем, значительно уменьшающие налоги на предприятия. В результате в выигрыше оказываются группы населения с высшими и средними доходами.

Новый курс, сокращая целый ряд социальных программ, предполагает усилить адресность социальной помощи, а также пересмотреть некоторые законодательные установления, ограничивающие гибкость рынков труда.

Сложившаяся новая модель экономики, по сути дела, воплотила тот тип "социального рыночного хозяйства", за который ратовал в свое время (в конце 40-х - начале 50-х) автор либеральных реформ и творец "экономического чуда" в ФРГ - Людвиг Эрхард. В такой модели основа социальной защиты - сама успешно развивающаяся рыночная экономика, дополненная лишь самыми необходимыми мерами социальной помощи и эффективными действиями по защите конкуренции.

Перестройка на консервативных основах стимулировала подъем экономики европейских стран. Жесткие монетаристские методы сбили инфляционную спираль, доведя показатели инфляции до 2-3% в год. Снизился бюджетный дефицит, питавший инфляцию и лежавший в основе растущего долга государств. С середины 80-х годов, после длительного периода застоя, начался постепенный экономический подъем (правда, в начале 90-х он был прерван кризисным спадом, и новый, весьма осторожный подъем появился только в середине 90-х годов).

Но всех проблем перестройка экономической модели, предпринятая консерваторами, снять не смогла. Более того, некоторые из них решались ценой углубления других. В частности, повсюду росла безработица. Так, в 1997 году количество безработных составляло: в Великобритании - почти 7%, во Франции и в Италии - 12%, в Германии и Швеции - около 10%, в Испании - более 20%. Другой ценой стало сокращение многих социальных льгот и выплат, уже ставших привычными для общества, но превратившихся в непосильное бремя даже для богатых государств. Причем бремя это делается все тяжелее: стареет население, и доля пенсионеров растет, а увеличивающийся приток иммигрантов пополняет беднейшие слои населения. Свои отрицательные плоды принесло и отстранение государства от регулирования финансовой сферы: рост неопределенности и риска, связанного с "кочующими капиталами", особенно остро дал почувствовать себя многим странам во время августовского, 1998 года, финансового кризиса, который затронул не только Россию.

Все перечисленное плюс простая "усталость" от долгого правления одних и тех же лиц и, наконец, элементарное желание попробовать что-то "новенькое" питали тот медленно разогревавшийся котел общественного недовольства, из которого в конце концов вышли новые общественные приоритеты и симпатии, вылившиеся в столь глобальную смену правительственных кабинетов.

"Левый сдвиг", ведущий вправо

Говорят: плох тот политик, кто в молодости не был левым, а к старости не стал консерватором. Пожалуй, это относится не только к отдельным лицам, но и к партиям. Первые шаги, предпринятые или предпринимаемые правительствами социал-демократов, позволяют уже сегодня сделать вывод: кардинальных реформистских перемен, противоположных "консервативному сдвигу", на этот раз ожидать не приходится. Конечно, у социал-демократов есть своя испытанная временем популистская риторика, есть свои программные установки. Они и сегодня не скупятся на обещания (особенно громко об этом заявлялось в предвыборную кампанию) повысить уровень благосостояния в своих странах. Хотя теперь социалисты делают акценты не на государственную поддержку, а, как и консерваторы, на экономический рост. самые большие надежды здесь связываются с дальнейшей интеграцией Европы и созданием Европейского Союза.

Социал-демократы, как и прежде, уделяют большое внимание снижению безработицы, а часть социальных расходов государства (при общем их уменьшении) переориентируют на нужды образования, науки и здравоохранения. Продолжая политику снижения налогов (цель - поощрение населения к сбережениям и инвестициям средств в дело), особо подчеркивают необходимость уменьшать налоги на небольшие доходы. В какой-то мере социал-демократы остаются верны и кейнсианской политике расширения спроса, но (и это очень важное "но") не за счет увеличения государственных расходов, а, скорее, за счет ослабления жесткости денежно-кредитной политики и снижения процентных ставок.

В остальном же отчетливо прослеживается преемственность экономической политики предшественников - консерваторов: дальнейшая приватизация, снижение налогов на предприятия, уменьшение государственных расходов - прежде всего за счет системы социальной помощи. Что касается внешней политики, то социал-демократы проявили себя подлинными "ястребами", единодушно поддержав акцию НАТО по бомбардировке Югославии.

Вот конкретные примеры экономических инициатив социал-демократических правительств.

Великобритания. Происходит дальнейший отказ от регулирования финансовой сферы: Банку Англии (центральному) разрешено самому принимать решения об изменении процентных ставок, что имеет решающее значение для антиинфляционной политики и для стимулирования экономического роста. Введены еще более жесткие правила в отношении бюджетного дефицита и государственных займов. "Золотое правило" требует, чтобы заимствования делались только в целях капиталовложений, а использовать займы для финансирования текущих расходов запрещено.

Идет дальнейшее снижение налогов. Многие сбережения, особенно мелких инвесторов, полностью или частично от них освобождаются. Базовая ставка подоходного налога снижена в 1997 году до 23%, в дальнейшем она должна опуститься до 20%. Правда, взамен повышаются косвенные налоги, в частности НДС. Снижается и корпоративный налог: консерваторы снизили его с 50 до 33%, а лейбористы довели до 31% в 1997 году и обещают снизить до 30% в 1999-м.

Провозглашена реформа пенсионной системы: ее постепенно будут переводить на основу частных сбережений, что существенно снизит государственные расходы. А часть ожидаемых сбережений предполагается направить на нужды образования и здравоохранения. Тем не менее проект такой реформы мало кого радует.

Франция.

И здесь правительство социалистов продолжает реформы, начатые их предшественниками - консерваторами. Только в течение 1998 года была осуществлена обширнейшая программа приватизации крупнейших промышленных и банковских компаний, среди них - "Франс Телеком", крупнейшая банковская сеть Взаимного кредита, алюминиевый гигант "ПЕШИНЭ", компания по производству стали "УСИНОР" и другие.

С помощью экономического роста и принятого парламентом закона о постепенном переходе на 35-часовую неделю правительство рассчитывает снизить безработицу. Однако этот популистский закон встречает весьма противоречивую оценку, поскольку может привести к снижению конкурентоспособности французских товаров и, в конечном счете, - к замедлению темпов роста.

Система социального обеспечения и в этой стране поглощает слишком много государственных средств, а потому ее реформа рассматривается как приоритетная. Приводятся, к примеру, такие данные: благодаря обширным социальным льготам в стране работают лишь 38% взрослого населения, в то время как в Германии, США и Японии - примерно 48%. В то же время число пенсионеров стремительно растет: если сегодня на одного пенсионера приходится 3,3 работающего, то к 2005 году их станет 1,9. Предполагаемая реформа рассматривается как основной путь к снижению государственных расходов (ожидается их сокращение с 54 до 47% ВВП).

ФРГ. Г. Шредер, возглавивший правительство социал-демократов, не скупился на обещания продолжить дело Вилли Брандта и Гельмута Шмидта, прежних социал-демократических лидеров. "Оба эти политика провозгласили своими целями обновления и преобразования. Я продолжу их дело". Но тем не менее это продолжение выглядит, скорее, как продолжение консервативного курса Гельмута Коля. По-прежнему главная цель - жесткая экономия. И здесь, как и в Великобритании, на очереди пенсионная реформа, в результате которой размер пенсии должен снизиться с 70% среднегодового дохода до 64% при дальнейшем развитии частного пенсионного страхования.

Испания. Социалисты пришли в этой стране к власти еще в 1982 году. Именно на их долю выпало проводить такие жесткие мероприятия, как сокращение государственных расходов и бюджетного дефицита. Они же осуществили глубокую налоговую реформу, снизив налоги на прибыли корпораций, ввели прогрессивную систему налогообложения физических лиц, налог на добавленную стоимость.

Этот краткий обзор правительственных мер, которыми ознаменовался "левый сдвиг", убедительно свидетельствует: социал-демократы не внесли принципиальных изменений в экономическую политику по сравнению с курсом либерал-консерваторов. Политика нынешних правительств лишь смягчает крайности предшественников. Поэтому не приходится ожидать и возврата к той социал-реформистской модели, которая сложилась в 50-70-х годах.

Причины и следствия

В чем же дело? В мире произошли глубокие экономические сдвиги, появились новые проблемы, решать которые приходится сегодня иначе, нежели 50 или 40 лет тому назад. Среди них выделим три главные.

Первая. Колоссальный рост государственных расходов. Во всех ведущих странах Западной Европы (кроме Великобритании) они давно превысили 50% ВВП (в Англии эта доля составляет примерно 40%). Половина этих расходов - помощь безработным, пенсии, социальное обеспечение, расходы на здравоохранение. Масштабы подобной благотворительности настолько увеличились, что стали носить антипроизводительный характер, зачастую стимулируя праздность и иждивенчество. А параллельно с этим население стран стареет, что автоматически будет увеличивать социальные расходы. Вот почему так остро стоит вопрос о реформе всей системы социальных гарантий.

Вторая проблема. Рост государственных расходов вызывает кризис государственных финансов, выражающийся в появлении хронических дефицитов государственного бюджета. Раз появляются дефициты, значит, растет государственная задолженность, а вместе с ней - доля процентных платежей в государственных расходах. Все это стало основательной причиной критики прежней, кейнсианской, концепции регулирования экономики. Напомню, что главный ее инструмент - использование государственных расходов и бюджетных дефицитов в качестве главных рычагов такого регулирования. Поэтому социал-демократы и не хотят возврата подобного рода политики. Более того, все правительства европейских стран в своей макроэкономической политике руководствуются сегодня одним из главных требований договора о Европейском союзе ("Маастрихтским соглашением"), по которому бюджетный дефицит не должен превышать 3% ВВП.

И, наконец, третья проблема. Образование Европейского Союза (ЕС), сузившего возможности для произвольного принятия решений правительствами отдельных стран - членов ЕС. Примечательный пример. Один из лидеров германской социал-демократии, министр финансов в новом правительстве О. Лафонтен вынужден был немедленно уйти в отставку, как только его проекты налоговой реформы (затрагивающие интересы крупного бизнеса), а также предложения в области денежно-кредитной политики Европейского центробанка (по снижению процентной ставки) вошли в противоречие с интересами других партнеров Германии по ЕС. (Кстати, О. Лафонтен оказался неугоден еще и потому, что не сумел "перековаться" в новом духе. "О. Лафонтен, - пишет журнал "Экономист", - не утерял своих старомодных левых взглядов: он сторонник интервенционизма, перераспределения и кейнсианской теории. Шредер тоже некогда был левым. Но он легче, чем Лафонтен, сумел избавиться от прежних взглядов в пользу блэровского лозунга о "Новом центре", его пристрастий к университетским галстукам и костюмам от Армани".)

Единая валюта "евро", ставшая официальной денежной единицей пока для 11 стран Европы, скоординированная экономическая политика, в проведении которой решающая роль отводится Европейскому центральному банку (а также Европейской системе центральных банков), - все это требует общих принципов управления экономикой на всем пространстве Европы. Тем более, что идея "Европы без границ" особенно близка социал-демократии, как когда-то идея "Соединенных штатов Европы".

Лидеры современной социал-демократии заявляют, что они нашли новый, третий, путь, который, по словам главы английской лейбористской партии Тони Блэра, "представляет собой золотую середину между тэтчеризмом и традиционным лейбористским социализмом". На деле это означает, что позиции "новой" социал-демократии отчетливо сдвинулись вправо, в сторону либерал-консерватизма. Такого мнения придерживаются многие исследователи, рассматривющие приход к власти лейбористов как подтверждение того, что политика формируется на базе именно такого сдвига. Вот цитата из одного политического журнала Англии: "Лейбористы выиграли столь внушительно в 1997 году только потому, что они признали тэтчеризм и предложили столь мало радикальных новшеств... В этом смысле лейборизм предстал как новая Консервативная партия, как естественный наследник "единой национальной традиции консерватизма".

Еще категоричнее высказался российский политический деятель А. Н. Яковлев, не раз выступавший с идеей создания социал-демократической партии в России: "Западная социал-демократия, по сути, перешла на либеральные позиции. В политике там все уже либералы".

А нужна ли тем не менее социал-демократическая партия России? Полагаю, очень нужна (но, впрочем, всем нам прежде всего нужно учиться демократии). Такая партия, опирающаяся в своей идеологии на демократические ценности, веру в рыночную экономику и активную социальную политику государства, могла бы стать заменой изжившей себя коммунистической партии и необходимым противовесом либеральному радикализму. Только в этом случае Россия приобрела бы устойчивую двухпартийную систему, при которой защита социальных интересов населения проводилась бы в соответствии со строительством эффективной рыночной экономики.

Надо сказать, что в любом обществе существует противоречие между стремлением к равенству, справедливости и экономической целесообразностью, эффективностью. Опыт европейских стран наглядно показывает, что существование двухпартийной системы, в которой партии социал-демократического толка акцентируют внимание на социальных проблемах, а либерально-консервативные приоритетным считают рост конкурентоспособности и эффективности производства, позволяет решать это противоречие, обеспечивая в итоге развитие и социально ориентированного, и эффективного рыночного хозяйства.

Исследователи, занимавшиеся изучением пореформенной эко­номической политики царского правительства, давно обратили внимание на то, что высшая власть, тормозя процесс капиталис­тической эволюции аграрного строя страны 1, в то же время спо­собствовала развитию промышленности2. Отметил это и П.И.Лященко в своем труде "История народного хозяйства СССР", как бы синтезировавшем основные результаты изучения экономической истории России в советской историографии к на­чалу 1950-х гг. Он писал: "Вся народохозяйственная, податная, бюджетная, финансовая, кредитная политика государства, покро­вительствующая развитию капиталистической промышленности, вся внешнеторговая таможенная политика, железнодорожная та­рифная политика, вся международная внешняя политика, все от­ношения с международным капиталом были направлены на цели защиты интересов буржуазии и развития капиталистической про­мышленности в стране. Но часто эти цели вступали в конфликт с классовой политикой самодержавия - с покровительством земле­владельческому дворянству"3. Констатировав наличие такого кон­фликта, Лященко развел конфликтующие компоненты экономи­ческой политики правительства - аграрную политику и промыш­ленную политику - не только по разным главам, но даже по раз­ным томам своего труда. Охарактеризовав в заключительной главе первого тома реформу 1861 г., он в главе "Государственное хозяй­ство и экономическая политика периода промышленного капита­лизма", помещенной во втором томе, уже не вернулся к аграрной политике. Говоря здесь о направлениях экономической политики правительства в 1860-1890-е гг., Лященко ведет речь о его отно­шении к железнодорожному строительству, о таможенной полити­ке, государственном бюджете, поощрении промышленности и т.п., но совершенно не касается сельского хозяйства4. В его освещении пореформенная экономическая политика самодержавия носила вполне буржуазный характер, эволюционируя от фритредерства к протекционизму. Олицетворявший экономическую политику 1860-1870-х гг. министр финансов М.Х.Рейтерн "был убежденным сторонником частнохозяйственной деятельности и инициативы и противником государственного хозяйства, особенно, например, в области железнодорожного строительства, банкового дела и пр."5 Он способствовал строительству железных дорог, предоставляя частным железнодорожным обществам концессии и ссуды, поощ­рял организацию коммерческих банков и развитие черной метал­лургии6. Пришедший в 1881 г. на пост министра финансов Н.Х.Бунге был, по словам Лященко, "одним из наиболее видных проводников буржуазной экономической политики в России"7. Его сменил "ставленник буржуазии И.А.Вышнеградский (выдаю­щийся инженер-механик, автор ряда солидных научных трудов)", который "продолжая осуществление задач укрепления "националь­ной системы" русского капитализма...усиленно проводил полити­ку привлечения иностранного капитала в русскую промышлен­ность, усиления таможенного протекционизма, увеличения кре­дитных операций, укрепления устойчивости русской валюты"8. Наконец, "эта политика промышленного капитализма нашла наи­более законченное выражение в деятельности министра финансов С.Ю.Витте - крупнейшей фигуры среди "государственных деяте­лей" и царских министров за все последнее полустолетие сущест­вования империи... В 90-х годах государственная экономическая политика приобретает наиболее законченное выражение интересов промышленно-капиталистического развития"9.

Лишь в конце главы Лященко вновь вспомнил о том, что "в России 90-х годов капиталистическое содержание все еще разви­валось в старой, "самодержавной", помещичьей, полукрепостнической оболочке, сильнейшим образом тормозившей дальнейший ход капиталистического развития". Далее он продолжил: "В инте­ресах промышленной буржуазии было возможно более скорое и полное уничтожение всякого рода крепостнических пережитков, препятствующих свободе капиталистического развития, уничтоже­ние остатков полукрепостнических отношений в деревне, развитие товарности и увеличение емкости деревенского рынка. Интересы руководящей крепостнической части помещичьего класса шли по линии закрепления сословной изолированности крестьянства, со­хранения его земельной тесноты и полукрепостнических способов эксплуатации"10.

Почему же руководящая консервативная часть помещичьего класса, олицетворявшаяся царским правительством, проводила по­литику промышленно-капиталистического развития? Свои ответы на этот вопрос предложили в 1950-1960-е гг. американские исто­рики А.Гершенкрон и Т. фон Лауэ и советский историк И.Ф.Гиндин.

Гершенкрон интерпретировал экономическую политику цар­ского правительства с позиций концепции "стадий экономической отсталости", выдвинутой им в начале 1950-х гг. для объяснения отличий в механизме индустриализации разных стран в зависи­мости от того, в какой степени в них созрели необходимые пред­посылки для рывка в промышленном развитии. Отмечая, что "процесс индустриализации, распространившийся на отсталую страну, значительно отличался по сравнению с более передовыми странами"11, он объяснял эти отличия действием "учрежденческих инструментов", выполнявших функцию заменителей недостающих предпосылок. Причем характер этих "учрежденческих инструмен­тов" зависел от стадии относительной отсталости индустриализую­щейся страны. При недостатке в ней капиталов роль заместителя играют банки. Этот вариант анализировался Гершенкроном на примере Германии. Если же отсталость была более глубокой, то для замещения недостающих предпосылок требовалось вмешатель­ство государства. Типичный пример такой страны Гершенкрон увидел в России. Экономическая политика самодержавия пред­ставлялась ему главной движущей силой индустриального разви­тия России: заменив недостаток в стране капиталов, рынка сбыта, рабочей силы и предприимчивости, она обеспечила возможность индустриализационного рывка, происшедшего в последнем 15-ле­тии XIX века12.

Была ли забота о развитии промышленности главным направ­лением экономической политики российского правительства? Со­здается впечатление, что Гершенкрон как бы противопоставлял два этапа пореформенной экономической политики самодержавия: с 1861 г. до середины 1880-х годов, когда ее основное содержание составляло осуществление реформы, и следующее 15-летие, опре­деляющей чертой которого стал проводимый Вышнеградским и Витте курс на индустриализацию. В его трактовке экономическая политика на первом ее этапе создавала препятствия для индустри­ального развития, на втором - преодолевала их. Гершенкрон по­ложительно оценивал факт отмены крепостного права в России13, но считал, что в России его значение было парализовано сохране­нием и даже укреплением общины14. Уточняя в полемике с И.Н.Олегиной свою точку зрения, он писал: "Я прежде всего ут­верждал..., что отмена крепостного права, чрезвычайно усиливая позиции общины, создавала в рамках аграрной реформы специфи­ческий фактор отставания, вызвавший замедление индустриально­го развития страны"15. Поэтому "аграрная реформа в целом яви­лась препятствием для индустриализации"16 Отсюда проистекало его убеждение в том, что "российский рывок (в развитии промыш­ленности в 90-е годы XIX в. - В.Б.) фактически был результатом действий правительства, а не следствием аграрной реформы"17.

По мнению Гершенкрона, "творцы российской реформы рас­сматривали индустриализацию как явление нежелательное или во­обще были к ней безразличны"18. Что же в таком случае побудило царское правительство в середине 1880-х гг. взять курс на инду­стриализацию? Как полагает Гершенкрон, "правительственная за­интересованность в индустриализации в значительной мере осно­вывалась на его политике в военной области"19. Более того, "движимое своими военными интересами", российское государство "приняло на себя роль основного агента по ускорению экономи­ческого прогресса в стране"20.

Толчок к этому Гершенкрон усмотрел в итогах русско-турец­кой войны 1877-1878 гг. "Поражение России, хотя бы и дипло­матическое, а не военное, после русско-турецкой войны и призна­ние того, что страна все еще не занимает твердой позиции перед лицом западной военной мощи, вновь навязанное российским го­сударственным деятелям, - пояснял он в своих лекциях "Европа в русском зеркале", - были, конечно, основными мотивами в раз­вертывании великого рывка российской индустриализации"21. А "основным рычагом политики ускорения индустриализации" стало "железнодорожное строительство государства", принявшее с сере­дины 1880-х гг. "беспрецедентные размеры"22. Эта политика осу­ществлялась за счет сельского хозяйства и прежде всего на сред­ства, полученные в результате ограбления крестьянства. "Инду­стриальный прорыв, наблюдавшийся в России в последнем деся­тилетии века, произошел в условиях тяжелого кризиса сельского хозяйства. В некоторой степени кризис был обусловлен тем обсто­ятельством, что финансирование индустриализации и снабжение сельскохозяйственными продуктами городов, а также экспорт этих продуктов оказались возможны за счет конфискации крестьянско­го дохода и в некоторой степени за счет исчерпания капитала..."23. "Российское государство под водительством Вышнеградского и Витте заключило крестьян в мощные тиски. Оно предоставило сельское хозяйство самому себе... Основной принцип правительст­ва заключался в том, чтобы конфисковать большую часть выпуска продукции крестьянского хозяйства, вместо того, чтобы предпри­нять активные шаги на пути подъема этого выпуска"24. "Противо­речие между прогрессирующим промышленным сегментом эконо­мики и относительно стагнирующим сельскохозяйственным сег­ментом" заключало в себе "опасность плохих последствий разного рода"25. В конечном итоге произошло "исчерпание платежеспособ­ности сельского населения" и "терпению крестьянства пришел конец"26. Этим Гершенкрон объясняет экономический кризис на­чала 1900-х гг. и революцию 1905 г. Такова в общих чертах пред­ложенная им схема "великого рывка" 1890-х годов.

Те же, в основном, черты характеризуют и гораздо более де­тальную картину индустриализации России в конце XIX в., нари­сованную в работах фон Лауэ27. Так же как и Гершенкрон, фон Лауэ пришел к выводу, что рост российской промышленности яв­лялся результатом экономической политики правительства, пред­ставляя собой своеобразную "революцию извне", что центральным направлением этой политики был курс на индустриализацию, что такое направление находилось в противоречии с аграрной полити­кой и осуществлялось за счет деревни, что побудительным моти­вом курса на индустриализацию послужили великодержавные внешнеполитические соображения, что его рычагом стало желез­нодорожное строительство. Имелись, разумеется, и отличия, но не в главном, а преимущественно в акцентах и деталях. Если, напри­мер, Гершенкрон связывал курс на индустриализацию с именами Вышнеградского и Витте, то фон Лауэ видел в нем результат эво­люции экономической политики государства после 1861 г. Куль­минацией этой эволюции, по его мнению, стала система Витте, но ее основы были заложены его предшественниками28.

Трактовка Гиндиным пореформенной экономической полити­ки и механизма российской индустриализации существенно отли­чалась от представлений Гершенкрона и фон Лауэ, хотя, на пер­вый взгляд, в их основе лежала одинаковая исходная идея. Ведь Гиндин тоже придавал первостепенное значение роли государства в индустриальном развитии России после отмены крепостного права. В поощрении роста крупной промышленности и утвержде­ния капитализма в народном хозяйстве страны он видел важней­шую функцию экономической политики самодержавия. Именно на основе изучения последней им была предложена концепция "государственного капитализма" в России, как феномена насажде­ния капитализма полуфеодальным государством. Но в отличие от Гершенкрона и фон Лауэ, Гиндин не рассматривал аграрное и промышленное направления экономической политики правитель­ства как альтернативные, взаимоисключающие. Наоборот, он об­ратил внимание на их взаимосвязь и органическое единство29.

Характеризуя пореформенную экономическую политику рос­сийского государства в своем труде "Государственный банк и эко­номическая политика царского правительства (1861 - 1892 годы)", Гиндин писал: "Классовая природа самодержавия определяла, что одной из важнейших целей экономической политики правительст­ва являлось возможно более длительное сохранение полукрепост­нических отношений в деревне. И в то же время сохранение и ук­репление политического господства крепостников-помещиков в период капитализма было возможно лишь при условии экономи­ческого роста страны, движения ее вперед по пути капитализма. Более того, само продление исторического существования полу­крепостнических латифундий стало возможным лишь путем их со­вмещения с капиталистическим развитием страны и некоторой перестройки этих латифундий на капиталистический лад". Вот по­чему "при всей противоречивости и непоследовательности эконо­мической политики царского правительства способствование ка­питалистическому развитию стало главным ее направлением"30.

Изучив и проанализировав экономическую политику прави­тельства в 1861-1892 гг., Гиндин показал, что уже тогда способ­ствование капиталистической перестройке сельского хозяйства и прежде всего помещичьих латифундий посредством форсирования железнодорожного строительства и насаждения тех отраслей про­мышленности, без которых последнее не могло обойтись, стало неотъемлемым компонентом этой политики. Отметив, что "госу­дарственная поддержка железнодорожного строительства не явля­лась особенностью России", что "во всех капиталистических стра­нах (кроме Англии) в период создания сети железных дорог правительства оказывали частным обществам значительную финансо­вую поддержку", Гиндин констатировал: "В России в 60-х - 70-х го­дах сложилась своеобразная система частного железнодорожного хозяйства с самым широким государственным участием и всесто­ронней поддержкой железнодорожных дельцов ради создания в кратчайший срок сети дорог"31. Вместе с тем "с конца 1860-х го­дов главным направлением государственного вмешательства в об­ласти промышленности становится форсирование создания и раз­вития "железнодорожной промышленности" (транспортного маши­ностроения и рельсового производства), а также предприятий военной промышленности... В отношении других отраслей про­мышленности государственное вмешательство ради систематичес­кого форсирования их развития не проводилось"32. Исключение составляла поддержка казенными средствами отдельных дельцов-учредителей, деятельность которых, по мнению высших прави­тельственных чиновников, имела "государственное значение"33.

В целом, как писал Гиндин, "при стихийных процессах "уси­ленного роста капитализма снизу" насаждение его сверху имело в широком историческом плане второстепенное значение. По самой своей сущности прямое государственное вмешательство локализо­валось в отдельных отраслях, сосредоточивалось на немногих предприятиях. Поэтому при исследовании конкретных фактов приходится говорить не о насаждении капитализма вообще, а о насаждении отдельных отраслей или отдельных предприятий". К тому же меры царского правительства "ускоряя в некоторых отно­шениях капиталистическое развитие России... усиливали его про­тиворечия, создавали дополнительные препятствия этому разви­тию"34. С этими наблюдениями Гиндина резко контрастировал его вывод о том, что "вынужденное сделать главным направлением своей экономической политики развитие капитализма, царское правительство оказывало определенное влияние на его ускоре­ние"35. Подобное противоречие в оценке экономической политики самодержавия, в какой-то мере отражавшее диалектическую про­тиворечивость ее содержания, мы находим и в последующих рабо­тах Гиндина при разъяснении им его концепции "государственно­го капитализма". Так, в статье "Государственный капитализм в России домонополистического периода" он писал: "Государствен­ный капитализм в конкретных условиях пореформенной России, с ее сильнейшими крепостническими пережитками и многоуклад­ной экономикой практически способствовал ускорению развития капитализма. Однако это лишь частично возмещало задержки в росте капитализма в России по сравнению со странами, где бур­жуазная революция ликвидировала остатки феодализма и домоно­полистический капитализм развивался в условиях "свободной кон­куренции". Российский госкапитализм был рассчитан не только на ускорение экономического развития страны, но и на дальнейшее сохранение крепостнических пережитков"36.

Концепции Гершенкрона - фон Лауэ и Гиндина оказали на­столько большое влияние на последующую разработку проблемы - первая - в западной историографии, а вторая - в совет­ской, что эта разработка, как мне представляется, пошла по пути их верификации. Причем такая верификация происходила как бы параллельно: в западной историографии проходила проверку кон­цепция Гершенкрона и фон Лауэ, в советской - концепция Гин­дина.

Долгое время западные исследования в большей своей части игнорировались в СССР. Если они и удостаивались здесь вни­мания, то, как правило, для выражения несогласия и обвинений в искажении исторической действительности37. Атмосфера идео­логической войны накладывала свой отпечаток и на отношение западных историков к советским исследованиям. Это проявля­лось, в частности, в их стремлении дистанцироваться от результа­тов советских исследований38. Однако и советские и западные ис­торики разрабатывали, по существу, одни и те же научные проблемы.

Пожалуй, никем, даже среди последователей Гершенкрона, не был воспринят без тех или иных оговорок его тезис об отсутствии в пореформенной России предпосылок индустриального развития, обусловившем особую роль государства, политика которого долж­на была выполнить функции заместителя этих предпосылок. Ав­торы ряда работ, опубликованных еще в первой половине 1960-х гг., - У.Хендерсон, Г.Эллисон, Р.Порталь, не отрицая тор­мозящего влияния общины, все же, в отличие от Гершенкрона, считали, что реформа 1861 г. способствовала модернизации рос­сийской деревни и тем самым - созданию условий для роста промышленности39. Это мнение получило солидное обоснова­ние в последующей литературе, благодаря исследованиям У.Блэквелла, М.Фэлкуса, А.Милварда и С.Сола, Ю.Палло, П.Гетрелла, Р.Рудольфа и др.40 Они показали, в частности, что предпо­сылки индустриализации стали складываться еще до реформы 1861 года.

Пониманию взаимодействия объективных и субъективных фак­торов индустриализации способствовало эмпирическое изучение конкретных процессов экономического и, в частности, промыш­ленного развития страны (динамики роста производства, нацио­нального дохода, накоплений, эволюции отраслевой и региональ­ной структуры народного хозяйства, развития кредита, торговли, транспорта), существенный вклад в которое внесли Р.Голдсмит, Д.Вествуд, Р.Порталь, О.Крисп, А.Каган, У.Блэквелл, П.Грегори, К.Байт, П.Гетрелл и др.41 Оно показало, что подъем железнодо­рожного строительства начался не с середины 80-х годов XIX в., а еще с конца 60-х годов, что начало роста промышленности также неправильно датировать 80-ми годами, что структура рос­сийской промышленности, в которой преобладали текстильные и пищевое производства, свидетельствует об ошибочности утвержде­ния о том, будто в России ведущую роль в процессе индустриали­зации играла искусственно насаждавшаяся тяжелая промышлен­ность, что темпы роста национального дохода и капиталонакопления были выше, чем это предполагалось, что мнение Гершенкрона о низкой производительности российского сельского хозяйства не подтверждается полученными данными, что высокий уровень ин­вестирования произведенного совокупного продукта не может быть объяснен лишь государственным вмешательством, что мас­штабы государственного финансирования промышленности были ограниченными, что, с другой стороны, непроизводительные рас­ходы государства, будучи слишком велики, тяжелым бременем ло­жились на народное хозяйство страны, и многое другое.

Вместе с тем уже с конца 1960-х годов стала высказываться прямая или косвенная критика основного положения концепции Гершенкрона - фон Лауэ о решающей роли экономической по­литики царского правительства в индустриализации России. Тезис об искусственном характере индустриального развития России подверг сомнению И.Барель. "При таком видении, - писал он, - главным фактором русского развития становится государство, а история русского развития сводится тогда к хронике промышлен­ной политики"42.

А.Каган, не отрицая важной роли царского правительства в ин­дустриализации России, усматривал ее, во-первых, в содействии развитию внутреннего транспорта, и, во-вторых, в создании усло­вий для притока иностранного капитала в российскую промыш­ленность. Он отмечал, что "расходы на строительство железных дорог были единственной крупной статьей правительственных рас­ходов на индустриализацию". По сравнению с ними правительст­венные субсидии промышленности были невелики и к тому же "крайне неравномерны". Это "оказывало вредное воздействие на экономику, которая развивалась неравномерно"43. Что касается привлечения иностранного капитала, ради которого был введен в России золотой стандарт, то оно, по мнению Кагана, достигалось слишком дорогой ценой. Но, как полагал Каган, это был, по-ви­димому, единственно возможный путь индустриализации страны при сохранении в ней политического режима, являвшегося глав­ным препятствием для ее промышленного развития44. В итоге роль экономической политики государства в освещении Кагана выгля­дела скорее отрицательной, чем положительной.

Дж.МакКей увидел позитивное значение экономической поли­тики царского правительства лишь в создании условий для ино­странного предпринимательства. Опровергая утверждения о якобы осуществлявшейся высшей властью индустриализации России он писал: "Непосредственно сооружение железных дорог и субсиди­рование частного железнодорожного строительства, составлявшие важнейшую сферу производительной деятельности правительства между 1880 и 1900 гг., т.е. в период наибольшего размаха стро­ительства, поглотило немногим более миллиарда рублей. Эта сумма не превышала доход правительства от таможенных сборов за ввоз чая, кофе, алкогольных напитков, соли и селедки в ука­занные годы. Иначе говоря, государство израсходовало за данный период на железнодорожное строительство не более 5% своего бюджета. Между тем это была единственно крупная статья его рас­ходов на цели индустриализации"45.

Свое несогласие с положениями концепции Гершенкрона вы­разили в дальнейшем также П.Грегори и П.Гетрелл - авторы наи­более обстоятельных исследований, освещающих процессы эконо­мического развития пореформенной России46.

Следует отметить, что мнения критиков концепции Гершен­крона, возражавших против тех или иных ее положений, были дале­ко не идентичны, что получило, в частности, выражение в споре по вопросу о значении введения золотого обращения в России, вспых­нувшем на страницах "Journal of Economic History" в 1970-е гг. Опуб­ликованная здесь статья Х.Баркая, поддерживавшего идею Кагана о чрезмерной цене введения золотого стандарта в России, вызвала полемические отклики И.М.Драммонда, а также П.Грегори и Дж.Сейлорса, обративших внимание на уязвимость его аргумента­ции47.

Сомнения в обоснованности концепции Гершенкрона - фон Лауэ породило и изучение социальных аспектов российской инду­стриализации и прежде всего изучение предпринимателей и пред­принимательства в России, получившее в 1960-1980-е гг. на За­паде широкий размах. Его результаты отражены во многих книгах и статьях: Дж.МакКея, Т.Оуэна, А.Рибера и др.48 Они показали, что политика правительства по отношению к буржуазии была про­тиворечивой, так как, способствуя обогащению отдельных дель­цов, она препятствовала формированию класса в целом, что про­цесс формирования российской буржуазии шел по преимуществу естественным путем и дал наибольшие результаты в тех отраслях и регионах, где меньше ощущалось непосредственное вмешатель­ство властей. Названные выше историки отмечали, что существен­ным элементом этого процесса явилась иммиграция предпринима­телей из-за границы, наблюдавшаяся задолго до введения в России золотого стандарта, поскольку иностранный капитал привлекали сюда не столько меры правительства, сколько возможности рынка49.

В итоге, как мне представляется, схема Гершенкрона - фон Лауэ не выдержала экзамена эмпирических исследований.

Верификация концепции Гиндина советскими исследователя­ми шла в двух направлениях. Первое составляло изучение объек­тивных процессов капиталистического развития России и ее инду­стриализации во второй половине XIX в.: отделения промышлен­ного производства от сельского хозяйства50, становления промыш­ленности в индустриально-отсталых районах, а также в отраслях, не пользовавшихся особой заботой царского правительства51, ут­верждения машинной индустрии52, эволюции организационных форм промышленного предпринимательства53, формирования бур­жуазии54. Это изучение подтвердило наблюдение Гиндина об ограниченном, локальном и преходящем характере непосредственно­го насаждения царским правительством некоторых видов промыш­ленного производства, составлявшего характерную черту россий­ской индустриализации, показав спонтанный, естественный харак­тер возникновения большинства отраслей промышленности и раз­вития промышленного предпринимательства в России. Оно вы­явило также новые доказательства того, что политика государства, способствуя становлению отдельных отраслей промышленности и создавая условия для ее развития в целом, вместе с тем сковывала, ограничивала свободу этого развития.

Второе направление верификации концепции Гиндина - не­посредственное исследование экономической политики царского правительства. Среди порожденных им работ особый интерес в данном контексте представляет книга Л.Е.Шепелева "Царизм и буржуазия во второй половине XIX века. Проблемы торгово-про­мышленной политики" (Л., 1981), а также написанные Б.В.Ананьичем главы об экономическом развитии пореформенной России и экономической политике царского правительства в коллектив­ном труде "Кризис самодержавия. 1895-1917" (Л., 1984)55.

Характеризуя торгово-промышленную политику царизма Ше­пелев пишет: "Промышленная модернизация России осуществля­лась царским правительством ради достижения главной цели - поддержания государственного статуса страны при условии сохра­нения политического режима (самодержавия) и его классовой опоры - поместного дворянства... Идея заключалась в том, чтобы замедлить и смягчить капиталистическое перерождение деревни и дать дворянству возможность приспособиться к новым условиям... Решая задачу промышленного развития страны, царское прави­тельство стремилось не только ускорить его, но и направить (в желательном направлении) в условиях сохранения и в экономи­ческой, и в политической сферах жизни страны множества пережитков крепостничества, задерживавших органическое раз­витие экономики на капиталистической основе. В своих край­них проявлениях эта политика обычно квалифицировалась как искусственное насаждение крупной промышленности"56. Но прямое насаждение промышленности представляло, по мнению Шепелева, "скорее экстраординарное направление торгово-про­мышленной политики царского правительства"57. Что же каса­ется осуществлявшейся последним поддержки промышленного развития, то она "была необходима в России как средство хотя бы отчасти нейтрализовать отрицательное воздействие на это развитие множества неблагоприятных факторов и в первую очередь кре­постнических пережитков в экономической и политической сфе­рах жизни"58.

Трактовка промышленной политики царизма Ананьичем во многом совпадает с характеристикой Шепелева. Но, на мой взгляд, они не идентичны. "Уроки поражения в Крымской вой­не, - пишет Ананьич, - заставили русское самодержавие ради сохранения своего могущества и влияния в Европе взять курс на ускоренное развитие промышленности. Это определило общий ха­рактер экономической политики правительства в пореформенный период"59. Рассматривая политику Витте как наиболее последова­тельное воплощение этого курса, он вместе с тем отмечает: "Эко­номическая политика Витте была глубоко противоречива в своей основе, ибо для капиталистического развития страны он исполь­зовал средства и условия, порожденные феодальной природой су­ществовавшей в России системы государственного управления. Консерватизм "системы" Витте состоял в том, что она должна была способствовать укреплению экономического могущества самодержавия... Проводившееся Витте государственное вмешатель­ство в экономику часто оправдывалось необходимостью поддерж­ки неокрепшей еще частной инициативы, однако в действитель­ности оно далеко выходило за эти пределы и препятствовало ес­тественному развитию капиталистических отношений в стране... Политика поощрения промышленного развития проводилась при известной консервации феодальных пережитков в сельском хозяй­стве и при высоком напряжении платежных сил населения, осо­бенно крестьянства"60.

Таким образом, согласно концепции, Гиндина, важнейшие по­ложения которой были подтверждены Шепелевым, поощрение ца­ризмом промышленности являлось производным и подчиненным элементом его политики сдерживаемой капиталистической пере­стройки экономических отношений в стране, проводимой в инте­ресах постепенной буржуазной трансформации старого господ­ствующего класса помещиков и помещичьего государства. В осве­щении же Ананьича поощрение промышленного развития, осу­ществлявшееся при консервации феодальных пережитков в сель­ском хозяйстве и за его счет, выглядит главным направлением экономической политики царского правительства. Это больше по­хоже на концепцию Гершенкрона - фон Лауэ.

На основе эмпирического изучения проблемы взаимодействия субъективных и объективных, внутренних и внешних факторов индустриализации российской экономики и ее обсуждения в со­ветской и зарубежной научной литературе мной предлагается сле­дующая версия истории индустриального развития России во вто­рой половине XIX в. в связи с экономической политикой царизма.

Россия относилась к числу стран, вступивших на путь капита­листического развития в то время, когда капитализм, утвердив­шийся в нескольких европейских государствах, стал определять ге­неральное направление мирового исторического процесса, форми­руя ту историческую среду, в которой происходило развитие ос­тальных территорий Европы и всего мира. Капиталистическая эво­люция этих стран представляла собой результат сложного взаимо­действия закономерностей развития, имманентных их обществен­ным структурам и давлению мирового капитализма.

По мере международной экспансии капитализма и превраще­ния его во всеохватывающую мировую систему, активизации на этой основе торговых и финансовых связей различных государств, складывания международного разделения труда и формирования мирового рынка, взаимодействие общественных структур, находя­щихся на разных уровнях экономического и политического разви­тия, становится все более важным фактором исторического про­цесса. Для стран, вступивших первыми на путь капиталистической эволюции и индустриализации, значение внешних факторов опре­делялось наличием окружавшей их менее развитой среды, которая могла служить объектом колонизации, торгово-промышленной экспансии и вывоза капиталов. Большую роль играла, разумеется, и конкуренция между ними. Передовые индустриальные государ­ства в своем развитии ориентировались на использование отстав­ших стран в качестве рынка сбыта промышленных товаров, источ­ника сырья и продовольствия, сферы приложения капиталов. Но с другой стороны, отставшие страны, приобщаясь к мировому ка­питализму, могли воспользоваться "примером и помощью" тех, кто находился в его авангарде.

Естественно, что отношения передовых государств со страна­ми, составлявшими периферию мировой капиталистической сис­темы, во многом зависели от того, насколько велика была раз­ница в уровнях их развития. В этом смысле исходная идея Гершенкрона о том, что индустриализация стран, находящихся на разных стадиях отсталости не должна происходить одинаково, совершенно справедлива и плодотворна. Так же как и наблюде­ние фон Лауэ об активной роли государства в том случае, когда индустриализация осуществляется "извне", под давлением окру­жающей среды.

Однако, как справедливо отмечал Гиндин в полемике с фон Лауэ, государство играло активную роль в утверждении капитализ­ма и в тех странах, которые первыми встали на путь капиталисти­ческого развития61. Поэтому точнее, пожалуй, сказать, что чем позднее страна приобщалась к капитализму, тем многообразнее становились функции государства. В Великобритании они в ос­новном ограничивались способствованием первоначальному на­коплению капитала и обеспечением правовых, социальных и по­литических условий его расширенного воспроизводства, в том числе таможенной защитой зарождающейся промышленности от иностранной конкуренции. Тем самым была создана благоприят­ная почва для индустриализации, и государству не было необхо­димости непосредственно вмешиваться в ее ход.

В странах Западной Европы, последовавших за Великобрита­нией, и в США государству пришлось дополнительно взять на себя в той или иной форме заботы по созданию сети железных дорог. На периферии Европы, в том числе в России, а также в Японии, государство оказалось вынуждено заниматься также при­влечением иностранного капитала и даже форсированием станов­ления отдельных отраслей промышленности.

Эти отличия отчасти объясняются тем, что отставшие страны вовлекались в развитие мирового капитализма на все более высо­ких его стадиях: утверждение капиталистических отношений на Западе Европейского континента произошло, когда в Великобри­тании завершался промышленный переворот, а в Восточной Европе - в эпоху машинной индустрии.

Но есть здесь и другая сторона вопроса. Первоначально ут­верждение капитализма было результатом победивших буржуазных, революций, вносивших более или менее радикальные изменения в общественные отношения. Однако в условиях, когда развитие капитализма и его распространение на все новые страны приоб­рело необратимый характер, перестройка феодальной обществен­ной структуры приобщавшихся к нему стран оказалась возможна эволюционным путем при сохранении политической власти за ста­рым правящим классом, взявшим на себя инициативу капиталис­тических преобразований, и при постепенной трансформации фе­одальной монархии в буржуазную.

Именно этим путем в результате реформы 1861 г. пошла Рос­сия. Оказавшись к концу 1850-х гг. перед выбором - либо при­способиться к неумолимо развивающемуся, капитализму, разлага­ющему извне и изнутри феодально-крепостническую систему, либо утратить свои экономические и политические позиции - правящие круги российского дворянства предпочли первое. По­жертвовав крепостным правом, они попытались спустить на тор­мозах стихийный процесс ломки феодальных и утверждения капи­талистических отношений, дозировав его, введя в определенные рамки, с тем чтобы дворяне, постепенно перестроив свои хозяй­ства на капиталистический лад, могли сохранить принадлежащую им земельную собственность и господствующее положение в об­ществе.

Реформой 1861 г. была создана малоподвижная и внутренне противоречивая система. Сохранение крепостнических пережитков в экономике, обеспечивавшееся внеэкономически всей мощью го­сударственного аппарата самодержавия, находилась в вопиющем противоречии с потребностями общественного развития. Оно ско­вывало процесс капиталистической эволюции народного хозяйст­ва. Между тем буржуазная перестройка помещичьих латифундий, представлявшая собой единственный путь к сохранению помещи­ками своих экономических и политических позиций, могла быть осуществлена лишь при условии капиталистической эволюции всего народнохозяйственного организма. В этих условиях царское правительс

Избранное в Рунете

Александр Репников

Репников Александр Витальевич - главный специалист Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), профессор, доктор исторических наук.

Сегодня мы опять стоим перед вопросами о соотношении общечеловеческих и национальных принципов, традиции и модернизации. Русский консерватизм, для которого эти вопросы относились к ключевым, оказался достаточно плюралистичным в своих проектах. Конечно, рецепты, данные консерваторами применительно к конкретной ситуации прошлых столетий, едва ли можно использовать для лечения «болезней» XXI века. Но внимательное изучение консервативной мысли способно существенно помочь в выработке курса, находящегося по ту сторону «правых» и «левых» крайностей. Еще нельзя точно определить перспективы консерватизма в нашей стране, но можно точно сказать, что он не сошел со сцены истории.

Ах, я закидывал свою сеть в моря их, желая наловить хороших рыб,

но постоянно вытаскивал я голову какого-нибудь старого бога.

Ф. Ницше. Так говорил Заратустра .

Вопрос о совместимости консерватизма и модернизации возник давно, и было бы самонадеянно пытаться ответить на него в одной статье. К счастью, журнал «Свободная Мысль», вполне в духе своего названия, решил в лучших научных традициях инициировать обсуждение проблемы, опубликовав статьи Михаила Кротова и Михаила Ремизова . Как общественно-политическое течение консерватизм возник в конце XVIII века, явив собой реакцию на философию Нового времени и Французскую революцию. Характерна в этом отношении полемика В. М. Межуева и М. В. Ремизова:

— Вы вопросы консерватизма рассматриваете только по отношению к Просвещению. Мне кажется, это не вся европейская история.

Действительно, это не вся европейская история. Но это та ее часть, которая вызвала к жизни не просто консервативную реакцию, но более-менее полноценный идеологический консерватизм. Может быть, это некое клише, но я воспринимаю эпоху Просвещения и Французской революции как осевое время политических идеологий, как точку, из которой расходятся различные траектории .

Для него было характерно признание приоритета монархического принципа правления, естественного неравенства людей и необходимости общественной иерархии . Главной ценностью для консерваторов являлось религиозное начало, которое, согласно их воззрениям, придавало смысл существованию человеческой личности и мировой истории в целом. Консерватизму присущ культ церкви, армии , школы и семьи , то есть тех общественных институтов, которые выступали основными проводниками и хранителями традиции. Большое внимание уделялось средствам массовой информации, оказывавшим влияние на общество, и контролю за ними . Вместе с тем М. Ремизов верно говорит о непродуктивности создания неких «джентльменских наборов» типологических признаков консерватизма . Данные социологических опросов показывают, что в сознании наших современников со словами «консерватизм» и «консерватор» ассоциируются следующие явления:

Упрямый, упертый, непробиваемый.

Опора на традиции, ценности, идентичность.

- …Осторожное отношение ко всему новому.

Основание, традиции.

Вот Михаил Леонтьев - ярко выраженный консерватор.

Марк Захаров, например, Лев Гумилев.

Я сразу представил себе такого английского джентльмена в стиле Пуаро, который ездит на машине сороковых годов.

Мужчина лет пятидесяти. В костюме. С тростью. И почему-то одежда у него в коричневых тонах. Вежливый, уважительный, с тонким чувством юмора.

Священник. Для него дух важнее внешнего вида.

Консерватор ассоциируется с дворянином .

В России консерватизм был явлением, во многом родственным западноевропейскому, поскольку его представители разделяли основные ценности, характерные для их единомышленников на Западе. Вместе с тем идейное влияние западноевропейских консерваторов в России было относительно невелико . Специфика отечественного понимания консерватизма была обусловлена тем, что он являлся реакцией на радикальную вестернизацию, проявлениями и главными символами которой в тот период был либерализм Александра I, западническая направленность русского дворянства и наполеоновская агрессия против Российской империи. Эти явления и события воспринимались консерваторами как угрозы, ведущие к разрушению традиционных устоев.

История становления отечественного консерватизма свидетельствует о зависимости этого феномена от исторического, географического и национального контекстов. На практике становление и развитие консервативной мысли оказалось довольно плюралистичным. Консерватизм не был универсальной идейной конструкцией с четко очерченной системой взглядов, хотя в нем и присутствовал стержень в виде влиянии православной религии на все стороны жизни общества. Огромную роль также играл идеал мощного централизованного иерархического государства, сформировавшийся в силу географических особенностей и военных угроз со стороны Запада и Востока, требующих сплоченности от власти и народа. На всех этапах развития консерватизма в нем присутствовали элементы формулы «Православие. Самодержавие. Народность».

Изначально консервативная идеология и практика являлись достоянием отдельных лиц и элитарных кружков, хотя влияния консерватизма не избежала и власть. Выполнение своих требований консерваторы переадресовывали главе государства, ориентируясь на монарха, использование имеющихся у него в наличии политических и административных рычагов. Большое значение в этом случае имела апелляция к истории, сравнение с ней современной им действительности. При этом в прошлом акцентировались такие факты, которые могли послужить примером для потомков. Например, обращение к победе в Отечественной войне 1812 года должно было способствовать консолидации общества на основе явления, которое историки впоследствии назовут «коллективной памятью» .

По мнению консерваторов, в идеале верховным арбитром, стоящим над всеми сословиями, надлежало быть самодержцу. Государство не может строиться только на основе любви и согласия, но продуманная иерархическая система способна ослабить «государево тягло», распределив его на все социальные слои. Такая система превращается не в аппарат подавления свободы, а в регулятор требований, предъявляемых к каждому члену общества в зависимости от его положения. В этом случае, чем выше положение человека, тем выше его ответственность (не только служебная, но и нравственная).

Приверженцы «теории официальной народности» полагали, что самодержавная монархия воплощала собой самобытный тип государственного правления, отвечавший историческому своеобразию русского народа. С этим тезисом связано убеждение о необходимости решения возникающих проблем силами государственного аппарата и посредством исходящих от верховной власти распоряжений. Правительство рассматривалось как источник порядка, нравственности, общественной заботы, просвещения и культуры народа.

Представители славянофильского направления признавали главенство православия, отстаивали идею своеобразного пути развития России, превозносили особый характер социально-нравственных отношений людей внутри общины. Однако им был свойственен скорее традиционализм, чем собственно консерватизм . Славянофилы признавали необходимость введения свободы слова, печати, независимого и гласного суда, поддерживали принцип веротерпимости, выступали за права личности и общества. Приоритетное внимание они уделяли не государству, а развитию народных форм жизни.

В правление императора Александра III многие теоретические положения консерватизма нашли воплощение в программе так называемых контрреформ. В первом номере «Московских ведомостей» за 1897 год провозглашалось: «Государственные идеалы Александра III являются для России путеводной звездой» .

Подводя итоги царствования этого монарха, Тихомиров представил его как воплощение качеств идеального государя, считая, что личность покойного могла бы послужить неким стандартом для будущих самодержцев. В частности, он писал: «Император Александр III не был только выразителем идеи. Он был истинный подвижник, носитель идеала... В последние годы своей недолгой жизни он уже победил все и всех. Весь мир признал его величайшим монархом своего времени. Все народы с доверием смотрели на гегемонию, которая столь очевидно принадлежала ему по праву, что не возбуждала ни в ком даже зависти» .

В условиях нарастания революционного движения (особенно в период деятельности организации «Народная воля») в среде консерваторов намечается стремление к организационному объединению. На рубеже XIX-XX веков консерватизм стремится противостоять различным формам экстремизма.

В начале ХХ века происходит организационное и партийно-политическое оформление консервативных сил: возникают дворянские и всесословные политические структуры, союзы, партии. Наиболее ярким примером сплочения различных консервативных сил общества (дворянства, духовенства, чиновничества, широких слоев крестьянства) стало их идеологическое и организационное единение в годы революции 1905-1907 годов. Тогда власть поддержала консерваторов, видя в них противовес либералам и левым радикалам.

Манифест 17 октября 1905 года и создание Государственной думы поставили консерваторов в затруднительное положение. Парламент, политические партии и предвыборная борьба стали реальностью, и многие мыслители начали трактовать создание Думы в традиционалистском ключе. Л. А. Тихомиров утверждал, что «Государственная Дума, по основной идее, пополняет важный пробел, доселе существовавший в наших учреждениях» .

Отношение консерваторов к политической и экономической модернизации было настороженным, что вытекало из мировоззренческих установок, в значительной степени базировавшихся на религиозном (православном) миропонимании; из негативного взгляда на процесс капитализации в целом. По мнению таких консервативных мыслителей, как К. Н. Леонтьев, К. П. Победоносцев, С. Ф. Шарапов, К. Н. Пасхалов, М. О. Меньшиков и других, спутниками прогресса и капитализации были буржуазно-либеральные идеи, охватывающие «верхи», и социалистические идеи, проникавшие в «низы».

Однако ошибочно было бы считать консерваторов абсолютными ретроградами и противниками прогресса . Так, например, публицист, сотрудник простолыпинской газеты «Россия» А. Н. Гурьев справедливо отмечал, что «в реальной государственной практике отношения между консерватизмом и либерализмом, в сущности, напоминают собой отношения между мужским и женским полом: вечные ссоры и постоянная любовь», отмечая, что «либерализм идей и консерватизм действий - вот два принципа государственной архитектоники, взаимодействием которых создается прочная работа государственного строительства» . Гурьев считал, что консерватизм в его правильном понимании не противен прогрессу, а только требует иного метода его осуществления.

Отстаивая эволюционный путь развития вместо революционного, М.О. Меньшиков обращал внимание на то, что «прогресс в благородном понимании этого слова есть здоровое развитие - стало быть, радикальная ломка государственного и бытового строя не есть прогресс. Все живое растет очень медленно. Никакие органы не создаются по команде преобразователей. Только то прогрессивно, что жизненно и что дает наибольшее количество блага. Эволюция в природе вообще идет стихийным, а не катастрофическим путем: чрезвычайно осторожным нащупыванием условий и медленным их синтезом. Вот почему истинный национализм враждебен кровавым революциям» . Не случайно пермский историк М. Н. Лукьянов отмечает, что «резкая критика реально существующих институтов вполне совместима с консерватизмом. Справедливо и обратное утверждение: поддерживать любой реально существующий порядок - не обязательно означает быть консерватором. Очевидно, что консерватизм в принципе не означает противодействия переменам» . Просто эти перемены консерваторы пытаются сделать управляемыми. «Остановить движение человечества нельзя, можно и должно прорыть правильное русло для течения общественной мысли и общественного чувства», - писал по этому поводу С. Н. Сыромятников . Прогресс в консервативной трактовке есть здоровое развитие; стало быть, радикальная ломка государственного и бытового строя - это не прогресс, а революционные взрывы, слом человеческих судеб и трагедии. Все живое растет очень медленно. Истинный консерватизм враждебен революциям и любым формам экстремизма.

Для консерваторов была характерна сакрализация самодержавной власти, с которой напрямую связано то, что вплоть до конца XIX века они не стремились обеспечить оформление правовой доктрины самодержавия. Проблему соотнесения свободы личности и государственного принуждения консерваторы пытались снять за счет наличия религиозного фактора, и одно из главных мест в системе контроля отводилось Русской православной церкви. В этом же ключе следует рассматривать деятельность по ужесточению цензурных ограничений, а также постоянное внимание к вопросам образования. Народ, по мнению консерваторов, не всегда может понять, что «хорошо», а что «плохо». Если же он это понимает, то не всегда выбирает «хорошее». Помочь может сильное государство, опирающееся на нравственные начала.

Уважение к власти и государству оценивалось консерваторами как лучшее качество, присущее народу. «Искание над собой власти», по замечанию К. П. Победоносцева, представляет естественную психологическую черту людей. В период модернизации, когда происходившие изменения порождали в людях сомнения и неуверенность, власть должна была помочь им преодолеть революционные «соблазны». Детское состояние народной души - данность для консерваторов. Как ребенок доверяет родителям, так и народ должен довериться власти.

Сторонники укрепления самодержавия считались с реальностью начала ХХ века, когда модернизация породила проблему адаптации старых государственных структур к новым требованиям, и признавали, что даже «правейшие из правых» не выступали за сохранение тех порядков, при которых возможны нарушения закона. Ими критиковалась только несвоевременность государственной ломки в период войны с Японией и революции.

Анализ воззрений консервативных идеологов показывает, что они не были «политическими страусами», осознавая проблемы стоявшие перед страной, предлагая различные пути их решения; не приукрашивая реальность, в которой жили. Вместе с тем консерваторы считали, что радикально-революционный вариант модернизации приведет к катастрофическим последствиям для страны.

Один из факторов успешного государственного строительства, по мнению К.Н. Леонтьева, состоял в приоритете общеимперского над национальным . Доктрины о неравенстве рас и наций были неприемлемы для русских консерваторов. Государство, по их мнению, должно строиться на принципах самодержавия и православия, а не по этническому признаку, поскольку в случае ослабления государственности титульная нация, сколь могущественной она ни была бы, неизбежно начнет клониться к закату. Леонтьев несомненно был более империалист, чем националист, и мыслил масштабными имперскими категориями, считая, что порой можно поступиться интересами нации во имя интересов государства. Отбросив славянофильский национализм, он дал имперской идее религиозно-философское обоснование. С ним был согласен Л. А. Тихомиров, который считал, что преобладание этнического подхода в государственной политике ускоряет процесс эгалитаризации общества.

Консерваторы пытались найти компромисс с происходившими в стране переменами и, ратуя за сохранение принципиально-сущностных основ традиционной системы отношений, одновременно старались разработать и предложить целостную систему мер, позволяющих, по их мнению, осуществить плавный переход к новым социально-экономическим отношениям. Суть трансформационных перемен была четко сформулирована П. А. Столыпиным: нам нужна «Великая Россия» в противовес «великим потрясениям», о которых говорили радикалы. Модернизация в России породила проблему адаптации старых государственных структур к новым требованиям. В условиях быстро меняющегося мира консерваторы стремились сделать акцент на обосновании преимуществ традиции, что, по их мнению, позволяло избежать «прерыва постепенности». При этом «никто, даже правейшие из правых, не стояли за сохранение порядков, при которых возможны были невероятные закононарушения всевозможных видов; указывалась ими только несвоевременность государственной ломки», - писал К. Н. Пасхалов .

Некоторые современные исследователи не считают нужным обращать внимание на религиозную составляющую в построениях консерваторов и высказывают сомнения (иногда обоснованные) в степени личной религиозности тех или иных мыслителей-монархистов .

С таким выводом сложно согласиться. Дело не в том, сколько раз в месяц ходили в церковь Победоносцев или Тихомиров и соблюдали ли они пост. Православие рассматривалось ими как важнейшая скрепа консервативной идеологии. Консерваторы видели и назревшие проблемы церковной жизни, предлагая адекватные пути их решения:

Восстановление патриаршества;

Освобождение церковной жизни от диктата государственной власти;

Противодействие бюрократизации путем введения в церковное самоуправление мирского выборного начала;

Усиление роли церковного прихода в жизни верующих;

Сотрудничество со старообрядцами и мусульманами на общей платформе борьбы с революционерами, сектантами, атеистами и пр.;

Хотя консерватизм имел национально-религиозную окраску, мало кто из теоретиков этого течения задумывался о разработке доктрины русского национализма. Л.А. Тихомиров, посвятивший этой проблеме цикл статей, жаловался, что «в нынешнем национализме чувствуется скорее “слово”, чем “понятие”, и это тем удивительнее, что национализм у нас далеко не нов. Его идея, в разных оттенках славянофильства, получила разработку несравненно более глубокую, чем какой бы то ни было другой принцип, нашим обществом воспринимавшийся. И тем не менее, хотя слово “национализм” раздается всюду, но что составляет содержание этого слова, к какому действию обязывает современного человека его “национализм”, - этого пока невозможно определить» . В то время как для одних консерваторов истинно русским мог считаться только православный по вере, другие, наблюдая переход иноверцев в православие, призывали обращать внимание и на происхождение. Но в целом национальный вопрос для русских консерваторов значил меньше, чем вероисповедальный.

Лозунг «Православие. Самодержавие. Народность» в начале ХХ века уже не мог звучать с равным упором на всех трех составляющих, что, впрочем, не мешало монархическим партиям использовать его в программных документах и пропаганде. При этом консерваторы стремились не только (и не столько) к сохранению «внешней оболочки» традиционной России, но и религиозно-нравственных принципов, предлагая различные варианты их развития в традиционалистском ключе. В условиях роста популярности и влияния неконсервативных идей требовались реальные доказательства того, что монархия действительно составляет лучший вариант для России. «Времена изменились, и теперь стало необходимым выяснить себе наши начала, доказывать себе самим, что наши начала отличны от иноземных. Некоторые, не довольствуясь этим, хотят доказать, что они даже лучше иноземных», - отмечал Д.А. Хомяков . Происходившие в России модернизационные изменения значительно опережали построения теоретиков консервативной мысли, стремившихся выстроить обновленное здание российской государственности на старом фундаменте, не разрушая его «до основания», как предлагали сделать революционно настроенные левые радикалы.

Для консерваторов большое значение имело наличие сверхзадачи, идеи, объединяющей власть и народ. Современный автор отмечает: «Либеральная политология полна попыток оскопить феномен власти, лишив ее той таинственной энергетики, которая обеспечивает реальные ответы жизни на импульсы, идущие от власти, сообщает ей притягательность, силу и вдохновение. Власть пытаются изобразить в сугубо институциональном ключе - как заведенный механизм, работающий независимо от человеческой воли, страстей и дерзаний. Но это профанация подлинного феномена власти» . В результате общество видит только дуализм: «консерваторы - реформаторы», «свобода - принуждение», «анархия - диктатура», забывая, что «государство держится не одной свободой и не одними стеснениями и строгостью, а неуловимой еще для социальной науки гармонией между дисциплиной веры, власти, законов, преданий и обычаев, с одной стороны, а с другой - той реальной свободой лица», которая предполагает выбор между соблюдением закона и наказанием за его нарушение . «Государство обязано всегда быть грозным, иногда жестоким и безжалостным, потому что общество всегда и везде слишком подвижно, бедно мыслью и слишком страстно», - писал К. Н. Леонтьев . Государство должно быть сильным: «. надо крепить себя, меньше думать о благе и больше, о силе. Будет сила, будет и кой-какое благо. А без силы разве оно придет?» Сила есть «существенно необходимый» элемент всякого закона.

Однако попытки воплотить систему консервативных взглядов на практике потерпели поражение. Еще при жизни идеологов консерватизма вокруг них (в первую очередь стараниями либеральной и революционной общественности) создавалась «стена отчуждения». Интерес ко многим действительно выдающимся трудам мыслителей-консерваторов («Россия и Европа» Н. Я. Данилевского, «Византизм и славянство» К. Н. Леонтьева и др.) возникал только после смерти их авторов и носил научно-публицистический характер. Попытки «достучаться» до власти наталкивались на непонимание .

Внутренний политический кризис был спровоцирован и внешнеполитической ситуацией начала ХХ века. Несмотря на наличие в консервативной среде целого ряда мыслителей-геополитиков (А. Е. Вандам (Едрихин), И. И. Дусинский, Ю. С. Карцов, Э. Э. Ухтомский, С. Н. Сыромятников и др.), отличавшихся здравыми внешнеполитическими суждениями и прогнозами, единой программы по этому вопросу выработано не было. Основными направлениями внешней политики в консервативных концепциях в начале ХХ века являлись:

Поиск союзников в Европе (здесь в качестве желательного союзника вплоть до начала Первой мировой войны рассматривалась Германия; Англия оценивалась в качестве геополитического и экономического конкурента; а республиканская Франция - в качестве возможного союзника). Война с Германией оценивалась многими консерваторами как самоубийственная для монархических режимов обеих стран. Такой настрой объяснялся еще и пониманием неготовности страны к большой войне;

По-прежнему актуальной, с точки зрения консерваторов, оставалась идея объединения славян, хотя нужно отметить, что результаты, достигнутые в ходе русско-турецких войн, уже вызывали сомнения в необходимости этого для России;

Война с Японией подтолкнула к разработке концепций, обосновывающих необходимость активных внешнеполитических действий на Дальнем и Среднем Востоке. В связи с этим приобретали актуальность идеи о развитии взаимоотношений России с Китаем, Кореей, Персией.

В преддверии и после начала Первой мировой войны консерваторы, как лояльные верноподданные, не могли поступить иначе, как только следовать внешнеполитическому курсу, провозглашенному царем. События на фронте и в тылу развивались не лучшим образом, и возможность поражения в войне, о которой все чаще задумывались монархисты, связывалась с неизбежностью новой революции. В начале ХХ века перед консерваторами стояла задача разработать политико-правовую модель самодержавной власти, но этот процесс так и не был завершен, когда общество уже отвернулось от консерватизма в сторону более радикальных концепций. Соединить консерватизм и модернизацию тогда не удалось, и все закончилось революцией.

Вопрос о существовании единой консервативной модели или же ряда таких моделей остается дискуссионным. Правильнее говорить о наличии в дореволюционной России целого ряда проектов, выдвинутых консервативными мыслителями. В разных странах и в разные эпохи консерватизм различен, и нецелесообразно автоматически записывать в союзники всех, кто когда-либо и где-либо называл себя консерваторами. Эволюция идей и личностей показывает, что вряд ли возможно раз и навсегда дать окончательное определение понятию «консерватизм».

Консерваторы в России видели пути решения проблем, стоявших перед страной, не в радикальной революционной ломке, а в опиравшемся на исторический опыт постепенном эволюционном реформировании системы. Таким образом, главным камнем преткновения общественных течений России того времени был вопрос не о проведении преобразований или их отрицании, но о том, какими именно ценностями следует руководствоваться при осуществлении очевидно необходимых реформ, какой программой - радикально-насильственной или же естественно-эволюционной. Консерваторы стремились обеспечить устойчивое развитие страны, сохранить ее политическую систему и национальную идентичность в новых условиях. Самодержавной России в силу ряда причин этого сделать не удалось, однако этот факт не отрицает самой возможности сочетания консерватизма и модернизации.

В последние десятилетия начиная с 1990-х годов в научном и политическом мире значительно возрос интерес к русскому консерватизму и его представителям, хотя, безусловно, многое из того, что предлагали консерваторы на рубеже XIX-XX веков, ныне кажется архаичным. Тем не менее консерватизм не только остается предметом научных исследований, но и популярен в российской политике . Особую актуальность обращению к консервативным концепциям вековой давности придают попытки популяризации дореволюционной консервативно-монархической традиции. Эти попытки были предприняты Н.С. Михалковым , но заметного успеха не имели и так и не оформились в серьезный проект.

Что касается широких слоев населения, то, как отмечал еще в 2000 году эксперт Фонда Карнеги А. Рябов, «все усилия, имевшие целью выстроить новую политическую мифологию на образе дореволюционной России, и связанная с этим кампания вокруг Николая II оказались абсолютно безрезультатными. В обществе не нашлось слоев, способных такую мифологию воспринять» .

Исследователь А. М. Руткевич также считает, что «традиция консервативной мысли была у нас пресечена, а потому всякая реконструкция оказывается субъективной» . Об этом пишет и современный историк В. С. Коновалов, отмечающий, что «при характеристике монархического лагеря, как, пожалуй, никакого другого, мышление историков сковывают не столько прежние идеологические стереотипы, сколько пока еще вседовлеющее желание подогнать под одну общую оценку любые сложные, противоречивые, многомерные явления» . К тому же идеализация императорской России часто вызывает у исследователей раздражение, ведь если мы обратимся к первоисточникам (в первую очередь к архивным материалам, книгам, статьям, дневникам и эпистолярному наследию самих консерваторов), то увидим, что в среде консерваторов росли эсхатологические предчувствия . Американский исследователь Э. Таден отмечал, что модернизационные изменения значительно опережали теоретиков консервативной мысли, которые «не смогли понять, что в то время как они пытались сформулировать новую консервативную и националистическую русскую философию и внедрить ее в жизнь, славянофильские и консервативно-националистические идеи в России были подвержены процессу разложения» .

Российские интеллектуалы не первый год обсуждают степень применимости «консервативного проекта» к реалиям современной России. О том, что это не просто отвлеченные рассуждения, свидетельствует и тот факт, что на консерватизм обратили внимание властные структуры. Так, еще в 2008 году Б. В. Грызлов, выступая на Х съезде «Единой России» обозначил, что «идеология “Единой России” - российский консерватизм» ; появился вызвавший поначалу бурную полемику, а ныне подзабытый «Консервативный манифест» Н.С. Михалкова; начал свою работу «Изборский клуб» и т. д.

С другой стороны, остепененные историки и филологи, часть из которых проявляла интерес к консерватизму еще в советское время, не особенно торопятся принять участие в этих дебатах, а предпочитают посвящать себя публикаторской и исследовательской деятельности. Со своей точки зрения они правы: политическая мода проходит, конъюнктура меняется, а академическое полное собрание сочинений К. Н. Леонтьева останется. И собрание сочинений М. Н. Каткова (уже вышло пять томов из шести), 28 книг собрания сочинений И. А. Ильина и 30 томов собрания сочинений Розанова - они тоже на века. Споры о «современности» или «архаичности» консерватизма особо не влияют на исследователей, поскольку финансовую поддержку изданию этих собраний сочинений оказывают не партии, предпочитающие издавать работы собственных лидеров, а гуманитарные фонды.

Обращение к консерватизму происходит словно в двух плоскостях. С одной стороны - «круглые столы», глянцевые брошюры, газета «Консерватор» и петербургский журнал «Консерватор» (оба издания канули в Лету) и т. д. С другой стороны - менее заметная кропотливая работа по выявлению и публикации источников, написанию биографий, заполнению «белых пятен». Уже можно издавать полное собрание сочинений К. Н. Леонтьева, собрание сочинений М. Н. Каткова. Но М.О. Меньшиков, как крайне неполиткорректный националист, все еще не желателен. Ученые, словно саперы, исследуют интеллектуальное пространство. В 1997 году мизерным тиражом вышла в свет первая и до сих пор единственная монография сотрудника ИНИОН РАН П. И. Шлемина, посвященная взглядам Меньшикова, которая почти сразу получила критический отклик . Зато почувствовавшие читательский спрос издательства переиздают не только Меньшикова, но совершенно третьеразрядных черносотенных публицистов, которых и при их жизни мало кто читал. В связи с этим, независимо от симпатий или антипатий к тем или иным деятелям прошлого (охранителям и анархистам, большевикам и либералам и т. д.), уже приходилось слышать мнение, что, пока профессиональные исследователи спорят, книжный рынок захватывают (захватили?) те, кто будет наводнять его книгами и «правых», и «левых», изданными с одинаковой небрежностью.

Примером, когда в одной серии удалось объединить работы самых разных мыслителей прошлого, пригласив для их подготовки группу профессиональных ученых, стало, на наш взгляд, издание в 2010 году 118-томной Библиотеки отечественной общественной мысли, куда наряду с работами консерваторов (К. П. Победоносцев, Н. Я. Данилевский, С. Ф. Шарапов, Л. А. Тихомиров, А. С. Шишков, М. М. Щербатов и др.) вошли труды либеральных мыслителей (Т. Н. Грановский, Б. Н. Чичерин, Вл. С. Соловьев, П. Н. Милюков и др.), сторонников революционного переустройства (П. Н. Ткачев, П. А. Кропоткин, В. И. Ленин и др.). Это издание стало лауреатом национального литературного конкурса «Книга года» (2010 год), организованного Роспечатью, и было удостоено гран-при. Таким образом, издательство РОССПЭН показало, что профессионалы могут и должны работать вместе, при этом не «наступая на горло собственной песне» и максимально используя накопленные знания и опыт. Тем более что личные политические, идеологические, эстетические и прочие симпатии и антипатии у людей науки, делающих общее дело, как правило, отступают на задний план . Кстати, в советское время над масштабными издательскими сериями могли работать и вполне официозные исследователи, и те, кто симпатизировал (не доходя, впрочем, до открытого диссидентства) иным идеям.

В завершение разговора поясню и свою собственную позицию. Тот факт, что в 1990-е годы власть благоволила к либерализму, а потом явно повернулась к консерватизму, для академического ученого важен не настолько, чтобы, «задрав штаны», бежать на очередной «круглый стол», надеясь, что ему окажут благоволение. Те, кто профессионально занимался изучением отечественной либеральной мысли в советское время, остались такими же профессионалами в этой области в 1990-е и последующие годы. Конечно, «мода» на ту или иную идеологию влияет на научную среду (помню, как в 1997-м некоторые коллеги искренне предлагали мне сменить тему кандидатской диссертации и писать не о консерватизме, а о либерализме, чего я, естественно, не сделал). Сегодня работы о консерватизме и либерализме преобладают, но, возможно, завтра опять проснется интерес к изучению российской социал-демократии, народничеству, анархизму и другим аналогичным темам.

В начале XXI века мы опять стоим перед «вечным» вопросом о соотношении общечеловеческих и национальных принципов, что напрямую связано с непреходящей значимостью для нашей страны проблемы соотношения традиции и модернизации. Русский консерватизм, конечно, не является единственным спасением от сегодняшних проблем, но его внимательное изучение может оказать существенную помощь в выработке политического курса, находящегося по ту сторону «правых» и «левых» крайностей.

Ошибочно полагать, что рецепты, данные консерваторами применительно к конкретной ситуации царствования Александра III и Николая II, можно использовать для лечения «болезней» XXI века. Другая крайность - объявлять все консервативное наследие архаикой, недостойной изучения и уважения. Полагаю, что есть «золотая середина», и мы должны sine ira et studio изучать то наследие, которое нам досталось. Еще нельзя точно определить дальнейшие перспективы консерватизма в нашей стране, но можно сказать точно, что он не сошел со сцены Истории.

Примечания:

См.: М. Кротов. Консерватизм и экономическая политика. - «Свободная Мысль». 2012. № 9/10; М. Ремизов. Консерватизм и современность. - Там же.

См.: «Консерватизм/традиционализм: теория, формы реализации, перспектива. Материалы научного семинара». М., 2010. Вып. 3. С. 35. См. также: М. В. Ремизов. Опыт консервативной критики. М., 2002. Г. Рормозер, например, считает, что мнение о вторичности консерватизма типично «лишь для определенных сил, которые считают себя партией прогресса. Прогрессивность же они сводят на самом деле к рационализации всех природных, исторических, общественных отношений, выдавая свою собственную позицию за позицию эпохи Нового времени как таковой… В действительности эпоха Нового времени переживает кризис. В противовес вышеупомянутой левой позиции я предложил бы следующий тезис: эпоха Нового времени в целом всегда характеризовалась диалектическим взаимодействием прогрессивных и консервативных сил (см. Г. Рормозер, А. А. Френкин. Новый консерватизм: вызов для России. М., 1996. С. 96).

«Консервативная идеология отстаивает принципы иерархичности социума, у истоков этой идеологии, безусловно, стоит Платон. Необходимость иерархии, развития полноценных сословий (власти, аристократии, ученого и культурного сословия, крестьянства, в современном обществе к этому надо прибавить сословие управленцев, менеджмента, бизнеса, научно-технической интеллигенции и т. д.) обеспечивает, с точки зрения Леонтьева, культурно-государственное развитие» (см. А. А. Корольков. Апология «Законов» Платона: размышления по поводу консерватизма. - «Философия права». 2010. № 4.)

К. Н. Леонтьев воспевал «блаженное для жизненной поэзии время», когда идеалом мужчины был воин. С. Ф. Шарапов писал: «Наш национальный характер таков, что над нами должна быть всегда гроза. Скажите офицеру: командуйте и берите на себя всю ответственность: он будет счастлив, ибо воспитан в постоянной ответственности, жаждет самостоятельности и не боится за себя. Таков дух военного дела. Скажите монаху: иди и делай то-то. Он берет на себя ответственность, как “послушание”. Скажите-ка чиновнику, чтобы он что-нибудь взял на свою ответственность, и он тотчас же струсит и спрячется» (С. Ф. Шарапов. Россия будущего (третье издание «Опыта Русской политической программы»). 1. Самодержавие и Самоуправление (исследование). 2. О земщине и бюрократии (переписка С. Ф. Шарапова с кн. В. П. Мещерским). М., 1907. С. 55).

См. К. Л. Медолазов. Политика самодержавия и монархических организаций в области образования и просвещения (1901-1913 гг.). Дис. ... канд. ист. наук. Орел, 1999.

См.: Т. М. Кирютина. Проблемы развития русской литературы и журналистики конца XIX - начала XX в. С. Ф. Шарапов. Дис. … канд. ист. наук. Смоленск, 2001; О. Г. Панаэтов. С. Ф. Шарапов о прессе и проблема подбора кадров. - «Журналистика: историко-литературный контекст». Краснодар, 2003. Вып. 2.

См. М. Ремизов. Консерватизм и современность. С. 66.

См. «Джентльмен в стиле Пуаро? (Подготовила А. А. Хмелева)». - «Консерватор. Журнал из Санкт-Петербурга». 2008. № 1. С. 51-52.

См.: А. В. Репников, А. Ю. Минаков. Консерватизм в России. - «Русский консерватизм середины XVIII - начала XX века: Энциклопедия». М., 2010; А. Ю. Минаков, А. В. Репников, М. Ю. Чернавский. Консерватизм в России. - «Новая Российская энциклопедия». В 12 т. М., 2010. Т. 8(2). С. 262-264.

См.: Е. А. Вишленкова. Война и мир в политической риторике России первой четверти XIX века. - «Консерватизм в России и мире». Сборник статей. В 3 ч. Воронеж, 2004. Ч. 1; А. Ю. Минаков. Русский консерватизм в первой четверти XIX века. Воронеж, 2011. Военные победы и в дальнейшем неоднократно использовались в качестве объединяющего фактора. Некоторые историки отмечают, что скрепой, которая на фоне постепенно вырождавшейся официозной идеологии объединяла людей в последние десятилетия существования СССР, была Великая Отечественная война и связанная с ней героика.

См. П. И. Линицкий. Славянофильство и либерализм (западничество). Опыт систематического обозрения. М., 2012 (репринт издания 1882 года).

«Наша программа». - «Московские ведомости». 1897. № 1. С. 3.

Л. А. Тихомиров. Критика демократии. М., 1997. С. 526-527.

Л. А. Тихомиров. Монархическая государственность. М., 2010. С. 431. О взглядах Тихомирова по данному вопросу подробнее см.: О. А. Милевский, А. В. Репников. Две жизни Льва Тихомирова. М., 2011.

См. важную для понимания данной проблемы публикацию: В. П. Раков. К. П. Победоносцев в контексте политического модерна. - «Интеллигенция и мир». 2004. №1/2.

Цит. по: М. Н. Лукьянов. Российский консерватизм и реформа, 1907-1914. Пермь, 2001. С. 29.

М. О. Меньшиков. Письма к русской нации. М., 1999. С. 312.

М. Н. Лукьянов. Консервативная научная интеллигенция и власть (1907-1914). - «Власть и наука, ученые и власть: 1880-е - начало 1920-х годов. Материалы Международного научного коллоквиума». СПб., 2003. С. 343-344.

С. Н. Сыромятников (Сигма). Опыты русской мысли. СПб., 1901. Кн. 1. С. 73. Подробнее о его взглядах см.: Б. Д. Сыромятников. «Странные» путешествия и командировки «СИГМЫ» (1897…1916 годы): Историко-документальная повесть-расследование. СПб., 2004.

См.: И. Соколовский. Константин Леонтьев о национализме. - «Ориентиры». 1991. № 2. Более подробный анализ см.: А. А. Корольков. Пророчества Константина Леонтьева. СПб., 1991; О. Л. Фетисенко. «Гептастилисты»: Константин Леонтьев, его собеседники и ученики (Идеи русского консерватизма в литературно-художественных и публицистических практиках второй половины XIX - первой четверти ХХ века). СПб., 2012; Д. Е. Муза. Константин Николаевич Леонтьев: Личностный миф и драма идей в контексте поиска духовного смысла истории. М., 2012.

К. Н. Пасхалов. Погрешности обновленного 17 октября 1905 года Государственного строя и попытка их устранения М., 1910. С. 5.

Так, современный исследователь полагает, что нет смысла анализировать монархизм русских консерваторов «в контексте их религиозных верований», поскольку «“религиозность” является довольно пустым и ничего не объясняющим термином» (М. Д. Суслов. Новейшая историография российского консерватизма: его исследователи, критики и апологеты. - «Ab Imperio». 2008. № 1. С. 269-270).

См. подробнее: И. В. Лобанова. Восстановление патриаршества в восприятии православной иерархии России на рубеже XIX-XX веков. Дис. ... канд. ист. наук. М., 2006; О. Н. Савицкая. Православное духовенство в правомонархическом движении 1905-1914 гг. (По материалам Саратовской губернии). Дисс. ... канд. ист. наук. Волгоград, 2001.

Л. А. Тихомиров. Христианство и политика. М., 1999. С. 164.

Но не для русских националистов (Н. Г. Дебольский, М. О. Меньшиков, П. И. Ковалевский, И. А. Сикорский, В. В. Шульгин и др.).

Д. А. Хомяков. Православие. Самодержавие. Народность. Минск, 1997. С. 96.

А. С. Панарин. Помимо левых и правых: новые горизонты российского центризма. - «Политический центризм в России». М., 1999. С. 31.

К. Н. Леонтьев. Восток, Россия и Славянство: Философская и политическая публицистика. Духовная проза (1872-1891). М., 1996. С. 273.

Там же. С. 221.

Там же. С. 152.

См.: А. В. Репников. Будущее России в концепциях русских консерваторов начала ХХ века. - «Кто и куда стремится вести Россию?.. Акторы макро-, мезо- и микроуровней современного трансформационного процесса». М., 2001; М. Н. Лукьянов. Самодержавие или самодержец: Николай II глазами российских правых. - «Власть». 2010. № 7.

См., например: В. В. Радаев. Об истоках и характере консервативного сдвига в российской идеологии. - «Иное. Хрестоматия нового российского самосознания». М., 1995. Т. 1; Л. Поляков. Либеральный консерватор. Именно таким представляется Владимир Путин, судя по его заявлениям. - «Независимая газета». 02.02.2000; «Западники и националисты: возможен ли диалог? Материалы дискуссии». М., 2003; А. Г. Дугин. Владимир Путин и консервативная революция. - «Российская газета». 20.05.2003; А. Верховский. Переформулированная свобода. «Новые консерваторы» убеждены, что ценности империи и нации важнее, чем уважение прав личности. - «Еженедельный журнал». 2004. № 23; В. В. Блинов. Политико-психологический анализ консервативных ценностей в современной России. Дисс. ... канд. полит. наук. М., 2007; С. Ж. Токтамысов. Консерваторы в США и России на рубеже XX-XXI веков (Сравнительный анализ структуры представителей и внешнеполитических подходов). Дисс. ... канд. ист. наук. М., 2007.

См. Е. В. Иванова. О семинаре по проблемам консерватизма в Российском фонде культуры. - «Вопросы философии». 2001. № 8.

«Есть ли будущее у российских консерваторов?» - «Независимая газета». 12.01.2000.

А. М. Руткевич. Что такое консерватизм? М.; СПб., 1999. С. 16.

«Аграрный вопрос в России в начале ХХ столетия. Обзор». М., 1996. С. 42.

См. М. Н. Лукьянов. В ожидании катастрофы: эсхатологические мотивы в русском консерватизме накануне Первой мировой войны. - «Russian History / Histoire Russe». 2004. Vol. 31. № 4.

Е. Thaden. Conservative Nationalism in Nineteenth-Century Russia. Seatle, 1964. P. 122.

См.: «Центр социально-консервативной политики». М., 2009. Вып. 9: Российский консерватизм - идеология партии «Единая Россия». С. 78-80; «Библиотека “Единой России”». М., 2003. Кн. 1: Идеи; Кн. 2: Люди; Кн. 3: Действия (переиздано в 2010 году); Ю. Е. Шувалов, А. В. Посадский. Российский консерватизм: ценностные основания и стратегии развития. М., 2010; «Современный российский консерватизм. Сборник статей». М., 2011 и др.

См. А. Рейтблат. «Котел фельетонных объедков»: случай М. О. Меньшикова. - «Неприкосновенный запас». 1999. № 2.

Когда весной этого года один российский телеканал готовил цикл документальных передач и обращался к людям из разных политических и идеологических «лагерей», они зачастую советовали привлечь к проекту и своих оппонентов, высоко оценивая их профессиональный уровень.