Бредбери Р. Рэй брэдбери - земляничное окошко
Сюжет перекликается с действиями романа Брэдбери «Марсианские хроники». Семья американцев живет на Марсе, планете заселенной людьми. Это неприветливое место, больше похожее на пустыню, и воспоминания о родной Земле будоражат мистера и миссис Прэнтис. Глава семьи находит способ примириться с марсианской действительностью, потому что осознает необходимость и великую цель этого переезда.
Брэдбери в очередной раз в своем творчестве поднимает тему веры в человечество, в его всемогущество и возможность преодолеть все негативные обстоятельства.
Кэрри Прэнтис ночью тоскует по земному дому, вещам на чердаке, скрипу половиц, ветру и прежнему укладу жизни в Огайо. Она уже не раз собирала вещи, чтобы лететь на Землю, но так и не решалась. Роберт Прэнтис признается жене, что все отложенные деньги он вложил в некое дело, отчего жена очень расстраивается.
Мистер Прэнтис произносит важный монолог, объясняя жене, почему они прилетели на Марс и зачем здесь стоит остаться. Человечество всегда желало увековечить память о себе и достичь бессмертия. Это возможно только с рождением и процветанием нового поколения. Человек будет осваивать новые планеты, засеивать их и пожинать урожай, если будет к этому стремиться. И если космос уничтожит какую-либо планету, имя Человека будет жить в другой части Вселенной.
Поутру Роберт ведет жену и сыновей показать им то, на что он спустил сбережения. Это дом – копия их огайского жилища. Мужчина собирается перевезти туда все милые сердцу вещи с Земли. Самое памятное, что он воссоздает в доме – это витражное окно в двери. Смотря сквозь розовое земляничное стекло, как в детстве, он видит такой же беззаботный, теплый и родной мир. Неприветливый Марс преображается и оживает: запылало засохшее море, зарумянилось холодное небо. Теперь земляне могут обрести уют и спокойствие на Марсе.
Картинка или рисунок Земляничное окошко
Другие пересказы для читательского дневника
- Краткое содержание Чехов Дуэль
Рассказ об отношениях молодого человека Ивана Лаевского и замужней даму Надежды Федоровны. Некоторое время тому назад, они бежали на Кавказ, оставив мужа Надежды Федоровны в Петербурге
- Краткое содержание Тропик Рака Генри Миллера
Генри второй год обитает в Европе, влача жалкое нищенское существование в съёмном жилье парижского района – Монпарнаса, населённого такими же скорбными бедняками, как и он сам
Звезда по имени Галь
ЗЕМЛЯНИЧНОЕ ОКОШКО
Сборник фантастических рассказов
в переводах Норы Галь
Памяти замечательной переводчицы,
которая умела удивительно тонко
передавать не только слово, но и дух
произведений такого непростого
литературного жанра, какой являет
собой фантастика, издательство посвящает
эту книгу
***
Во второй половине истекающего века научно-техническая революция породила бурный всплеск интереса к научной фантастике. Издательство “Мир” отозвалось на это массовое поветрие созданием редакции, которая призвана была знакомить читателей с наиболее яркими явлениями в этом жанре. Так 35 лет назад было положено начало серии “Зарубежная фантастика”.
Рассказы, повести, романы сотен писателей-фантастов, как уже получивших известность в мире, так и только начинающих, увидели свет на русском языке. С тех пор многие из этих писателей стали признанными классиками фантастического жанра. Именно тому лучшему, что выкристаллизовалось с годами в сокровищницу мировой фантастики, без чего невозможно представить сегодня фантастическую литературу, и будут отведены томики серии с пометкой “Классика”.
В то же время зарубежная фантастика немыслима без переводчика. Роль его трудно переоценить. Отдельные переводы по праву стали каноническими. К числу их в первую очередь относится сделанное Норой Галь. Она знала и любила фантастику и перевела более полусотни рассказов, принадлежащих самым разным писателям-фантастам. Львиная доля их впервые увидела свет в сборниках нашей серии. Все переводы бережно, с особым тщанием были собраны дочерью Норы Яковлевны Эдвардой Кузьминой и составили две книжки под общим названием “Звезда по имени Галь” - “Земляничное окошко” и “Заповедная зона”.
Звезда по имени Галь
Редкий, если не единственный случай - в звездное небо над нами вписано на века имя переводчицы. Нора Галь. Для внимательного читателя это имя связано прежде всего с поэтичнейшей прозой знаменитого французского писателя Антуана де Сент-Экзюпери. Благодаря Норе Галь впервые заговорил по-русски его “Маленький принц”. Недаром светлой памяти великий актер Евгений Леонов назвал ее “мамой Маленького принца”, и вот почему астроном Крымской обсерватории Тамара Михайловна Смирнова одну из открытых ею малых планет назвала в честь Антуана де Сент-Экзюпери, а другую - в честь переводчицы Норы Галь. Открытие крымского астронома утвердил Институт теоретической астрономии в Санкт-Петербурге, затем Международный Астрономический Союз, и вот теперь где-то в далеком космосе рядом с планетой ее любимого Маленького принца светится малая планета с красивым именем НОРАГАЛЬ.
Кто знает, какие силы определяют склонности человека, но, может быть, не случайно пристрастие Норы Галь, признанного переводчика классиков, кандидата филологических наук, к молодому и большей частью молодежному жанру художественной литературы, протянувшему свои сюжеты и земные коллизии в Космос с его иными мирами у далеких солнц.
Более четверти века Нора Галь посвятила фантастике. С самого начала 60-х годов, когда страсть к этому умному и смелому жанру захлестнула читающую публику, особенно молодежь, среди самых страстных его поклонников и служителей была и “серьезная” переводчица Нора Галь. Она и сама не пропускала ни одной книги братьев Стругацких, сыпала наизусть цитатами из “Понедельник начинается в субботу”. Она никогда не считала фантастику литературой второго сорта и неутомимо выискивала в безбрежном океане зарубежной фантастики (порой не менее засоренном, чем воды земных океанов) подлинные “жемчужины”. Она перевела более полусотни фантастических рассказов и два романа: “Конец детства” Артура Кларка и “Всякая плоть - трава” Клиффорда Саймака (в свое время идеологическое давление не позволило назвать книгу цитатой из Библии, и потому роман печатался под названием “Все живое…”).
Нору Галь не привлекали “черные” кошмары и сухое технократическое наукообразие. Ее стихия - проза тонкая, психологическая, не уступающая “большой литературе” в своих раздумьях о человеке.
Фантастические рассказы в переводах Норы Галь - своеобразная антология зарубежной фантастики, объединенная вдумчивым подходом Мастера, личностью переводчицы, ее придирчивым отбором, ее виртуозным почерком.
Тут и признанные лидеры американской фантастики Айзек Азимов, Клиффорд Саймак, Роберт Шекли. И, конечно, самый любимый ее фантаст - Рэй Брэдбери. И авторы, вошедшие в наш читательский обиход несколько позже: Эдмонд Гамильтон, Урсула Ле Гуин, Теодор Старджон. Горькие раздумья Пола Андерсона соседствуют с лукавой усмешкой Зенны Хендерсон или Милдред Клингермен. Тут и французы: Ив Дермез, Ален Доремье, Жерар Клейн, и англичане: М.Люкас, Д.Плектей, и даже есть австралиец - Уин Уайтфорд. Нередко Нора Галь открывала имена практически неизвестные. Если рассказ привлекал внимание переводчицы, значит, есть в нем поэзия, лирика или юмор, острая мысль, блеск неожиданных поворотов, словом, какая-то изюминка.
Чуткий читатель это чувствовал. Вот как оценил творчество Норы Галь энтузиаст из Абакана В.Борисов, создавший для подростков клуб любителей фантастики “Центавр”: “Ее переводы знакомили миллионы людей с замечательными писателями, ведь она, на мой взгляд, переводила не по заказам, а по велению души, потому и не случаен выбор книг, над которыми она работала… Пометка “Нора Галь” воспринималась как некий ориентир, что это следует читать”.
Многолетнее плодотворное сотрудничество связывало с Норой Галь издательство “Мир”: практически почти все ее переводы впервые увидели свет в серии “Зарубежная фантастика”. Она была не только переводчиком, но и редактором, рецензентом, просто добрым и бескорыстным советчиком. Не щадя времени и глаз, прочитывала десятки книг, которыми ее заваливала редакция, чтобы узнать мнение взыскательного Мастера.
Нора Галь принадлежала к тем переводчикам, усилиями которых хранится чистота русского языка. И здесь нельзя не сказать о том вкладе, который она внесла в теорию художественного перевода и в частности перевода фантастики.
Характерно, что любовь к фантастике “толкнула” в перевод любимого жанра многочисленных и модных в 70–80-е годы “физиков”. Инженеры, программисты, ученые, просто поклонники фантастики пытались переводить ее, не имея профессионального опыта перевода. И для многих из них бесценным подспорьем оказалась книга, в которой Нора Галь собрала свой полувековой опыт работы в литературе: “Слово живое и мертвое. Из опыта переводчика и редактора”. На бесчисленных примерах (в том числе, увы, и из фантастики) она показывала характерные ошибки пишущих, остроумно обыгрывая и систематизируя их, и тут же давала блестящие варианты, как можно выйти из положения даже в очень трудных случаях. Первое издание книги, появившееся в 1972 году, вызвало самые горячие отклики - причем писали не только литераторы, но и врачи, геологи, программисты. Всех задела за живое боль автора за то, что творится с русским языком. А последнее, четвертое издание книги (1987) еще и дополнил раздел, где на ярких примерах анализировался опыт мастеров перевода. Поделилась переводчица и кое-какими секретами из собственной творческой лаборатории. Став событием нашей культурной жизни благодаря точности мысли автора и изяществу ее выражения, книга и по сей день служит настольным пособием для переводчиков всех уровней.
Очень кратко Семья поселенцев, осваивающих Марс, тоскует по дому. Чтобы облегчить тоску, отец семейства переправляет на Марс деревянный дом, в котором, они жили на Земле.
Бобу снилась дверь с цветными стёклами.
Боб - один из первых колонистов Марса, переселился на «красную планету» вместе с семьёй
Отец поднимал его на руках, он смотрел сквозь окошко земляничного цвета, и мир преображался, становился тёплым и радостным. Газон перед домом казался персидским ковром, холодный дождь становился тёплым, а люди избавлялись от своей бледности.
Боб , Керри и их сыновья переехали на Марс год назад.
Керри - жена Боба , которой не нравится Марс
Днём они работали и учились, эти занятия отвлекали их от ненужных мыслей, но ночью на них наваливалась тоска по дому. Бобу снилась Земля, а Керри каждый вечер собирала вещи, чтобы вернуться домой на ближайшей ракете. Боб боялся, что однажды жена действительно упакует чемоданы.
Керри недоставало земных мелочей - старого, скрипучего деревянного дома, у каждой комнаты которого был свой голос, любимой мебели, тёплых вечеров на крыльце, разговоров с соседями. Здесь, на Марсе, они жили в сборном цельнометаллическом доме, небо днём было тёмно-фиолетовым, а по ночам на нём появлялись чужие звёзды.
Однажды ночью Керри окончательно решила вернуться на Землю, и тогда Боб признался, что истратил все накопленные ими деньги на некий сюрприз, который пообещал показать утром. Если сюрприз Керри не понравится, она может улететь.
Когда взошло холодное солнце, вся семья отправилась в камеру хранения. По дороге Боб попытался объяснить, почему он верит, что однажды Марс станет настоящим домом для человека. Он сравнил людей с лососем, который каждый год преодолевает немыслимые препятствия, чтобы попасть в место, которого никогда не видел, и продолжить свой род.
Человек тоже будет осваивать планету за планетой, чтобы его род не угас, чтобы уберечь своих потомков от любой возможной катастрофы. Если однажды Солнце взорвётся, человечество уцелеет, потому что успеет покинуть Землю.
Люди думают, что едут осваивать Марс ради денег, необычных пейзажей или приключений. Но на самом деле «внутри человека что-то тикает», и это заставляет его двигаться всё дальше и освоить как можно больше миров, «чтобы ничто никогда не могло истребить человечество».
Если вообще существует способ добиться бессмертия, о котором люди всегда толкуют, то вот он: рассыпаться во все стороны, засеять вселенную.
Боб понял это сразу после прилёта на Марс. Часть его рвалась домой, но он понимал: если они вернуться, всё пропало. Тогда он подумал, что больше всего их терзает тоска по любимым вещам, и решил использовать старое, «чтобы положить начало новому» - разжечь новый огонь, используя угли старого костра. И это новое стоит любых денег.
Тем временем семья подошла к камере хранения, где лежал груз, привезённый транспортной ракетой, - множество свёртков, пакетов и коробок разной величины. Возле своего сборного дома они вскрыли упаковку, и оказалось, что это части их деревянного дома с Земли.
Боб решил переправить на Марс всё, что связывало их с домом. Пока пришла только часть мебели и крыльцо, но со временем здесь окажется весь дом. На верху крыльца Боб и Керри установили дверь с цветными стёклами, заглянули в земляничное окошко, и оно согрело холодный Марс.
Боб верил, что скоро «здесь пройдёт тенистая улица», Керри будет сидеть на крыльце и разговаривать с соседями. С этого места город начнёт разрастаться, и Марс переменится, станет близким, как родной дом.
Ему снилось, что он закрывает парадную дверь с цветными стеклами - тут и земляничные стекла, и лимонные, и совсем белые, как облака, и прозрачные, как родник. Две дюжины разноцветных квадратиков обрамляют большое стекло посередине; одни цветом как вино, как настойка или фруктовое желе, другие - прохладные, как льдинки. Помнится, когда он был совсем еще малыш, отец подхватывал его на руки и говорил:
Гляди!
И за зеленым стеклом весь мир становился изумрудным, точно мох, точно летняя мята.
Гляди!
Сиреневое стекло обращало прохожих в гроздья блеклого винограда. И наконец земляничное окошко в любую пору омывало город теплой розовой волной, окутывало алой рассветной дымкой, а свежескошенная лужайка становилась точь-в-точь ковер с какого-нибудь персидского базара. Земляничное окошко, самое лучшее из всех, покрывало румянцем бледные щеки, и холодный осенний дождь теплел, и февральская метель вспыхивала вихрями веселых огоньков.
А-ах...
Он проснулся.
Мальчики разбудили его своим негромким разговором, но он еще не совсем очнулся от сна и лежал в темноте, слушал, как печально звучат их голоса... Так бормочет ветер, вздымая белый песок со дна пересохших морей, среди синих холмов... И тогда он вспомнил.
Мы на Марсе.
Что? - вскрикнула спросонок жена.
А он и не заметил, что сказал это вслух; он старался лежать совсем тихо, боялся шелохнуться. Но уже возвращалось чувство реальности и с ним странное оцепенение; вот жена встала, бродит по комнате, точно призрак: то к одному окну подойдет, то к другому:- а окна в их сборном металлическом домике маленькие, прорезаны высоко, - и подолгу смотрит на ясные, но чужие звезды.
Кэрри, - прошептал он.
Она не слышала.
Кэрри, - шепотом повторил он, - мне надо сказать тебе... целый месяц собирался. Завтра... завтра утром у нас будет...
Но жена сидела в голубоватом отсвете звезд, точно каменная, и даже не смотрела в его сторону.
Он зажмурился.
Вот если бы солнце никогда не заходило, думал он, если бы ночей вовсе не было... ведь днем он сколачивает сборные дома будущего поселка, мальчики в школе, а Кэрри хлопочет по хозяйству - уборка, стряпня, огород... Но после захода солнца уже не надо рыхлить клумбы, заколачивать гвозди или решать задачки, и тогда в темноте, как ночные птицы, ко всем слетаются воспоминания.
Жена пошевелилась, чуть повернула голову.
Боб, - сказала она наконец, - я хочу домой.
Кэрри!
Здесь мы не дома, - сказала она.
В полутьме ее глаза блестели, полные слез.
Потерпи еще немножко, Кэрри.
Нет у меня больше никакого терпенья!
Двигаясь как во сне, она открывала ящики комода, вынимала стопки носовых платков, белье, рубашки и укладывала на комод сверху - машинально, не глядя. Сколько раз уже так бывало, привычка. Скажет так, достанет вещи из комода и долго стоит молча, а потом уберет все на место и с застывшим лицом, с сухими глазами снова ляжет, будет думать, вспоминать. Ну а вдруг настанет такая ночь, когда она опустошит все ящики и возьмется за старые чемоданы, что составлены горкой у стены?
Боб... - В ее голосе не слышно горечи, он тихий, ровный, тусклый, как лунный свет, при котором видно каждое ее движение. - За эти полгода я уж сколько раз по ночам так говорила, просто стыд и срам. У тебя работа тяжелая, ты строишь город. Когда человек так тяжело работает, жена не должна ему плакаться и жилы из него тянуть. Но надо же душу отвести, не могу я молчать. Больше всего я истосковалась по мелочам. По ерунде какой-то, сама не знаю. Помнишь качели у нас на веранде? И плетеную качалку? Дома, в Огайо, летним вечером сидишь и смотришь, кто мимо пройдет или проедет. И наше пианино расстроенное. И какой-никакой хрусталь. И мебель в гостиной... Ну да, конечно, она вся старая, громоздкая, неуклюжая, я и сама знаю... И китайская люстра с подвесками, как подует ветер, они и звенят. А в летний вечер сидишь на веранде и можно перемолвиться словечком с соседями. Все это вздор, глупости... все это неважно. Но почему-то, как проснешься в три часа ночи, отбоя нет от этих мыслей. Ты меня прости.
Да разве ты виновата, - сказал он. - Марс - место чужое. Тут все не как дома - и пахнет чудно, и на глаз непривычно, и на ощупь. Я и сам ночами про это думаю. А на Земле какой славный наш городок!
Весной и летом весь в зелени, - подхватила жена. - А осенью все желтое да красное. И дом у нас был славный. И какой старый. Господи, лет восемьдесят, а то и все девяносто! По ночам, бывало, я все слушала, он вроде разговаривает, шепчет. Дерево-то сухое - и перила, и веранда, и пороги. Только тронь - и отзовется. Каждая комната на свой лад. А если у тебя весь дом разговаривает, это как семья: собрались ночью вокруг родные и баюкают - спи, мол, усни. Таких домов нынче не строят. Надо, чтобы в доме жило много народу - отцы, деды, внуки, тогда он с годами и обживется, и согреется. А эта наша коробка... да она и не знает, что я тут, ей все едино, жива я или померла. И голос у нее жестяной, а жесть - она холодная. У нее и пор таких нет, чтоб годы впитались. Погреба нет, некуда откладывать припасы на будущий год и еще на потом. И чердака нету, некуда прибрать всякое старье, что осталось с прошлого года и что было еще до твоего рождения. Знаешь, Боб, вот было бы у нас тут хоть немножко старого, привычного, тогда и со всем новым можно бы сжиться. А когда все-все новое, чужое, каждая малость, так вовек не свыкнешься.
В темноте он кивнул:
Я и сам так думал.
Она смотрела туда, где на чемоданах, прислоненных к стене, поблескивали лунные блики. И протянула руку.
Кэрри!
Он порывисто сел, спустил ноги на пол.
Кэрри, я учинил одну несусветную глупость. Все эти месяцы я ночами слушаю, как ты тоскуешь по дому, и мальчики тоже просыпаются и шепчутся, и ветер свистит, и за стеной Марс, моря эти высохшие... и... - Он запнулся, трудно глотнул. - Ты должна понять, что я такое сделал и почему. Месяц назад у нас были в банке деньги, сбережения за десять лет, так вот, я их истратил все как есть, без остатка.
Боб!!!
Я их выбросил, Кэрри, честное слово, пустил на ветер. Думал всех порадовать. А вот сейчас ты так говоришь, и эти распроклятые чемоданы тут стоят, и...
Как же так, Боб? - Она повернулась к нему. - Стало быть, мы торчали здесь, на Марсе, и терпели здешнюю жизнь, и откладывали каждый грош, а ты взял да все сразу и просадил?
Сам не знаю, может, я просто рехнулся, - сказал он. - Слушай, до утра уже недалеко. Встанем пораньше. Пойдешь со мной и сама увидишь, что я сделал. Ничего не хочу говорить, сама увидишь. А если это все зря - ну что ж, чемоданы - вот они, а ракета на Землю идет четыре раза в неделю.
Кэрри не шевельнулась.
Боб, Боб... - шептала она.
Не говори сейчас, не надо, - попросил муж.
