Сценарий семейного праздника "троица зеленые святки". По муромской дорожке Error: Reference source not found
Иван Бунин
Стихотворения
ДЕРЕВЕНСКИЙ НИЩИЙ
(Первое напечатанное стихотворение)
В стороне от дороги, под дубом,
Под лучами палящими спит
В зипунишке, заштопанном грубо,
Старый нищий, седой инвалид;
Изнемог он от дальней дороги
И прилег под межой отдохнуть…
Солнце жжет истомленные ноги,
Обнаженную шею и грудь…
Видно, слишком нужда одолела,
Видно, негде приюта сыскать,
И судьба беспощадно велела
Со слезами по окнам стонать…
В долгий век свой немало он силы
За тяжелой работой убил,
Но, должно быть, у края могилы
Уж не стало хватать ему сил.
Он идет из селенья в селенье,
А мольбу чуть лепечет язык,
Смерть близка уж, но много мученья
Перетерпит несчастный старик.
Он заснул… А потом со стенаньем
Христа ради проси и проси…
Грустно видеть, ка много страданья
И тоски и нужды на Руси!
Месяц задумчивый, полночь глубокая…
Хутор в степи одинок…
Дремлет в молчанье равнина широкая,
Тепел ночной ветерок.
Желтые ржи, далеко озаренные,
Морем безбрежным стоят…
Ветер повеет – они, полусонные,
Колосом спелым шуршат.
Ветер повеет – и в тучку скрывается
Полного месяца круг;
Медленно в мягкую тень погружается
Ближнее поле и луг.
Зыблется пепельный сумрак над нивами,
А над далекой межой
Свет из-за тучек бежит переливами -
Яркою, желтой волной.
И сновиденьем, волшебною сказкою
Кажется ночь, – и смущен
Ночи июльской тревожною ласкою
Сладкий предутренний сон…
Поэт печальный и суровый,
Бедняк, задавленный нуждой,
Напрасно нищеты оковы
Порвать стремишься ты душой!
Напрасно хочешь ты презреньем
Свои несчастья победить
И, склонный к светлым увлеченьям,
Ты хочешь верить и любить!
Нужда еще не раз отравит
Минуты светлых дум и грез,
И позабыть мечты заставит,
И доведет до горьких слез.
Когда ж, измученный скорбями,
Забыв бесплодный, тяжкий труд,
Умрешь ты с голоду, – цветами
Могильный крест твой перевьют!
Как печально, как скоро померкла…
Как печально, как скоро померкла
На закате заря! Погляди:
Уж за ближней межою по жнивью
Ничего не видать впереди.
Далеко по широкой равнине
Сумрак ночи осенней разлит;
Лишь на западе сумрачно-алом
Силуэты чуть видны ракит.
И ни звука! И сердце томится,
Непонятною грустью полно…
Оттого ль, что ночлег мой далеко,
Оттого ли, что в поле темно?
Оттого ли, что близкая осень
Веет чем-то знакомым, родным -
Молчаливою грустью деревни
И безлюдьем степным?
Шире грудь распахнулась…
Шире грудь распахнулась для принятия
Чувств весенних – минутных гостей!
Ты раскрой мне, природа, объятия,
Чтоб я слился с красою твоей!
Ты, высокое небо, далекое,
Беспредельный простор голубой!
Ты, зеленое поле широкое!
Только к вам я стремлюся душой!
ПОЛЕВЫЕ ЦВЕТЫ
В блеске огней, за зеркальными стеклами,
Пышно цветут дорогие цветы,
Нежны и сладки их тонкие запахи,
Листья и стебли полны красоты.
Их возрастили в теплицах заботливо,
Их привезли из-за синих морей;
Их не пугают метели холодные,
Бурные грозы и свежесть ночей…
Есть на полях моей родины скромные
Сестры и братья заморских цветов:
Их возрастила весна благовонная
В зелени майской лесов и лугов.
Видят они не теплицы зеркальные,
А небосклона простор голубой,
Видят они не огни, а таинственный
Вечных созвездий узор золотой.
Веет от них красотою стыдливою,
Сердцу и взору родные они
И говорят про давно позабытые
Светлые дни.
В темнеющих полях, как в безграничном море…
В темнеющих полях, как в безграничном море,
Померк и потонул зари печальный свет -
И мягко мрак ночной плывет в ночном просторе
Немой заре вослед.
Лишь суслики во ржи скликаются свистками,
Иль по меже тушкан, таинственно, как дух,
Несется быстрыми, неслышными прыжками
И пропадает вдруг…
Ясным утром на тихом пруде
Резво ласточки реют кругом,
Опускаются к самой воде,
Чуть касаются влаги крылом.
На лету они звонко поют,
А вокруг зеленеют луга,
И стоит, словно зеркало, пруд,
Отражая свои берега.
И, как в зеркале, меж тростников,
С берегов опрокинулся лес,
И уходит узор облаков
В глубину отраженных небес.
Облака там нежней и белей,
Глубина – бесконечна, светла…
И доносится мерно с полей
Над водой тихий звон из села.
Серп луны под тучкой длинной…
Серп луны под тучкой длинной
Льет полночный слабый свет.
Над безмолвною долиной -
Темной церкви силуэт.
Серп луны за тучкой тает, -
Проплывая, гаснет он.
С колокольни долетает,
Замирая, сонный звон.
Серп луны в просветы тучи
С грустью тихою глядит,
Под ветвями ив плакучих
Тускло воду золотит.
И в реке, среди глубокой
Предрассветной тишины,
Замирает одинокий
Золотой двойник луны.
ОКТЯБРЬСКИЙ РАССВЕТ
Ночь побледнела, и месяц садится
За реку красным серпом.
Сонный туман на лугах серебрится,
Черный камыш отсырел и дымится,
Ветер шуршит камышом.
Тишь на деревне. В часовне лампада
Меркнет, устало горя.
В трепетный сумрак озябшего сада
Льется со степи волнами прохлада…
Медленно рдеет заря.
Высоко полный месяц стоит…
Высоко полный месяц стоит
В небесах над туманной землей,
Бледным светом луга серебрит,
Напоенные белою мглой.
В белой мгле, на широких лугах,
На пустынных речных берегах
Только черный засохший камыш
Да верхушки ракит различишь.
И река в берегах чуть видна…
Где-то мельница глухо шумит…
Спит село… Ночь тиха и бледна,
Высоко полный месяц стоит.
Ветер осенний в лесах подымается…
Ветер осенний в лесах подымается,
Шумно по чащам идет,
Мертвые листья срывает и весело
В бешеной пляске несет.
Только замрет, припадет и послушает, -
Снова взмахнет, а за ним
Лес загудит, затрепещет, – и сыплются
Листья дождем золотым.
Веет зимою, морозными вьюгами,
Тучи плывут в небесах…
Пусть же погибнет все мертвое, слабое
И возвратится во прах!
Зимние вьюги – предтечи весенние,
Зимние вьюги должны
Похоронить под снегами холодными
Мертвых к приходу весны.
В темную осень земля укрывается
Желтой листвой, а под ней
Дремлет побегов и трав прозябание,
Сок животворных корней.
Жизнь зарождается в мраке таинственном.
Радость и гибель ея
Служат нетленному и неизменному -
Вечной красе Бытия!
Бледнеет ночь…
Бледнеет ночь… Туманов пелена
В лощинах и лугах становится белее,
Звучнее лес, безжизненней луна
И серебро росы на стеклах холоднее.
Еще усадьба спит… В саду еще темно,
Недвижим тополь матово-зеленый,
И воздух слышен мне в открытое окно,
Весенним ароматом напоенный…
Уж близок день, прошел короткий сон -
И, в доме тишине не нарушая,
Неслышно выхожу из двери на балкон
И тихо светлого восхода ожидаю…
Осыпаются астры в садах…
Осыпаются астры в садах,
Стройный клен под окошком желтеет,
И холодный туман на полях
Целый день неподвижно белеет.
Ближний лес затихает, и в нем
Показалися всюду просветы,
И красив он в уборе своем,
Золотистой листвою одетый.
Но под этой сквозною листвой
В этих чащах не слышно ни звука…
Осень веет тоской,
Осень веет разлукой!
Поброди же в последние дни
По аллее, давно молчаливой,
И с любовью и с грустью взгляни
На знакомые нивы.
В тишине деревенских ночей
И в молчанье осенней полночи
Вспомни песни, что пел соловей,
Вспомни летние ночи
И подумай, что годы идут,
Что с весной, как минует ненастье,
Нам они не вернут
Обманувшего счастья…
Не пугай меня грозою…
Не пугай меня грозою:
Весел грохот вешних бурь!
После бури над землею
Светит радостней лазурь,
После бури, молодея,
В блеске новой красоты,
Ароматней и пышнее
Распускаются цветы!
Но страшит меня ненастье:
Горько думать, что пройдет
Жизнь без горя и без счастья,
В суете дневных забот,
Что увянут жизни силы
Без борьбы и без труда,
Что сырой туман унылый
Солнце скроет навсегда!
Какая теплая и темная заря!..
Какая теплая и темная заря!
Давным-давно закат, чуть тлея, чуть горя,
Померк над сонными весенними полями,
И мягкими на все ложится ночь тенями,
В вечерние мечты, в раздумье погрузив
Все, от затихших рощ до придорожных ив,
И только вдалеке вечерней тьмой не скрыты
На горизонте грустные ракиты.
Над садом облака нахмурившись стоят;
Весенней сыростью наполнен тихий сад;
Над лугом, над прудом, куда ведут аллеи,
Ночные облака немного посветлее,
Но в чаще, где, сокрыв весенние цветы,
Склонились кущами зеленые кусты,
И темь, и теплота…
В полночь выхожу один из дома…
В полночь выхожу один из дома,
Мерзло по земле шаги стучат,
Звездами осыпан черный сад
И на крышах – белая солома:
Трауры полночные лежат.
Ноябрь 1888
Пустыня, грусть в степных просторах…
Пустыня, грусть в степных просторах.
Синеют тучи. Скоро снег.
Леса на дальних косогорах,
Как желто-красный лисий мех.
Под небом низким, синеватым
Вся эта сумрачная ширь
И пестрота лесов по скатам
Угрюмы, дики как Сибирь.
Я перейду луга и долы,
Где серо-сизый, неживой
Осыпался осинник голый
Лимонной мелкою листвой.
Я поднимусь к лесной сторожке -
И с грустью глянут на меня
Ее подслепые окошки
Под вечер сумрачного дня.
Но я увижу на пороге
Дочь молодую лесника:
Малы ее босые ноги,
Мала корявая рука.
От выреза льняной сорочки
Ее плечо еще круглей,
А под сорочкою – две точки
Стоячих девичьих грудей.
Туча растаяла…
Туча растаяла. Влажным теплом
Веет весенняя ночь над селом;
Ветер приносит с полей аромат,
Слабо алеет за степью закат.
Тонкий туман над стемневшей рекой
Лег серебристою нежной фатой,
И за рекою, в неясной тени,
Робко блестят золотые огни.
В тихом саду замолчал соловей;
Падают капли во мраке с ветвей;
Пахнет черемухой…
На поднебесном утесе…
На поднебесном утесе, где бури
Свищут в слепящей лазури, -
Дикий, зловонный орлиный приют.
Пью, как студеную воду,
Горную бурю, свободу,
Вечность, летящую тут.
Н. Д. Телешову
Вчера в степи я слышал отдаленный
Крик журавлей. И дико и легко
Он прозвенел над тихими полями…
Путь добрый! Им не жаль нас покидать:
И новая цветущая природа,
И новая весна их ожидает
За синими, за теплыми морями,
А к нам идет угрюмая зима:
Засохла степь, лес глохнет и желтеет,
Осенний вечер, тучи нагоняя,
Открыл в кустах звериные лазы,
Листвой засыпал долы и овраги,
И по ночам в их черной темноте,
Под шум деревьев, свечками мерцают,
Таинственно блуждая, волчьи очи…
Да, край родной не радует теперь!
И все-таки, кочующие птицы,
Не пробуждает зависти во мне
Ваш звонкий крик, и гордый и свободный.
Здесь грустно. Ждем мы сумрачной поры,
Когда в степи седой туман ночует,
Когда во мгле рассвет едва белеет
И лишь бугры чернеют сквозь туман.
Но я люблю, кочующие птицы,
Родные степи. Бедные селенья -
Моя отчизна; я вернулся к ней,
Усталый от скитаний одиноких,
И понял красоту в ее печали
И счастие – в печальной красоте.
Бывают дни: повеет теплым ветром,
Проглянет солнце, ярко озаряя
И лес, и степь, и старую усадьбу,
Пригреет листья влажные в лесу,
Глядишь – и все опять повеселело!
Как хорошо, кочующие птицы,
Тогда у нас! Как весело и грустно
В пустом лесу меж черными ветвями,
Меж золотыми листьями берез
Синеет наше ласковое небо!
Я в эти дни люблю бродить, вдыхая
Осинников поблекших аромат
И слушая дроздов пролетных крики;
Люблю уйти один на дальний хутор,
Смотреть, как озимь мягко зеленеет,
Как бархатом блестят на солнце пашни,
А вдалеке, на жнивьях золотых,
Стоит туман, прозрачный и лазурный.
Моя весна тогда зовет меня,-
Мечты любви и юности далекой,
Когда я вас, кочующие птицы,
С такою грустью к югу провожал!
Мне вспоминается былое счастье,
Былые дни… Но мне не жаль былого:
Я не грущу, как прежде, о былом,-
Оно живет в моем безмолвном сердце,
А мир везде исполнен красоты.
Мне в нем теперь все дорого и близко:
И блеск весны за синими морями,
И северные скудные поля,
И даже то, что уж совсем не может
Вас утешать, кочующие птицы,-
Покорность грустной участи своей!
Не видно птиц…
Не видно птиц. Покорно чахнет
Лес, опустевший и больной.
Грибы сошли, но крепко пахнет
В оврагах сыростью грибной.
Глушь стала ниже и светлее,
В кустах свалялася трава,
И, под дождем осенним тлея,
Чернеет тёмная листва.
А в поле ветер. День холодный
Угрюм и свеж – и целый день
Скитаюсь я в степи свободной,
Вдали от сел и деревень.
И, убаюкан шагом конным,
С отрадной грустью внемлю я,
Как ветер звоном однотонным,
Гудит-поет в стволы ружья.
Седое небо надо мной…
Седое небо надо мной
И лес раскрытый, обнаженный.
Внизу, вдоль просеки лесной,
Чернеет грязь в листве лимонной.
Вверху идет холодный шум,
Внизу молчанье увяданья…
Вся молодость моя – скитанья
Да радость одиноких дум!
Как все вокруг сурово, снежно…
Как все вокруг сурово, снежно,
Как этот вечер сиз и хмур!
В морозной мгле краснеют окна нежно
Из деревенских нищенских конур.
Ночь северная медленно и грозно
Возносит косное величие свое.
Как сладко мне во мгле морозной
Мое звериное жилье!
Как дымкой даль полей закрыв на полчаса…
Как дымкой даль полей закрыв на полчаса,
Прошел внезапный дождь косыми полосами -
И снова глубоко синеют небеса
Над освеженными лесами.
Тепло и влажный блеск. Запахли медом ржи,
На солнце бархатом пшеницы отливают,
И в зелени ветвей, в березах у межи,
Беспечно иволги болтают.
И весел звучный лес, и ветер меж берез
Уж веет ласково, а белые березы
Роняют тихий дождь своих алмазных слез
И улыбаются сквозь слезы.
…Зачем и о чем говорить?..
…Зачем и о чем говорить?
Всю душу, с любовью, с мечтами,
Все сердце стараться раскрыть -
И чем же? – одними словами!
И хоть бы в словах-то людских
Не так уж все было избито!
Значенья не сыщете в них,
Значение их позабыто!
Да и кому рассказать?
При искреннем даже желанье
Никто не сумеет понять
Всю силу чужого страданья!
Брат, в запыленных сапогах,
Швырнул ко мне на подоконник
Цветок, растущий на парах,
Цветок засу
Я встал от книг и в степь пошел…
Ну да, все поле – золотое,
И отовсюду точки пчел
Плывут в сухом вечернем зное.
Толчется сеткой мошкара,
Шафранный свет над полем реет -
И, значит, завтра вновь жара
И вновь сухмень. А хлеб уж зреет.
Да, зреет и грозит нуждой,
Быть может, голодом… И все же
Мне этот донник золотой
На миг всего, всего дороже!
В КОСТЕЛЕ
Гаснет день – и звон тяжелый
В небеса плывет:
С башни старого костела
Колокол зовет.
А в костеле – ожиданье:
Сумрак, гул дверей,
Напряженное молчанье,
Тихий треск свечей.
В блеске их престол чернеет,
Озарен темно:
Высоко над ним желтеет
Узкое окно.
И над всем – Христа распятье:
В диадеме роз,
Скорбно братские объятья
Распростер Христос…
Тишина. И вот, незримо
Унося с земли,
Звонко песня серафима
Разлилась вдали.
Разлилась – и отзвучала:
Заглушил, покрыл
Гром органного хорала
Песнь небесных сил.
Вторит хор ему… Но, Боже!
Отчего и в нем
Та же скорбь и горе то же, -
Мука о земном?
Не во тьме ль венцов остался
День, когда с тоской
Человек, как раб, склонялся
Ниц перед тобой
И сиял зловещей славой
Пред лицом людей
В блеске молнии кровавой
Блеск твоих очей?
Для чего звучит во храме
Снова скорбный стон,
Снова дымными огнями
Лик твой озарен?
И тебе ли мгла куренья,
Холод темноты,
Запах воска. Запах тленья,
Мертвые цветы?
Дивен мир твой! Расцветает
Он, тобой согрет,
В небесах твоих сияет
Солнца вечный свет,
Гимн природы животворный
Льется к небесам…
В ней твой храм нерукотворный,
Твой великий храм!
Под орган душа тоскует…
Под орган душа тоскует,
Плачет и поет.
Торжествует, негодует
Горестно зовет:
О благий и скорбный! Буди
Милостив к земле!
Скудны, нищи, жалки люди
И в добре, и в зле!
О Исусе, в крестной муке
Преклонивший лик!
Есть святые в сердце звуки, -
Дай для них язык!
В пустом, сквозном чертоге сада…
В пустом, сквозном чертоге сада
Иду, шумя сухой листвой:
Какая странная отрада
Былое попирать ногой!
Какая сладость все, что прежде
Ценил так мало, вспоминать!
Какая боль и грусть – в надежде
Еще одну весну узнать!
Они глумятся над тобою,
Они, о родина, корят
Тебя твоею простотою,
Убогим видом черных хат…
Так сын, спокойный и нахальный,
Стыдится матери своей -
Усталой, робкой и печальной
Средь городских его друзей,
Глядит с улыбкой состраданья
На ту, кто сотни верст брела
И для него, ко дню свиданья,
Последний грошик берегла.
В туче, солнце заступающей…
В туче, солнце заступающей,
Прокатился первый гром,
Ангел, радугой сияющий,
Золотым взмахнул крестом -
И сорвался бурей, холодом,
Унося в пыли бурьян,
И помчался шумно, молодо,
Дымным ливнем ураган.
Порыжели холмы. Зноем выжжены…
Порыжели холмы. Зноем выжжены,
И так близко обрывы хребтов,
Поднебесных скалистых хребтов.
На стене нашей глинистой хижины
Уж не пахнет венок из цветов,
Из заветных засохших цветов.
Море все еще в блеске теряется,
Тонет в солнечной светлой пыли:
Что ж так горестно парус склоняется.
Белый парус в далекой дали?
Ты меня позабудешь вдали.
В вечерний час, над степью мирной,
Когда закат над ней сиял,
Среди небес, стезей эфирной,
Вечерний ангел пролетал.
Он видел сумрак предзакатный, -
Уже синел вдали восток, -
И вдруг услышал он невнятный
Он шел, колосья собирая,
Сплетал венок и пел в тиши,
И были в песне звуки рая, -
Невинной, неземной души.
«Благослови меньшого брата, -
Сказал Господь. – Благослови
Младенца в тихий час заката
На путь и правды и любви!»
И ангел светлою улыбкой
Ребенка тихо осенил
И на закат лучисто-зыбкий
Поднялся в блеске нежных крыл.
И, точно крылья золотые,
Заря пылала в вышине.
И долго очи молодые
За ней следили в тишине!
Гудящий благовест к молитве призывает,
На солнечных лучах над нивами звенит;
Даль заливных лугов в лазури утопает,
И речка на лугах сверкает и горит.
А на селе с утра идет обедня в храме:
Зеленою травой усыпан весь амвон,
Алтарь, сияющий и убранный цветами,
Янтарным блеском свеч и солнца озарен.
И звонко хор поет, веселый и нестройный,
И в окна ветерок приносит аромат…
Твой нынче день настал, усталый, кроткий брат,
Весенний праздник твой, и светлый и спокойный!
Ты нынче с трудовых засеянных полей
Принес сюда в дары простые приношенья:
Гирлянды молодых березовых ветвей,
Печали тихий вздох, молитву – и смиренье.
Ночь идет – и темнеет…
Ночь идет – и темнеет
Бледно-синий восток…
От одежд ее веет
По полям ветерок.
День был долог и зноен…
Ночь идет и поет
Колыбельную песню
И к покою зовет.
Грустен взор ее темный,
Одинок ее путь…
Спи-усни, мое сердце!
Отдохни… Позабудь.
За рекой луга зазеленели…
За рекой луга зазеленели,
Веет легкой свежестью воды;
Веселей по рощам зазвенели
Песни птиц на разные лады.
Ветерок с полей тепло приносит,
Горький дух лозины молодой…
О, весна! Как сердце счастья просит!
Как сладка печаль моя весной!
Кротко солнце листья пригревает
И дорожки мягкие в саду…
Не пойму, что душу раскрывает
И куда я медленно бреду!
Не пойму, кого с тоской люблю я,
Кто мне дорог… И не все ль равно?
Счастья жду я, мучась и тоскуя,
Но не верю в счастье уж давно!
Горько мне, что я бесплодно трачу
Чистоту и нежность лучших дней,
Что один я радуюсь и плачу
И не знаю, не люблю людей.
Неуловимый свет разлился над землею
Неуловимый свет разлился над землею,
Над кровлями безмолвного села.
Отчетливей кричат перед зарею
Далеко на степи перепела.
Нет ни души кругом – ни звука, ни тревоги…
Спят безмятежным сном зеленые овсы…
Нахохлясь, кобчик спит на кочке у дороги,
Покрытый пылью матовой росы…
Но уж светлеет даль… Зелено-серебристый,
Неуловимый свет восходит над землей,
И белый пар лугов, холодный и душистый,
Как фимиам, плывет перед зарей.
НАДПИСЬ НА МОГИЛЬНОЙ ПЛИТЕ
Несть, Господи, грехов и злодеяний
Превыше милосердья Твоего!
Рабу земли и суетных желаний
Прости грехи за горести его.
Завет любви хранил я в жизни свято:
Во дни тоски, наперекор уму,
Я не питал змею вражды на брата,
Я все простил, по слову Твоему.
Я, тишину познавший гробовую,
Я, воспринявший скорби темноты,
Из недр земных земле благовествую
Глаголы Незакатной Красоты!
ЛИСТОПАД
Лес, точно терем расписной,
Лиловый, золотой, багряный,
Веселой, пестрою стеной
Стоит над светлою поляной.
Березы желтою резьбой
Блестят в лазури голубой,
Как вышки, елочки темнеют,
А между кленами синеют
То там, то здесь в листве сквозной
Просветы в небо, что оконца.
Лес пахнет дубом и сосной,
За лето высох он от солнца,
И Осень тихою вдовой
Вступает в пестрый терем свой.
Сегодня на пустой поляне,
Среди широкого двора,
Воздушной паутины ткани
Блестят, как сеть из серебра.
Сегодня целый день играет
В дворе последний мотылек
И, точно белый лепесток,
На паутине замирает,
Пригретый солнечным теплом;
Сегодня так светло кругом,
Такое мертвое молчанье
В лесу и в синей вышине,
Что можно в этой тишине
Расслышать листика шуршанье.
Лес, точно терем расписной,
Лиловый, золотой, багряный,
Стоит над солнечной поляной,
Завороженный тишиной;
Заквохчет дрозд, перелетая
Среди подседа, где густая
Листва янтарный отблеск льет;
Играя, в небе промелькнет
Скворцов рассыпанная стая -
И снова все кругом замрет.
Последние мгновенья счастья!
Уж знает Осень, что такой
Глубокий и немой покой -
Предвестник долгого ненастья.
Глубоко, странно лес молчал
И на заре, когда с заката
Пурпурный блеск огня и злата
Пожаром терем освещал.
Потом угрюмо в нем стемнело.
Луна восходит, а в лесу
Ложатся тени на росу…
Вот стало холодно и бело
Среди полян, среди сквозной
Осенней чащи помертвелой,
И жутко Осени одной
В пустынной тишине ночной.
Теперь уж тишина другая:
Прислушайся – она растет,
А с нею, бледностью пугая,
И месяц медленно встает.
Все тени сделал он короче,
Прозрачный дым навел на лес
И вот уж смотрит прямо в очи
С туманной высоты небес.
0, мертвый сон осенней ночи!
0, жуткий час ночных чудес!
В сребристом и сыром тумане
Светло и пусто на поляне;
Лес, белым светом залитой,
Своей застывшей красотой
Как будто смерть себе пророчит;
Сова и та молчит: сидит
Да тупо из ветвей глядит,
Порою дико захохочет,
Сорвется с шумом с высоты,
Взмахнувши мягкими крылами,
И снова сядет на кусты
И смотрит круглыми глазами,
Водя ушастой головой
По сторонам, как в изумленье;
А лес стоит в оцепененье,
Наполнен бледной, легкой мглой
И листьев сыростью гнилой…
Не жди: наутро не проглянет
На небе солнце. Дождь и мгла
Холодным дымом лес туманят, -
Недаром эта ночь прошла!
Но Осень затаит глубоко
Все, что она пережила
В немую ночь, и одиноко
Запрется в тереме своем:
Пусть бор бушует под дождем,
Пусть мрачны и ненастны ночи
И на поляне волчьи очи
Зеленым светятся огнем!
Лес, точно терем без призора,
Весь потемнел и полинял,
Сентябрь, кружась по чащам бора,
С него местами крышу снял
И вход сырой листвой усыпал;
А там зазимок ночью выпал
И таять стал, все умертвив…
Трубят рога в полях далеких,
Звенит их медный перелив,
Как грустный вопль, среди широких
Ненастных и туманных нив.
Сквозь шум деревьев, за долиной,
Теряясь в глубине лесов,
Угрюмо воет рог туриный,
Скликая на добычу псов,
Разносит бури шум пустынный.
Льет дождь, холодный, точно лед,
Кружатся листья по полянам,
И гуси длинным караваном
Над лесом держат перелет.
Но дни идут. И вот уж дымы
Встают столбами на заре,
Леса багряны, недвижимы,
Земля в морозном серебре,
И в горностаевом шугае,
Умывши бледное лицо,
Последний день в лесу встречая,
Выходит Осень на крыльцо.
Двор пуст и холоден. В ворота,
Среди двух высохших осин,
Видна ей синева долин
И ширь пустынного болота,
Дорога на далекий юг:
Туда от зимних бурь и вьюг,
От зимней стужи и метели
Давно уж птицы улетели;
Туда и Осень поутру
Свой одинокий путь направит
И навсегда в пустом бору
Раскрытый терем свой оставит.
Прости же, лес! Прости, прощай,
День будет ласковый, хороший,
И скоро мягкою порошей
Засеребрится мертвый край.
Как будут странны в этот белый,
Пустынный и холодный день
И бор, и терем опустелый,
И крыши тихих деревень,
И небеса, и без границы
В них уходящие поля!
Как будут рады соболя,
И горностаи, и куницы,
Резвясь и греясь на бегу
В сугробах мягких на лугу!
А там, как буйный пляс шамана,
Ворвутся в голую тайгу
Ветры из тундры, с океана,
Гудя в крутящемся снегу
И завывая в поле зверем.
Они разрушат старый терем,
Оставят колья и потом
На этом остове пустом
Повесят инеи сквозные,
И будут в небе голубом
Сиять чертоги ледяные
И хрусталем и серебром.
А в ночь, меж белых их разводов,
Взойдут огни небесных сводов,
Заблещет звездный щит Стожар -
В тот час, когда среди молчанья
Морозный светится пожар,
Расцвет полярного сиянья.
Блистая, облака лепились
В лазури пламенного дня.
Две розы под окном раскрылись -
Две чаши, полные огня.
В окно, в прохладный сумрак дома,
Глядел зеленый знойный сад,
И сена душная истома
Струила сладкий аромат.
Порою, звучный и тяжелый,
Высоко в небе грохотал
Тишина. И вот, незримо
Унося с земли,
Звонко песня серафима
Разлилась вдали.
Разлилась - и отзвучала:
Заглушил, покрыл
Гром органного хорала
Песнь небесных сил.
Вторит хор ему… Но, Боже!
Отчего и в нем
Та же скорбь и горе то же, -
Мука о земном?
Не во тьме ль венцов остался
День, когда с тоской
Человек, как раб, склонялся
Ниц перед тобой
И сиял зловещей славой
Пред лицом людей
В блеске молнии кровавой
Блеск твоих очей?
Для чего звучит во храме
Снова скорбный стон,
Снова дымными огнями
Лик твой озарен?
И тебе ли мгла куренья,
Холод темноты,
Запах воска. Запах тленья,
Мертвые цветы?
Дивен мир твой! Расцветает
Он, тобой согрет,
В небесах твоих сияет
Солнца вечный свет,
Гимн природы животворный
Льется к небесам…
В ней твой храм нерукотворный,
Твой великий храм!
Под орган душа тоскует…
Под орган душа тоскует,
Плачет и поет.
Торжествует, негодует
Горестно зовет:
О благий и скорбный! Буди
Милостив к земле!
Скудны, нищи, жалки люди
И в добре, и в зле!
О Исусе, в крестной муке
Преклонивший лик!
Есть святые в сердце звуки, -
Дай для них язык!
В пустом, сквозном чертоге сада…
В пустом, сквозном чертоге сада
Иду, шумя сухой листвой:
Какая странная отрада
Былое попирать ногой!
Какая сладость все, что прежде
Ценил так мало, вспоминать!
Какая боль и грусть - в надежде
Еще одну весну узнать!
РОДИНЕ
Они глумятся над тобою,
Они, о родина, корят
Тебя твоею простотою,
Убогим видом черных хат…
Так сын, спокойный и нахальный,
Стыдится матери своей -
Усталой, робкой и печальной
Средь городских его друзей,
Глядит с улыбкой состраданья
На ту, кто сотни верст брела
И для него, ко дню свиданья,
Последний грошик берегла.
В туче, солнце заступающей…
В туче, солнце заступающей,
Прокатился первый гром,
Ангел, радугой сияющий,
Золотым взмахнул крестом -
И сорвался бурей, холодом,
Унося в пыли бурьян,
И помчался шумно, молодо,
Дымным ливнем ураган.
Порыжели холмы. Зноем выжжены…
Порыжели холмы. Зноем выжжены,
И так близко обрывы хребтов,
Поднебесных скалистых хребтов.
На стене нашей глинистой хижины
Уж не пахнет венок из цветов,
Из заветных засохших цветов.
Море все еще в блеске теряется,
Тонет в солнечной светлой пыли:
Что ж так горестно парус склоняется.
Белый парус в далекой дали?
Ты меня позабудешь вдали.
В вечерний час, над степью мирной,
Когда закат над ней сиял,
Среди небес, стезей эфирной,
Вечерний ангел пролетал.
Он видел сумрак предзакатный, -
Уже синел вдали восток, -
И вдруг услышал он невнятный
Он шел, колосья собирая,
Сплетал венок и пел в тиши,
И были в песне звуки рая, -
Невинной, неземной души.
«Благослови меньшого брата, -
Сказал Господь. - Благослови
Младенца в тихий час заката
На путь и правды и любви!»
И ангел светлою улыбкой
Ребенка тихо осенил
И на закат лучисто-зыбкий
Поднялся в блеске нежных крыл.
И, точно крылья золотые,
Заря пылала в вышине.
И долго очи молодые
За ней следили в тишине!
ТРОИЦА
Гудящий благовест к молитве призывает,
На солнечных лучах над нивами звенит;
Даль заливных лугов в лазури утопает,
И речка на лугах сверкает и горит.
А на селе с утра идет обедня в храме:
Зеленою травой усыпан весь амвон,
Алтарь, сияющий и убранный цветами,
Янтарным блеском свеч и солнца озарен.
И звонко хор поет, веселый и нестройный,
И в окна ветерок приносит аромат…
Твой нынче день настал, усталый, кроткий брат,
Весенний праздник твой, и светлый и спокойный!
Ты нынче с трудовых засеянных полей
Принес сюда в дары простые приношенья:
Гирлянды молодых березовых ветвей,
Печали тихий вздох, молитву - и смиренье.
Ночь идет - и темнеет…
Ночь идет - и темнеет
Бледно-синий восток…
От одежд ее веет
По полям ветерок.
День был долог и зноен…
Ночь идет и поет
Колыбельную песню
И к покою зовет.
Грустен взор ее темный,
Одинок ее путь…
Спи-усни, мое сердце!
Отдохни… Позабудь.
За рекой луга зазеленели…
За рекой луга зазеленели,
Веет легкой свежестью воды;
Веселей по рощам зазвенели
Песни птиц на разные лады.
Ветерок с полей тепло приносит,
Горький дух лозины молодой…
О, весна! Как сердце счастья просит!
Как сладка печаль моя весной!
Кротко солнце листья пригревает
И дорожки мягкие в саду…
Не пойму, что душу раскрывает
И куда я медленно бреду!
Не пойму, кого с тоской люблю я,
Кто мне дорог… И не все ль равно?
Счастья жду я, мучась и тоскуя,
Но не верю в счастье уж давно!
Горько мне, что я бесплодно трачу
Чистоту и нежность лучших дней,
Что один я радуюсь и плачу
И не знаю, не люблю людей.
Неуловимый свет разлился над землею
СЦЕНАРИЙ СЕМЕЙНОГО ПРАЗДНИКА "ТРОИЦА - ЗЕЛЕНЫЕ СВЯТКИ"
Сигналом к началу праздника служит народная музыка. Как только музыка стихает – дети начинают читать стихи:
Иван Бунин
Троица
Гудящий благовест к молитве призывает,
На солнечных лучах над нивами звенит;
Даль заливных лугов в лазури утопает,
И речка на лугах сверкает и горит.
А на селе с утра идет обедня в храме;
Зеленою травой усыпан весь амвон,
Алтарь, сияющий и убранный цветами,
Янтарным блеском свеч и солнца озарен.
И звонко хор поет, веселый и нестройный,
А в окна ветерок приносит аромат…
Твой нынче день настал, усталый, кроткий брат,
Весенний праздник твой, и светлый и спокойный!
Ты нынче с трудовых засеянных полей
Принес сюда в дары простые приношенья:
Гирлянды молодых березовых ветвей,
Печали тихий вздох, молитву и смиренье.
Виктор Афанасьев
Всюду Бог
В этой чуткой тишине,
В этой шири полевой,
В этой синей вышине
У меня над головой,
В серебре текущих вод,
В ветре тихом, словно вздох,
Чую сердцем, что живет
Всюду все создавший Бог!
Иван Бунин
Солнышко
Милое солнышко, Божье творение!
Ярко твое золотое горение,
Щедро тепло разливая вокруг,
Всех ты людей обнимаешь как друг.
Рады тебе и цветы благовонные,
И на деревьях листочки зеленые,
И стрекоза, и трава на лугу,
Где я за бабочкой быстро бегу…
Дождик прольется и, сердце нам радуя,
Ты зажигаешь чудесную радугу,
И загорается ярче звезды
В зелени каждая капля воды.
Иван Бунин
Все темней и кудрявей березовый лес зеленеет.
Колокольчики ландышей в чаще зеленой цветут;
На рассвете в долинах теплом и черемухой веет,
Соловьи до рассвета поют.
Скоро Троицын день, скоро песни, венки и покосы,
Все цветет и поет, молодые надежды тая.
Весенние зори и теплые майские росы!
О далекая юность моя!
Николай Некрасов
Зеленый шум
Идет-гудет Зеленый Шум,
Зеленый Шум, весенний шум!
Играючи, расходится
Вдруг ветер верховой:
Качнет кусты ольховые,
Подымет пыль цветочную,
Как облако; все зелено –
И воздух, и вода!
Идет-гудет Зеленый Шум,
Зеленый Шум, весенний шум!
Как молоком облитые,
Стоят сады вишневые,
Тихохонько шумят;
Пригреты теплым солнышком,
Шумят повеселелые
Сосновые леса;
А рядом новой зеленью
Лепечут песню новую
И липа бледнолистая,
И белая березонька
С зеленою косой!
Шумит тростинка малая,
Шумит высокий клен…
Шумят они по-новому,
По-новому, весеннему…
Идет-гудет Зеленый Шум,
Зеленый Шум, весенний шум!…
Алексей Плещеев
Мой садик
Как мой садик свеж и зелен!
Распустилась в нем сирень;
От черемухи душистой
И от лип кудрявых тень…
Правда, нет в нем белых лилий,
Горделивых георгин,
И лишь пестрые головки
Возвышает мак один.
Да подсолнечник у входа,
Словно верный часовой,
Сторожит себе дорожку,
Всю поросшую травой…
Но люблю я садик милый:
Он душе моей милей
Городских садов унылых,
С тенью правильных аллей.
И весь день, в траве высокой
Лежа, слушать бы я рад,
Как заботливые пчелы
Вкруг черемухи жужжат.
Татьяна Шорыгина
Утро на Троицу
Роща юная, белоствольная
На заре росою умоется,
Звоны слышатся колокольные –
Воскресенье святое, Троица!
Звоны чистые, колокольные
Разливаются в поднебесье.
Славят Троицу нивы привольные,
Славят птицы звонкою песнею.
И любое Божье творение,
Повторяя молитву вслух,
Славит вечное единение–
Бог – Отец,
Бог – Сын
и Бог –Дух!
Татьяна Шорыгина
Хоровод берез
Разбежались по лужайке
Беззаботной легкой стайкой,
Словно девочки-подростки,
Белоствольные березки.
За руки взялись, и вот –
Закружился хоровод!
На сцене появляется 2 ведущих: Красная девица и Добрый молодец
Добрый молодец : День добрый Вам, красны девицы!
Красна девица: И Вам, Добры молодцы!
Добрый молодец: Люди почтенные и молодые!
Красна девица: Толстые и худые!
Добрый молодец: " Зелёные святки" мы нынче празднуем, да Троицу встречаем!
Красна девица: Весну провожаем, да лето красное встречаем! В давние-давние времена водили девушки хороводы весёлые, завивали венки разноцветные, украшали берёзку родимую, которая дарила человеку всякому сверхестественную живительную силу!
А поскольку на Руси Троица слилась с древнеславянским праздником – Семиком – на седьмой четверг после Пасхи не обходилось гуляние и без народных персонажей: Семика и Семенихи! Да вот же они!
Появляются два персонажа. Они наряжены в старое тряпьё, у Семика горе. В руках у них худое ведро, палка, ветки берёзы. Он бьёт палкой о ведро.
Молодёжь окружает их, Семик разгоняет палкой любопытных.
Семик . Я Семик, пришел честный и радушный. Не один пришел, с женой пришел.
Семиниха: Я жена Семика!
Семик. Пришёл лета обещать красного, да здоровья всем недюжинного, да богатства видного!
Семиниха: На мне одежды шелковые, перешелковые, пришла мужей Вам верных обещать!
Добрый молодец : Семик, да сбудутся ли твоё обещание.
Красна девица: Обещать - то всякий может!
Семик: Из глубокой древности мы, как и берёза - знак праздника! Что берёза даёт целительные силы каждому – ты веришь? Вот так и мы! Мы вылечим всех берёзовой веткой, отвлечем от вас горе и беду, призовём богатство, но при этом одно условие.
Красна девица: Какое?
Семик: Люди не должны быть жадными! Проявите щедрость! Подайте на трапезу!
Семиниха: Дайте нам шильце да мыльце, Белое белильце да зеркальце!
Семик: Конфетку, а не денежку За красную девушку!
Вместе с молодёжью обходят всех, люди подают, угощают! В это время исполняются песни. А Семик в это время будет излечивать всех берёзовой веткой, изгонять недуги!
Звучит музыка. Под песню «Ай, Заинька» (см. Приложение 1). Семик обмахивает каждого берёзовой веткой.
Добрый молодец: Ну что ж, народ празднующий? Если сейчас выйдет хороводница - девица, поддержите хоровод, помогите песнею.
Красна девица: С давних пор и посейчас,
хоровод в чести у нас.
Нынче - праздник. Эй, народ!
Заводика - ка хоровод!
Красна девица: Истинно в Троицу принято было водить хоровод. Говорят, что такой хоровод мог протянутся от села до села. Так давайте же сделаем круг на весь белый свет, ну хотя бы на всю поляну.
К берёзке подходят девушки. Звучит хороводная песня. Водят хоровод.
Добрый молодец: Вот так веселится русский народ на славном празднике Троицы. А еще народ говорит: хорошо живут там, где много поют.
КОНКУРС ЧАСТУШКИ
См. Приложение 2.
ЛИРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ
Список песен см. Приложение 3.
После пения дети читают стихи:
Пятидесятый после Пасхи день.
Уж солнышко по-летнему сияет.
Церковных куполов ложится тень
На луг, где капельки росы блистают.
Как мир прекрасен- только посмотри!
И душу все приводит в изумленье.
Прекрасен день с зари и до зари,
Все хором:
Ведь это- нашей Церкви День Рожденья!
Ах, Троица, ах,
Троица, зеленая пора!
Как дышится, как молится,
Как звонится с утра!
И сердце очищается
Любовью ко всему,
И так легко прощается,
Когда идешь к нему.
КОНКУРС ПОГОВОРОК
Добрый молодец:
Сорвите листочек с нашей берёзы,
Найдёте вы в ней утешенье - не слёзы.
Святые отцы так сказали когда-то,
До нас донесла это Церковь, ребята!
На веревке, натянутой между деревьев заранее прикреплены вырезанные из бумаги листочки, с написанными поговорками. Участники срывают листки и читают записанную народную мудрость. (См. Приложение 4)
Не торопись отвечать, а торопись слушать.
КОСТИ
Добрый молодец:
Ну, а для того, чтобы проверить меткость, участники троичных гуляний могли сыграть в "Кости". Правила просты: с определенного расстояния нужно попасть в выбранный предмет.
ЗАПЛЕТИСЯ ПЛЕТЕНЬ
Водящие хоровод встают в одну линию, держась за руки. Крайние справа поднимают руки; образуя «ворота». Хоровод запевает песню (см. Приложение 5) Стоящий в конце левой стороны хоровода заводит в эти «ворота» «цепочку» и выводит на своё место. Поскольку руки на протяжении всего хоровода не размыкаются, ко второй от начала стоящий в «воротах», проворачивается по ходу движения (по часовой стрелке) вокруг правого плеча, и закручиваясь, кладёт правую руку себе на левое плечо. Его правая рука, будучи частью «ворот» «закрутилась», а левую руку он поднимает для «ворот» с третьим участником хоровода.
Вновь крайний с другого конца «закручивает плетень» и уже третий участник, поворачиваясь по часовой стрелке через своё правое плечо, оборачивает вокруг шеи правую руку, и она оказывается лежащей на левом плече. «Ворота» образуются уже между третьим и четвёртым. После очередного закручивания передвигаются на четвёртого и пятого.
Далее, когда все «заплелись» поют вторую часть песни со слов: «Расплетися плетень...» и, начиная с последнего, закрутившегося в «плетне», идёт расплетение. Крайний слева начинает двигаться против часовой стрелки, описывая небольшой круг, тем самым освобождаясь от рук на плечах, (Рук при этом никто не размыкает). Т.о. - раскручиваются – «расплетают плетень»
Семик.
Пусть уходит горе, болезни, неприятности! Пусть будет лето урожайным и без пожаров..!
Семениха: А мы сегодня много пели и плясали.
Добрый молодец: Пройдёт время, опять придёт Семик и троица,
Красна девица: Загадаем о счастье ещё раз!
Вместе.
Всего вам доброго!
Список использованных источников и литературы:
Бобров А.А. Частушка московская: бытовая, плясовая, эротическая, озорная. М., Алгоритм – 2007.
Горелов А.А. Русская частушка. М., Азбука-классика – 2008.
Даль В.И. Пословицы и поговорки русского народа.
Калугин В.И. Фольклор народов России. В 2-х томах. Том 1. М., Дрофа – 2008.
Копылов И.Л. Русские частушки. М., Современный литератор – 2003.
Сахаров И.П. Сказания русского народа, собранные И.П.Сахаровым в 2-х частях. Часть 2. Народный дневник. Праздники и обычаи. М., – 2011.
Дивная пора. Лучшие стихотворения русских поэтов о природе. М., Эксмо – 2006.
Застольные песни. М., Современнтк – 2000.
Летний вечер. Стихи русских поэтов о природе. Антология. М., Амфора – 2011.
Скоморошины./ Ред. Т. Мореевой. М., Эксмо – 2008.
http://scenki-monologi.at.ua/load/guljanija/scenarii_narodnogo_guljanija_na_troicu/166-1-0-142
http://sneguroschka.ucoz.ru/publ/scenarii/scenarij_letnij_quot_troica_quot_v_detskom_sadu/17-1-0-302
http://sneguroschka.ucoz.ru/publ/scenarii/scenarij_letnij_quot_troica_zelenye_svjatki_quot/17-1-0-303
Приложение 1
Ай, заинька, ай, серенький…Ай, заинька, ай, серенький,
Ай, заинька, хвостик беленький.
А он на столицу вскочил,
Кусок сахара схватил.
Штаны рваные, худые,
Ножки тонкие, кривые.
Ай, заинька, там река глубока,
А как на речке на крутанке
Едет миленький на палке.
Штаны рваные, худые,
Ножки тонкие, кривые.
Ножки тонкие, кривые,
Штаны рваные, худые.
Приложение 2
Я хочу развеселить Публику печальную. |
Дай Бог ветерка - Просушить до вечерка! |
Твоего не слышно. |
Ойкала я, ойкала, Нарвалась на бойкого. |
Про любовь только не надо - Моё сердце не тревожь. |
Девки любят из-за славы, Бабы любят из-за дров. |
Ой, мы их сами сочиняем, Сами композиторы. |
Стал зарплату начислять, - Удержал три сорок пять. |
Чтобы маму не будить, Буду утром приходить |
Меня маменька ругает, Не велит с тобой гулять. |
Ой, а нам надо дом кирпичный И чтоб милый симпатичный. |
Через редкое свиданье Позабыть тебя легко. |
Не узнает мой характер - Пока замуж не возьмёт! |
Хотя Колю не любила, А конфеты лопала. |
Не целуйте меня: Я напудренная. |
Лишь одну свою гармошку Поднимает на руке. |
Как ребята подошли, Ноги встали и пошли. |
Мне не жалко гармониста, - Жаль, гармошка пропадёт. |
Надоело моим глазкам Примечать кажинный раз. |
Жалко, миленький, тебя От себя отбросить. |
Ды что это за девчонка? - Завсегда с улыбочкой. |
Высоко себя не ставлю, Но и не последняя. |
Ой да, сколько мне ещё ходить Под своей фамилией? |
Наношено и травушки, Похожено к сударушке. |
А меня вопрос гнетет: Скоро ли каникулы? |
Посеял татенька горошек, Одна выросла трава. |
Нету хлеба, нет земли, Только подати плати. |
Чурочки да плашечки, Пошлю поклон милашечке. |
У меня папаши нету, А мамаша бедная. |
Котора девица побасче, С той молодчики сидят. |
Стану прясть-попрядывать, На дружка поглядывать. |
Как бы с милым повидаться, Три часа поговорить. |
Скрылся, скрылся мой любезный По дороженьке железной. |
Холостым остануся, С Москвою не расстануся. |
Дожинайте в поле рожь, Придет к вам скоро молодежь. |
Я, мальчонка, дома был, Самовар захоронил. |
Боевую лучше любят За веселый разговор. |
Придет зи́монька холодна, Ты во что оденешься? |
По ветру зелена лента Больше часику вилась. |
У отца одна овца - Мне рога достанутся. |
Каждый день я на работу В чисто поле выхожу. |
А часы соседние, Сапоги последние. |
Не повешу голову, Не пойду печальная. |
Никого любить не буду, Кроме музыканта. |
Пускай миленький побега"т, Как лиса за белочкой. |
Подожди, милый, жениться, Погуляй с девчатами. |
Как гармошка заиграет, Мо’му сердцу не стерпеть! |
Потеряла я чулки, Зелёны подвязки. |
Посмотри-ка на мои, Как они работают! |
Я и так, я и сяк – Не завью кудри никак! |
Завсегда я такой буду, |
Я у мамки одна дочь И то атаманка! |
Почему же не сплясать С таким кавалером! |
Бережёт меня залёточка, Как розу на окне! |
Говорите, что хотите – Ко всему привычна! |
Всю посуду перебила, Накухарничала! |
Приложение 3
Одинокая гармонь
Огней так много золотых
Ой при лужку при лужке
Тальяночка
На закате ходит парень Error: Reference source not found
По Дону гуляет Error: Reference source not found
Чернобровая казачка Error: Reference source not found
Ой, то не вечер Error: Reference source not found
Мой костер в тумане светит Error: Reference source not found
Миленький ты мой Error: Reference source not found
Когда весна придет, не знаю Error: Reference source not found
Белым снегом, белым снегом Error: Reference source not found
Error: Reference source not found
Старый клен Error: Reference source not found
Ромашки спрятались Error: Reference source not found
Расцвела под окошком Error: Reference source not found
По муромской дорожке Error: Reference source not found
По диким степям Забайкалья Error: Reference source not found
Ой, цветет калина Error: Reference source not found
От людей на деревне не спрятаться Error: Reference source not found
Смуглянка Error: Reference source not found
Ой, мороз, мороз Error: Reference source not found
Не для меня… Error: Reference source not found
Напилася я пьяна Error: Reference source not found
Калина красная Error: Reference source not found
Каким ты был Error: Reference source not found
Вот кто-то с горочки спустился Error: Reference source not found
Виновата ли я Error: Reference source not found
Вечер тихой песнею над рекой плывет Error: Reference source not found
Степь, да степь кругом Error: Reference source not found
Тонкая рябина Error: Reference source not found
То не ветер ветку клонит Error: Reference source not found
Приложение 4
Жить - богу служить.
Не нам, не нам, но имени твоему (т. е. слава).
Велико имя господне на земли.
В мале бог, и в велике бог.
Разумейте, языцы, яко с нами бог.
Сильна божья рука. Божья рука - владыка.
Бог не в силе, а в правде. Не в силе бог, а в правде.
Сила господня в немощи (или: в немощах) совершается.
Что богу не угодно, то и не сильно (или: не годно).
Велик бог милостию. Богат бог милостию.
У бога милости много. Бог на милость не убог.
Бог не убог; у бога милости много.
У бога всего много. У бога все возможно.
Милостив бог, а я, по его милости, не убог.
Во времени подождать: у бога есть что подать.
Божья вода по божьей земле бежит.
Божья роса божью землю кропит.
Ни отец до детей, как бог до людей.
Друг по друге, а бог по всех. Друг обо друге, а бог обо всех (печется).
Всяк про себя, а господь про всех.
Не по грехам нашим господь милостив.
Бог напитал, никто не видал (прибавка: а кто и видел, тот не обидел).
Бог пристанет (или: наставит) и пастыря приставит.
Даст бог день, даст бог и пищу.
После стрижки господь на овец теплом пахнет.
Его бог благословил (детьми, богатством, досужеством, дородством и пр.).
Аще бы (или: кабы) не бог, кто бы нам помог?
Бог не как свой брат, скорее поможет (или: проси, так поможет).
Бог поберег вдоль и поперек.
Бог полюбит, так не погубит.
У бога для праведных места много.
С богом пойдешь - до блага дойдешь (к добру путь, или: добрый путь найдешь).
На бога положишься, не обложишься.
С богом хоть за море (прибавка: а без бога ни до порога).
Нужен путь бог правит. Бог пути кажет.
Человек ходит, бог водит.
Бог люб - и в люди ведут.
Отстанет бог, покинут и добрые люди.
Не конь везет, бог несет.
Бог даст, и в окошко подаст (т. е. далеко не ищи).
Кто к богу, к тому и бог.
Кто любит бога, добра получит много.
Любящих и бог любит.
Бог не дремлет - все слышит.
Тот не унывает, кто на бога уповает.
Не унывай, на бога уповай (или: а бога призывай).
Под богом ходишь - божью волю носишь.
На волю божью просьбы не подашь.
Чего бог не даст, того никто не возьмет.
Что богу угодно, то и пригодно.
Бог по силе крест налагает.
Бог лучше знает, что дать, чего не дать.
Бог не даст - нигде не возьмешь.
Господня воля - наша доля.
Суди, господи, волю свою!
В делах человеческих сам бог послух (свидетель).
Бог видит, кто куда (или: что куда) идет.
Бог не гуляет, а добро перемеряет (говорится при перемене счастья).
Не скор бог, да меток.
Бог долго ждет, да больно бьет.
Бог и слышит, да не скоро скажет.
Бог видит, да нам не сказывает.
От людей утаишь, а от бога не утаишь.
Перед попом утаишь, а перед богом не утаишь.
Бога не обманешь, хоть и пораньше нашего встанешь.
Приложение 5
Заплетися плетеньЗаплетися плетень, заплетися,
Завернися труба золотая,
Догодайся кума молодая
Выходила утушка со малыми детками
Припев:
На море утушка купалася,
На море серая полоскалася.
Расплетися плетень, расплетися
Развернися труба золотая,
Догадайся кума молодая,
Выходила утушка со малыми детками.
Нет более восторженного ощущения, чем понимание очищающей силы Святого духа и единства Святой Торицы. Благодаря ученикам Иисуса Христа, на себе испытавшим это великое чудо, все верующие уже на протяжении многих веков могут быть уверены в том, что Божья благодать и Божья милость не оставят их, а будут помогать и поддерживать на нелегком жизненном пути. Чтобы радость и ощущение праздника не покидало вас и дорогих вам людей, мы подобрали на этой странице самые красивые поздравления в стихах. Они идеально подойдут к сегодняшнему торжеству и наполнят душу приятными эмоциями и впечатлениями
Спустилась Троица на землю,
Чтоб вторить нам все об одном,
Чтоб мы заветы все исполнив,
Несли вокруг весть лишь о том...
Что праведность и справедливость,
Приходит к каждому тогда,
В сердцах когда его зажгутся,
Любви и веры все дела!
А значит с праздником святыни,
Кто направляет нас всех в том,
Чтоб радости и благодати,
Все же посетили и наш дом! ©
В день Троицы светлый,
В сей день воскресенья
Несу я Спасителю благодаренье
За кровь Его жертвы, за милость Голгофы,
За то, что Он с грешников сбросил оковы,
За Дух утешенья, за помощь Святую
За истину чудную и дорогую.
За чистую Воду, что льется рекою,
За мир и прощенье, за Слово Святое,
За то, что в собрании нашем так людно.
За подвиг Христа - бескорыстный и трудный!
С праздником Святой Троицы!
Середина июня,
Пух летит с тополей.
Я стою у окошка,
Вниз смотрю на людей.
Солнце ясное вышло,
Стало чуть потеплей.
Светлый праздник сегодня,
Святой Троицы день.
В этот день Дух спустился
К нам на землю с небес.
Заповедный закон он
Для людей всех принёс.
Указал Бог пути нам
Восхожденья Души.
Жить Вселенским Законом,
Человек, поспеши.
Праздник Троицы светлой
Помогает понять.
Что мы связаны с Богом,
В этом есть благодать.
Каждый, в вере живущий,
Может вдруг осознать
Благочестия силу
И святость понять.
В этот праздник встречаются
Лето с весной.
Храмы все украшают,
Берёзы листвой.
В этот праздник чтят Духа,
Пришедшего к нам.
Душа, Тело и Дух
Образуют свой храм.
С праздником Святой Троицы!
Кончилась пора Весенняя,
Летнее пришло Тепло Снова
В нем твоей души Спасение,
Праздник на земле - Троицы день!
Веру чистую Желаю
Сохранить в своих Сердцах.
Всех сегодня поздравляю
Я с улыбкой на губах!
С праздником Святой Троицы!
Дожидаются березы белоснежные,
На коре, застыв, росятся слезы нежные.
Сломим ветви и в пучки завяжем тесные.
Пахнет горечью прохладною, древесною,
Уберем весь дом наш листьями душистыми,
И травою, и цветами золотистыми.
На траве, в цветах и с веткою зеленою
Встретим Троицу пред ветхою иконою.
И помянем мы в молитве травы нежные,
Желтоцветы и березы белоснежные.
С праздником Святой Троицы!
Пятидесятый после Пасхи день.
Уж солнышко по-летнему сияет.
Церковных куполов ложится тень
На луг, где капельки росы блистают.
Благоухает роща за рекой
И шепоток березового хора
Не нарушает праздничный покой
Зеленого широкого простора.
Как мир прекрасен - только посмотри!
И душу все приводит в изумленье.
Прекрасен день с зари и до зари,
Ведь это нашей Церкви День рожденья!
С праздником Святой Троицы!
Твое здоровье, счастье и покой
Пусть бережет хранитель-ангел твой.
Твою судьбу, семью, любовь и дом
Пусть осеняет он своим крылом
И словно путеводная звезда,
С тобою рядом будет он всегда.
С праздником Святой Троицы!
Святками зелёными Троицу зовут,
Из былинной древности счёт её ведут.
Праздник солнца ясного, неба и воды,
Молодости, радости, добрых дел, весны.
Величали в древности Ляльником сей день.
Помнят его бабушки наши и теперь.
На луга шли поутру хоровод водить,
Чтоб росы с листочков первыми испить.
Холсты стлали белые на зелёный луг,
Чтобы нечисть злобная сгинула вокруг.
Девушки плели венки и несли к реке:
Вдруг судьба счастливая ждёт невдалеке.
Пригибали вербочки юные к земле,
С них ломали веточки в предрассветной мгле.
Рвали донник утренний, кашку и полынь.
Собирали поросль у берёз, осин.
Весь букет несли домой, украшали двор:
Наряжали ветками из плетней забор...
Колокольный звон летел по округе всей.
Каждый в своём доме добрых ждал вестей...
Дух святой сошел с небес
Для свершения чудес.
Дал апостолам наказ
Проповедовать средь нас
О всех Божиих делах
На различных языках.
Храм явленье увенчал.
День торжественным тот стал.
В душах обновление.
Наши поздравления!
Будем петь да веселиться,
А гадают пусть девицы
На березовых венках,
На воде да на цветах.
Молодым-свои гаданья.
Мы березкой свой дом украсим,
Будет в доме нашем праздник.
Вас мы в гости приглашаем,
Пиво с медом обещаем
И яичницу с блинами -
Хорошо вам будет с нами.
Ясно небо в ранний час,
И березовой листвой
Зеленел иконостас
В праздник Троицы Святой.
Завивала я венок
Из цветов и детских грез,
Чтоб найти меня ты мог
Между праздничных берез,
Мое сча-а-а-астье:
Белый, белый духов день
Опустился над землей,
Птицей пролетела тень
Над нескошенной травой,
И прощальный взмах руки
Оставляя вдалеке,
Все зеленые венки
Уплывают по реке:
Да за сча-а-а-астьем:.
Освещая шар земной,
Солнце по небу идет,
А по глади по речной
Церковь белая плывет,
Отражается в волнах,
Обнимает небеса,
А на синих куполах
По утру звенит роса:.
Да о сча-а-а-астье:.
Счастье - сладкий-сладкий сон
На нескошенной траве,
Колокольный перезвон
В бесконечной синеве:
Утром нежные цветы
Умываются росой,
А со мною рядом ты,
Мой желанный и родной,
Мое сча-а-а-астье.
Ах, Троица, ах, Троица,
Зелёная пора!
Как дышится, как молится,
Как звонится с утра!
Лишь только солнце двинется
И заблестит росой,
Земля, как именинница,
Возрадует красой.
Лежит пучками полными
Во всех углах полынь
И голубыми волнами
Плывёт землёй теплынь.
И сердце очищается
Любовью ко всему,
И так легко прощается,
Когда идёшь к Нему.
Дни торопятся, словно заняты,
Не отстанут, назад не попятятся,
Но останется юностью в памяти
Неветшающая Пятидесятница.
Мир стонал от гибельной засухи,
Убивавшей жизнь безнаказанно,
Но во имя спасения страждущих
Хлынул дождь, пророком предсказанный.
С умиленьем внимали язычники
Вечной правде, силой овеянной,
И казались в толпе необычными
Малограмотные Галилеяне.
Все слова признав бесполезными,
Иудеи ворчали с презрением:
- Их оставьте, они нетрезвые,
Недостойны они изумления.
Но сердца растворялись верою,
Разбивались оплоты дьявола,
И римлянка твердила: "Верую!"
И Парфяне Спасителя славили.
Неимущий, за Истиной следуя,
Был намного богаче кесаря:
Ему небо стало наследием,
Обретенное жертвою крестною.
Дни бегут, затоптав события,
Вызывавшие в прошлом сенсацию,
Но сквозь годы идет незабытая
Слава о Пятидесятнице!
Роща юная, белоствольная
На заре росою умоется,
Звоны слышатся колокольные –
Воскресенье святое, Троица!
Звоны чистые, колокольные
Разливаются в поднебесье.
Славят Троицу нивы привольные,
Славят птицы звонкою песнею.
И любое Божье творение
Повторяя молитву вслух,
Славит Вечное единение –
Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух!
Троицын день. С лучезарным восходом
Яркой зари в голубых небесах,
Храмы полны многолюдным народом,
Стены в гирляндах, иконы в цветах.
Пол весь усыпан душистой травою,
Зелень березок, букеты цветов!
Кажется храм просветленной душою,
Кажется мир обаянием снов!
Взглянешь – и любо! Все в светлых нарядах!
Женщины в тканях весенних одежд!
Снова и в юных, и в старческих взглядах
Столько желаний и столько надежд!
Так хорошо, так светло и безбурно,
В окна раскрытые солнце глядит:
Воздух так ясен, и небо лазурно, –
Все так тепло о весне говорит.
Служба идет, многозвучное пенье
В храмах звучит неземным торжеством:
Слезы в очах и в сердцах умиленье
Радостно вызваны праздничным днем.
Все образа позолотою блещут!
Стены украшены – любо взглянуть!
И от прилива восторга трепещут,
В Божием храме и сердце, и грудь!
Праздник Троицы светлой
Помогает понять.
Что мы связаны с Богом,
В этом есть благодать.
Каждый, в вере живущий,
Может вдруг осознать
Благочестия силу
И святость понять.
В этот праздник встречаются
Лето с весной.
Храмы все украшают,
Берёзы листвой.
В этот праздник чтят Духа,
Пришедшего к нам.
Душа, Тело и Дух
Образуют свой храм.
С праздником Троицы!
Все темней и кудрявей березовый лес зеленеет.
Колокольчики ландышей в чаще зеленой цветут;
На рассвете в долинах теплом и черемухой веет,
Соловьи до рассвета поют.
Скоро Троицын день, скоро песни, венки и покосы,
Все цветет и поет, молодые надежды тая.
О, весенние зори и теплые майские росы!
О, далекая юность моя!
Гудящий благовест к молитве призывает,
На солнечных лучах над нивами звенит;
Даль заливных лугов в лазури утопает,
И речка на лугах сверкает и горит.
А на селе с утра идет обедня в храме:
Зеленою травой усыпан весь амвон,
Алтарь, сияющий и убранный цветами,
Янтарным блеском свеч и солнца озарен.
И звонко хор поет, веселый и нестройный,
И в окна ветерок приносит аромат...
Твой нынче день настал, усталый, кроткий брат,
Весенний праздник твой, и светлый и спокойный!
Ты нынче с трудовых засеянных полей
Принес сюда в дары простые приношенья:
Гирлянды молодых березовых ветвей,
Печали тихий вздох, молитву - и смиренье.
На Тройцин день есть обычай прекрасный,
С цветами во храм приходить:
Вся в зелени церковь, все в блеске наряда
И радостью веет от лиц.
И молятся люди молитвой прилежной
Творцу мировой красоты;
И дышат в руках у них свежестью нежной
И льют ароматом цветы.
И с их ароматом к небесному своду
Несутся молитвы сердец:
И верится сладко, что внемлет народу
Как детям, любимый Отец!
Мы веруем в Небесного
Творца всего прекрасного:
В Правителя чудесного,
Кто ярче солнца ясного.
И во Христа – Спасителя,
Грехи за нас понесшего:
В духовного Учителя –
Распятого, воскресшего!
Мы верим в Духа Божия
Святого, Вездесущего:
В минуты непогожие
Нам силы придающего.
И знаем: За вершиною
Награда нам готовится –
По вере в Триединую
И Пресвятую Троицу!
Пусть каждый новый Божий день
Тебе приносит только радость,
Пусть теплый свет Его очей
Тебе дарует в жизни благость.
Пусть не устанут никогда
Идти за Богом твои ноги.
Будь верным, друг мой, и тогда
Награда явится от Бога.
Не собирай богатств земли –
Их Божья слава блеск затмит;
Его лица всегда ищи.
Пусть в этом Бог благословит!
С праздником Троицы!
Поздравления на Троицу друзьям
Для апостолов явившись,
Дабы продолжать лить свет,
Божьим словом подкрепившись,
Не смотря на давность лет…
Вспоминаем в день пришедший,
Троицу, что ждали так,
Что явили снизошедши,
Принеся всевышний знак,
Веруй, знай и причащайся,
Безотступно каждый раз,
Чтобы путь бы исправления,
Нас избавил бы от сглаз!
С праздников вас прихожане,
С Троицей, с всевышним днем,
Пусть дарует нам всем силы,
Пусть отраду видим в нем! ©
Продолжайся дело бога,
Смысл всевышнего неси,
Чтоб у нашего порога,
К нам смогли бы снизойти…
Отец, сын, и дух святыни,
Что пекутся все о нас,
Чтоб каждый был бы в силе,
Верил в чудо вот сейчас!
Чтобы верили и знали,
Мир придет другой для всех,
Нам бы Троица предшествие,
С нею нам делить успех!
Ну, а ныне поздравляю,
Вас всех с Троицей, друзья,
В жизни лучшего желаю,
Вам в любые времена! ©
В светлый день пятидесятый,
Как воскрес Господь распятый,
Дух Святой на землю сходит,
Благодать с небес низводит.
Другам Троица открылась:
Сын, Отец и Дух Святой.
Все творенье осветилось
Неземною красотой..
C праздником Святой Троицы!
Прикольные поздравления в стихах на Троицу
Явилась Троица Святая,
На благо и для благих дел,
Чтоб каждый верующий в мире,
За истину и веру рдел!
Я с этим днем Вас поздравляю,
И в день, что Троицы Святой,
Вам лучшего всего желаю,
Вам счастья, мира и покой! ©
А на селе с утра идёт обедня в храме:
Зелёною травой усыпан весь амвон,
Алтарь сияющий и убранный цветами
Янтарным блеском свеч и солнца озарён.
И.Бунин
Глава 1. Воспоминания о церкви.
Каждому российскому человеку приходилось бывать в нашей столице - Москве. Кто-то был там в командировке, кому-то доводилось побывать у знакомых, родственников, а кто-то, купив туристическую путёвку, изучал улицы и достопримечательности Москвы с помощью экскурсовода.
Но чем бы ни занимался он в Москве: ходил ли по министерским кабинетам, согласовывая для своего предприятия наипервейшие вопросы производства, или, встречаясь за праздничным столом со своим давним московским другом, вспоминал прошлые, совместно проведённые годы в университете, или просто осматривал вечернюю Москву после напряжённой дневной сутолоки, он всегда ощущал, чувствовал и осязал Москву через Московский Кремль, Красную Площадь, через внушительные московские соборы с большими яркими куполами, через невысокие церквушки Зарядья с позолочёнными крестами на светлых куполах.
Человека впечатляет оригинальность, исключительность: не имей Москва этих знаменитостей, что увидит, что запомнит он от поездки в Москву?
Вот такой оригинальностью для нашего села была церковь, построенная более века назад на пожертвования прихожан. При строительстве церкви старые люди села позаботились не только об удобстве подхода к церкви, о положении её относительно самых дальних дворов, но так же о красоте. Как красиво она станет смотреться со стороны Смородинской горы, откуда хорошо виден главный вход с яркими, голубыми двустворчатыми дверями, как будет смотреться с нижнего и верхнего порядка села, когда во всё светлое серебро взовьются к небу над колокольнями церковные купола один выше другого, на которых будут красоваться посеребряные кресты, небольшие с виду с земли, но громадные, до трёх метров, в натуре.
Такой и воплотили в жизнь нашу церковь далёкие умельцы. Я хорошо помню те серебристые церковные купола. Церковь уже давно не работала. Внутри усилиями борцов с религией, особенно активизировавшимися в тридцатые годы, во главе с сельским председателем Захаровым, всё было разломано, разграблено, сожжено, а огромное внутреннее помещение приспособлено под колхозный зерносклад. Но церковные купола долго радовали людей. У церкви были две главные колокольни. Одна высокая, устремлённая крестами ввысь. Бывало, если встать у церковной калитки, и, задрав голову, посмотреть наверх, на купол, увидишь, как колокольня с крестом плывёт на фоне проносящихся белых облаков, и облака расступаются и пропускают высоченный купол вперёд. Вторая - пониже, но массивней, с громадным, тяжёлым колоколом, издающим густой, низкий звук на всю округу.
Мы мальчишками, в пору уборки хлеба, забегали во внутрь, с разбегу кидались на горы пшеницы, свезённой в церковь, и, лёжа на спине, рассматривали сохранившиеся нетронутыми росписи на высоких сводах и боковых стенах церкви. На всю жизнь запомнилась такая картина на выпуклых сводах: в центре картины изображён Иисус Христос в полный рост, восседающий на престоле. Одежда его, свободно спадающая к ногам, яркая, красная. В одной руке он держит книгу, другая приподнята для благословения. Над головой Спасителя изображены в лёгком порхающем полёте, по два с каждой стороны, многокрылые серафимы на фоне ярко- голубого неба.
Снаружи церковь была обшита деревом, и это несколько упрощало её внешний вид. Но изгородь церковная своей узорчатостью чугунных завитков, выкованных в форме двух лавровых веток, сложенных крест на крест и установленных на толстых железных столбиках, выглядела изящно. Концы железных столбиков на высоте двух метров оканчивались острыми гранными шипами. Отдельные секции, собранные из таких прутьев, соединялись через каждые десять метров массивными фасонными чугунными опорами в сплошную металлическую вязь прекрасной кузнечной работы. Всё это великолепие было покрыто блестящим чёрным лаком и покоилось на мощном фундаменте, облицованном гладким, красным кирпичом.
Церковная территория в свои годы содержалась в идеальной чистоте. Трава, растущая вокруг яркой зеленью, настраивала человека на благостное умиротворение. В дальнем конце, поросшем кустами шиповника и жёлтой акации, просматривались потемневшие от времени металлические кресты. Особенно были заметны две могилы, покрытые по верху дёрном и обложенные каждая по краю могилы кирпичом. Заходить в эту часть церковной территории было не то что запрещено, а просто не полагалось. По большим праздникам, особенно на Пасху или на Троицу, для завершения праздничной литургии церковная служба переносилась на короткое время к могилам, где отец Николай, нараспев, зачитывал имена усопших и захороненных здесь священнослужителей.
В такие праздники церковь набивалась народом до отказа. Не сумевшие пробраться во внутрь стояли в притворе по обе стороны прохода. Здесь же, незаметно, скромно, пристраивались нищие и юродивые. Молодёжь, старавшаяся и не проходить вперёд, рассаживалась небольшими группками на траве возле забора, напротив стоявшей через дорогу пожарки, обменивалась новостями, глазела на подходивших семьями прихожан, грызла с удовольствием семечки и щёлкала крепкими молодыми зубами орехи, заботливо приготовленными их родителями специально для праздничных дней. У каждого парня в кармане пиджака имелся набор и тыквенных, и подсолнечных семечек, которыми они щедро угощали друг друга и девчонок, несмело толпившихся в своём кругу, недалеко от парней.
Когда шла заутреня, в церкви ещё было свободно, и люди располагались произвольно, заполняя церковь по мере подхода. Но к обеденной службе все молящиеся, как будто какой-то сверхъестественной силой расставлялись в определённом порядке. Справа от центрального прохода стояли мужики в нарядных пиджаках, в чищенных кирзовых сапогах, в светлых сорочках; здесь же, только ближе к стене, где висела большая икона Николая Чудотворца, толпились дети, не по возрасту подобранной, но чистой одежде, взятой по случаю праздника у старших братьев.
Женщины и молодые жёны становились слева от прохода, все обязательно в платках, в белых, тёмно – красных, но только не в ярких нарядных, в которых они любят пофорсить на улице. Позади молодых женщин становились старушки со своими внучатами, которых они приводили с собой за руки и всю службу старались от себя не отпускать. Одежда старух была бедная, но торжественно – чистая, как рассказывал мне отец, приходили даже в старых, стоптанных лаптях, особенно старушки из бедных семей, где детей семеро по лавкам, не считая стариков. Внучата, глядя на своих бабушек, усердно молились: на тех, которые отвлекались по рассеянности, бабушки поглядывали строгими глазами и дёргали за длинные полы одежды, так что в следующий раз, когда дьякон своим зычным голосом начинал: «аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя! Господи, помилуй!» все дети, как по команде, прижимали сложенные персты сначала ко лбу, потом к пуговицам пальто пониже груди, потом к плечам – сначала справа, а завершали крест на левом плече. Затем бабушки сдавливали им затылки своими слабыми ручками, чтобы кланялись, когда рядом по проходу шёл отец Николай, размахивая кадилом и распространяя вокруг запах ладана.
А уж сзади, у входа, почти примыкая к паперти, стояли нищие или опоздавшие к началу обедни занять место спереди. Конечно, в праздничную службу каждый старался пройти вперёд, где во всю стену горела сотнями свечей позолота иконостаса. Особенно выделялся огнями свечей центр иконостаса, где над Царскими вратами висела большая икона Христа- Спасителя, обрамлённая с двух сторон полукруглыми позолочёнными колоннами и небольшим куполком сверху, над головой Иисуса Христа. Здесь же сияло паникадило с зажжёнными в полный комплект свечами. Вправо и влево от центральной иконы располагались иконы меньших размеров, но все они в золочёных окладах, с колышащими от свечного мерцания ликами архангелов и святых мучеников. Рядом с Царскими вратами висела икона святого Сергия Радонежского, которая была храмовой иконой нашей церкви, так как престольным праздником в селе был Сергиев день, отмечавшийся ежегодно в начале октября.
Сбоку иконостаса, с клироса, доносилось приглушённое от обилия народа песнопение с преобладанием женских голосов, перемежающими напевами детей, которых подготовил к пению отец Николай. Ребятишки молились быстро, торопливо работая руками, делая поклоны и искоса поглядывая на своих бабушек. Бабушки же прикладывали три перста ко лбу аккуратно, степенно, старательно припечатывая края платков к вспотевшему от усердия лбу, и шёпотом повторяя слова молитвы вслед за сильным голосом дьякона.
ГЛАВА ВТОРАЯ. ТРЕВОГИ МАТЕРИ.
Возле центрального прохода, вместе со всеми женщинами, пристроилась и моя мать. Хоть сегодня и праздник большой, и служба торжественная, настроение у неё не радостное. Перед началом службы в разговоре с просвирней* Татьяной мама окончательно убедилась в том, что до конца предстоящей зимы власти церковь закроют, хотя раньше такие разговоры все считали просто слухами, потому что уже несколько лет не было слышно, чтобы где-то, в каком - нибудь селе, собирались закрывать церковь. Председатель нашего сельского Совета Захаров уже несколько раз ставил вопрос перед правлением сельсовета о закрытии церкви. На последнем заседании он заявил, что до начала весеннего сева он закроет церковь, хотя бы временно, на время летних колхозных работ. А просвирня Татьяна сказала, что там, где временно, там, значит, жди и постоянно. Но у людей ещё жила надежда. Не могли же закрыть церковь, в приходе* которой несколько сёл с общим числом прихожан около двух тысяч,- считали люди. Да и у кого поднимется рука на такую красоту? Ведь это украшение не только села, а всей округи! Высоченные светлые купола видны со всех сторон села. Пожалуйста, любуйся ими хоть со стороны крутой Тушнинской горы, хоть с пологого Смородинского спуска.
Разговоры о закрытии церкви беспокоили мать ещё и потому, что в этом году она должна была разрешиться младенцем и, если закроют церковь, то где ей крестить малыша, не ехать же куда- то в дальнее село. Да и ехать теперь не на чем. Лошадь с жеребёнком отобрали в колхоз, а в летнее время за лошадью к председателю и не подойдёшь - все лошади заняты на срочных работах.
В голове роятся тяжёлые мысли. Вспомнила то дождливое утро, когда пришли забирать корову. А ещё раньше, когда уводили со двора в колхоз лошадь, думала, что корову не тронут, оставят для семьи. Чем детей кормить? Их четыре рта, мал- мала меньше, скоро родится пятый. Думала, председатель поймёт, не заберёт хоть корову. Но пришли и за ней.
Рано утром, едва только проводила на работу отца, услышала стук в калитку и голос председателя Захарова:
- Марья! Открывай!
Всё оборвалось внутри. Пришли. Пришли за коровой. Вот они стоят – впереди Захаров, за ним виднеются могучие плечи Чернова Павла – одного из активистов сельской партячейки. Тут же с ними Авдотья – тоже активистка по раскулачиванию. Вот эта троица и ходит по селу, забирает коров, лошадей, решает, что забрать из избы, со двора, а что оставить.
Председатель вошёл в избу. Чернов с Авдотьей остались во дворе.
- Решением сельсовета забираем у тебя, Марья, корову,- сказал, как отрезал, Захаров. Мать в слёзы. А что она могла ещё, хотя по прежнему опыту знала, что и слёзы не помогут. Всё так же было, когда уводили со двора лошадь.
- Сергей Лексеич! Пожалей детей! Посмотри, сколько их! Чем мне их потом кормить? – причитала она.
- Ничем помочь не могу. Это решение сельсовета,- повторял Захаров.
Ах, как хотелось ей хлопнуть его по голове чугунной сковородкой, которую она держала в этот момент в руках, готовя своим малышам завтрак. Нельзя! Надо сдержать себя! Не доводить до крайностей. Иначе запрячут так, что дети останутся сиротами. Вон соседа, Ивана Ерунова, как увезли в район, так до сих пор никто не знает, где его искать. Родные едут в район, спрашивают в НКВД – где такой-то. Отвечают – отправили в область. Поехали туда. Там говорят – нет такого. И так уже более полугода. И концов не найдут. А получилось как. Пришли так же к ним – председатель Сергей Захаров с активистами и с ними уполномоченный из районного отдела НКВД. Забрали корову, шесть овец. Зашли в дом. Из избы всё более – менее стоящее вынесли на улицу. Взяли даже самовар, стоявший на обеденном столе.
Активистка Авдотья последним взглядом окинула пустую избу и, увидев в углу начатый мешок с мукой, поволокла его к выходу. Иван оторвал Авдотью от мешка, уселся на него верхом и кричит:
- Не отдам! Последний кусок от детей отрываете!
А Авдотья открыла дверь и зовёт вышедших уже на улицу:
- НКВД, НКВД! Иди сюда!
Уполномоченный вернулся в избу и видит: верхом на мешке сидит Иван, а около него суетится Авдотья, стараясь уцепиться за мешок. НКВДешник, естественно, столкнул Ивана с мешка. Иван оттолкнул НКВДешника. Тот вытащил наган, и они вдвоём с Авдотьей вывели Ивана на улицу, привели в сельсовет и заперли в тёмной комнате. На следующий день уполномоченный повёз Ивана в район. С тех пор о нём ничего не слышно, а Авдотью с того времени в селе называют просто – НКВД. Говорят, вот мосток возле НКВД, или когда объясняют, скажем, кто, где живёт – говорят, вот третий дом от НКВД, значит, третий дом от дома Авдотьи.
Давным-давно уже переименована эта карательная служба, а прозвище это закрепилось за Авдотьей до конца её жизни – НКВД да НКВД.
… Голос Захарова вернул мать на грешную землю:
- За неподчинение решению властей знаешь что может быть, Марья?
Глянула она в окно, а на дворе могучий Чернов уже связывает рога коровы верёвкой и тянет её за ворота. Корова, чувствуя чужого, упираясь передними ногами, не хочет переступать порог калитки. Тогда Авдотья, взяв палку, сзади стала нахлёстывать её по бокам, и только после этого корова нехотя, медленно переступая ногами, вышла за ворота.
Увидев, как выводят со двора корову, матери казалось, вся кровь с головы хлынула к ногам; в ушах зазвенело, по лицу покатились крупные капли холодного пота, ноги в коленях сделались ватными и она тяжело, всем телом, рухнула без памяти на стоящий рядом топчан…
Очнулась, когда средненький, Миша, которому недавно исполни –
лось тринадцать, прикладывал ей на лоб холодное, мокрое полотенце. В ногах сидела семилетняя Лиза, заплаканная, перепуганная, с опухшим от слёз лицом.
…Всё это быстро пронеслось у матери в голове, хотя никак не хотела она сейчас вспоминать об этом, в такой большой праздник. Рядом, совсем близко от неё, прошёл отец Николай с кадилом, а сзади, в одном шаге от батюшки раздавался густой бас дьякона. Служба шла своим чередом. За дьяконом все повторяли: «господи, помилуй; господи, помилуй; господи, помилуй» и низко кланяясь, осеняли себя крестом.
Обедня заканчивалась.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ.
Народ не спеша выходил из церкви. Вместе со всеми спустилась по ступенькам паперти и мать. Мысль о закрытии церкви не давала ей покоя. Возле церковной калитки подбежал к ней Миша со своим товарищем Витей Осташковым, сыном Николая Ивановича. Николай Иванович приходился крёстным отцом Миши и поэтому, иногда, в свободное от службы время запросто заходил к моему отцу поговорить о сельских делах, проблемах деревни, благо их каждодневно становилось всё больше и больше. Он не был партийным, но, занимая должность секретаря сельского Совета, всегда находился в гуще сельских дел и забот: оформлял протоколы заседаний, выписывал повестки с вызовом в Совет для разбора каких-то дел, принимал телефонограммы из района и выполнял множество других дел, без которых не обходится у нас ни одна контора. И, естественно, при всём желании Николай Иванович не мог посещать церковь- ведь практически он был ближайшим помощником председателя Захарова.
Исключительная грамотность и безупречный почерк были главным достоинством Николая Ивановича в его секретарском деле. Почерк его был каллиграфический. Сказывалась ещё дореволюционная школа, когда детей в школах обучали специально каллиграфии. Особенно красиво выглядели в его письме заглавные буквы; он их выписывал с таким искусством, что казалось, именно это место должна занимать на листе только эта буква и никакая другая и именно так должна быть загнута закорючка в этой букве, как мог расписать её только Николай Иванович. Но секретарём от бога он был не только поэтому, и не только поэтому держал его около себя председатель Захаров. Вообще-то, Николай Иванович был полной противоположностью или, как сейчас говорят, полным антиподом своему начальнику- Захарову. Во всём!
Во-первых, характером. Он не был тихим. Нет. Он был уравновешенным человеком, и в ситуациях, где председатель начинал греметь на повышенных тонах на обе комнаты сельсовета, Николай Иванович подходил к спорящим и быстро улаживал конфликт двух разгорячённых людей. Внешне нельзя было определить, как это ему удавалось, так как к примирению, казалось, он не приложил никаких усилий. Но это казалось только со стороны. Люди остывали, молча отступали один от другого, не замечая своего спокойного, умного посредника. В селе удивлялись, как могут ладить друг с другом в работе эти два совершенно разных характера- грубый, необузданный Захаров и добродушный, не сильный физически Николай Иванович. Звали его все только по имени- отчеству, что казалось, никто и не знает его фамилии. А председателя все называли только по фамилии, как будто у него и не было имени и отчества.
Во-вторых, и это было немаловажным - Николай Иванович человек беспартийный, Захаров же – ярый партиец. И в этом отношении Николай Иванович был в лучшем положении – ведь все сельчане тоже беспартийные и, приходя, например, по повестке в Совет, несмотря на подпись в бумажке председателя, в первую очередь обращались к Николаю Ивановичу и, если его полномочий не хватало для решения вопроса, стучались в кабинет к председателю. Тут же из кабинета раздавался повышенный голос председателя, его любимое: «партия не позволит!» или « я сказал…» и в таком духе разговор продолжался далее. Тогда в кабинет заходил Николай Иванович, и разговор быстро переходил на деловой лад.
…После обедни мать решила пройти по пути из церкви к Осташковым, поздравить с престольным праздником, а заодно разузнать поподробней относительно беспокоящего её вопроса.
- Слухи слухами, - думала она, - а Николай Иванович при власти, все новости стекаются в сельсовет. Надо его послушать, что он скажет.
Дом Осташковых стоял в глубине улицы, не в ряду, если смотреть на уличный порядок; он уходил в огород, но зато перед домом было много зелени и большой палисадник. Человек несведущий мог удивиться –почему этот дом выпал из порядка? Но всё объяснялось очень просто. Если бы дом стоял по строгой уличной линии, то его в каждое половодье заливало бы по окна водой, так как там ежегодно проходили вешние воды. Зато летом на этом месте, в низине, зеленел травный ковёр, где вольно паслись, нагуливая рост, молодые двух –трёхмесячные телята, и постоянно звенели голоса играющих на траве мальчишек.
Мать оставила Мишку на улице с играющими ребятами, сама прошла в дом. Николай Иванович сидел в задней и читал газету.
-А-а-а! Кума пришла!- оторвавшись от газеты, проговорил Николай Иванович, - проходи, проходи, гостем будешь!
-Особенно-то гостевать некогда, Николай Иванович. Я по пути из церкви к вам,- ответила мать, а сама думала, как лучше перейти к интересующему её разговору. Раздвинув занавеску, отгораживающую комнату от чулана, выглянула Дарья, жена Николая Ивановича.
-Много ли народу в церкви?- подключилась к разговору Дарья. Мать, довольная тем, что разговор сразу пошел о церкви, ответила:
-Очень много. Даже целыми семьями были из соседних деревень. Вот только сейчас разъезжаются по домам. И тут же добавила:
-Все только и говорят, что церковь закроют. Вон Тихоновы ездили в город, по пути заехали в Ключищи к знакомым. У них уже месяц как закрыли церковь. Говорят, всем миром ездили к властям и получили отказ.-
В разговор вмешался Николай Иванович:
- У нас такого не будет. Наш председатель ставил этот вопрос на сессии, но его там никто не поддержал. Так что не волнуйся, кума. Я так думаю, пока свыше не будет решительного указания, никто не осмелится поднять руку на церковь. Сейчас не двадцатые годы, времена меняются. Видишь, как товарищ Сталин остудил некоторых горячих руководителей относительно колхозов и середняков. Он назвал это головокружением от успехов. Теперь даже твоему соседу-единоличнику Дмитрию Ивановичу надо будет вернуть его бывший надел земли. Так что церковь, повторяю, не тронут.
- Дай Бог, дай Бог,- проговорила мать и, успокоенная словами Николая Ивановича, попрощалась.
Не знал Николай Иванович, какое страшное бедствие совсем скоро обрушится на село.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. ВЕСЕННИЕ РАДОСТИ.
Прошла зима. Весенние заботы захватили всё время сельчан. На Благовещение мать родила сына, крепкого, крикливого, с множеством чёрных волосиков на крупной головке.
Доктор, входя в палату, в первую очередь направлялся к кровати матери, всегда спрашивал:
- Как здоровье нашего черноглазика? - и приговаривал: - хорош, хорош, крепыш!
Младенец на самом деле родился здоровяком - щёки полные, розовые, с ямочкой на подбородке и в основаниях пальцев. Кожа на запястьях рук и сгибах локоточков как - будто стянута тонкими, еле заметными глазу нитками, ножки толстые, беспокойные.
Когда сестрички впервые принесли его к матери, он жадно зачмокал губами, ища грудь, и с удовольствием стал толкать ногами матери в живот.
Хоть одна радость в доме, - сын здоровый родился, - думала мать, - последыш. Кормильцем нашим будет на старости лет.
И на её светлом лице теперь часто появлялась спокойная и добрая улыбка. Такой умиротворённой она вернулась домой с младенцем на руках.
Весна с каждым днём всё явственней вступала в свои права. Ещё вчера хмурилось, по небу ползли тяжёлые, холодные тучи и перед зарёй становилось особенно студёно. И ветерок, хоть и не сильный, но как подует, подует, настойчиво напирая в спину, так сразу чувствуешь холодное дыхание недалеко ещё ушедшей зимы.
Сегодня же день начинался ясный, солнечный. К обеду воздух заметно прогрелся, стал будто неподвижным, чувствовалось – вот он стоит снизу, в ногах, тёплый от прогревающейся земли; вот он на уровне лица, тоже парной, успевший нагреться от утренних солнечных лучей. В такую погоду не хочется никуда торопиться, хочется побыть на солнышке, присесть на лавочку у дома, подставить лицо к солнцу и смотреть, смотреть в яркую голубизну неба, разглядывая начинающие набухать густые почки на берёзе, которая разрослась в боковом соседском палисаднике.
Но засиживаться некогда. Сегодня у матери колготной день – после окончания обедни, в церкви решили окрестить своего младенца, а вечером надо будет созвать гостей на крестины. Крёстным отцом пригласили Павла Ивановича, мельника со средней мельницы*, а крёстной матерью – Дарью, жену Николая Ивановича. Восприемники ещё накануне справлялись, в это ли воскресение идём крестить. Поэтому, раз решили – откладывать нельзя. Да и погода позволяет выходить с малышом на улицу. Мать была довольна тем, что все разговоры о закрытии церкви за зиму улеглись. После встречи с Николаем Ивановичем появилась уверенность в том, что кампания по закрытию церквей идёт на убыль и что это наваждение, идущее от безбожников, проходит мимо их прихода. Да и чего дались им наши церкви, - думала мать, - что от них плохого народу, одна красота чего стоит. Вот колокол наш большой, какую музыку выдаёт, как людей объединяет. По первым звукам колокола люди начинают собираться в церковь, выходят из своих почерневших изб под мелодичный звон колоколов, переходят в торжественный зал позолоты, запаха ладана, красоты иконостаса сотнями свечей паникадил и торжественного пения, доносящегося с церковного клироса. Не будь всего этого, куда пойдёт народ в праздничный день? В избу – читальню, которую называют клубом? Там даже путного избача не найдут который уже год и должность эту исполняет Полина, умеющая только хорошо подметать окурки и семечковую шелуху.
Пусть не так значительна наша церковь, как скажем, московские храмы, но если сохранить её для наших детей или даже внуков, то она будет дорога им так же, как мы ценим сейчас старинные церковки северных монастырей или некоторые церкви Москвы, или соборы Загорска и Суздаля. Своим крестьянским умом мать знала, что если не сохранить сейчас всё это богатство, то потом восстанавливать всё разрушенное придётся не одному поколению.
ГЛАВА ПЯТАЯ. ТРЕВОЖНЫЕ ДНИ.
Сегодня понедельник, начало недели. Отец Николай проснулся, не спеша стал собираться в храм. Короткий сон снял с него некоторую усталость после воскресной службы. Два прошедших дня были для него тяжёлыми: заутрени начинались с пяти часов, потом, без перерыва, снова служба – обедня, потом небольшой перерыв, а там нужно начинать вечерню. И так два дня. Но эта работа не была ему в тягость – она давала ему полное духовное удовлетворение. Он видел, как нуждались в нём прихожане. Он знал, чем живёт каждый, что его беспокоит, знал устремление каждого, с ним советовались по хозяйственным и семейным делам.
Но в последние две недели он ни на минуту не забывал встречи с председателем сельсовета Захаровым.
- Я предупреждаю Вас, Николай Кириллович, что райисполком дал разрешение на закрытие церкви с первого июня. Имейте это в виду, - заявил председатель при встрече.
- Но приход не поставлен в известность заранее…, - начал было говорить отец Николай.
- Не беспокойтесь, - прервал его Захаров, - все официальности будут соблюдены, - сказал он, удобно усаживаясь в своей бричке, - дадим вам решение властей, - уже на ходу крикнул он, исчезая в дорожной пыли.
…В церковном зале стояла тишина. Лишь гулко, тяжёлой дробью отстукивались шаги отца Николая, отдающиеся на высоте купола гулким, низким эхом. Когда он оказался под сенью центрального свода, ему почудилось, что какие-то посторонние звуки сопровождают его, что исходят они справа и слева колонн иконостаса, что и стены звучат певуче вековым золотом икон и окладов. Он остановился. Мелодии звуков не прекратились, только несколько сместились, доносились из отдаления, со стороны алтаря, из приоткрытых Царских врат. Ему редко удавалось бывать одному в церкви, всегда его окружали верующие. А сейчас он по - новому представил ту торжественность песнопений, царственную красоту стен и море льющегося света лампад и свечей. Но явственно ощущаемые звуки на миг тронули его. Ему казалось, что церковь ожила и зал живой, с ним говорят святые с икон, висящих на стенах, и еле слышимая мелодия церковного хора навевает грусть и печаль последних дней храма. Он почувствовал тяжесть в теле, какую - то заметную ему немощь рук, ног, плеч. Он знал, что всё богатство и утварь церковная перенесены в эту церковь со старой церкви, которая в прошлом веке пришла в негодность из-за старости.
Выходит, всё это убранство, книги, лампады, иконы существуют уже два столетия. В них мудрость наших предков.
Отец Николай сбросил с себя минутное оцепенение, когда в притворе церкви увидел фигуру сторожа, чуть ли не бегом спешащего к нему:
- Батюшка! Приехал Захаров, требует Вас на улицу,- сказал взволнованный сторож. Отец Николай понял, что настал тот роковой час, который долго оттягивался. Об этом часе не хотелось думать, этого часа все боялись.
Я приехал сказать, что с этого дня церковь закрывается. Райком партии наше решение утвердил,- не здороваясь, торопливо выговорил председатель,- прошу дать команду прислуге церкви сдать ключи в сельсовет.
- Бог не простит вам, антихристам…,- медленно проговорил отец Николай и, прижимая правой рукой левую половину груди, тяжело поднялся по ступенькам паперти, последний раз прошёл в Царские врата алтаря и опустился в кресло, стоящее возле престола.
И пошли дни за днями, серые, безмолвные…
Захаров спешил, как голодный зверь, который всё делает, чтобы только где-то добыть кусок. Но как назло, все первые дни недели были заняты срочными делами. Только сегодня, возвратясь из райцентра, решил проехать сразу в Совет (не заезжая к себе домой), в надежде застать там кого - то из активистов. Но в просторной комнате прихожей никого, кроме посыльной, уже не было. Он прошёл к себе в кабинет, предварительно поручив посыльной сходить за Авдотьей НКВД. Через короткое время в дверях показалась Авдотья
- Что за срочные дела так поздно, председатель?- прямо в дверях заворковала Авдотья НКВД.
- Заходи, заходи, поговорить надо,- усаживаясь на свой стул, стоявший, как всегда, во время заседаний в дальнем торце стола, ответил Захаров. Авдотья, закрыв дверь в кабинет, присела на табуретку у входа, демонстрируя тем самым, что она долго не намерена засиживаться в кабинете.
Помнишь наш разговор о церкви? - спросил Захаров, - мы хотели до начала летних работ закрыть её? На прошлой неделе я отобрал ключи у отца Николая. Теперь всё в моих руках, я уничтожу этот рассадник божества, оставлю там голые стены.
- Что ты, Господь с тобой, Сергей Лексеич,- скороговоркой выговорила Авдотья.
- Да, я не хочу, чтобы богомольцы каждый день присылали ко мне своих адвокатов с уговорами,- чуть ли не криком произнёс председатель,- я решу раз и навсегда! Я прошу тебя пойти со мной. Я не приказываю, прошу, пойдём со мной, иначе бабы не подпустят меня к церкви!
Авдотья знала, как болезненно воспринимал председатель любой отказ от его предложений, но, вспомнив, как отреагировала на разговоры о закрытии церкви её старушка- мать, заявившая, что только сатана может поднять руку на святыню, решительно сказала председателю:
-Я тебе здесь не помощница, Сергей Лексеич. Меня после этого домой не пустят.
Она видела, как кровь прилила к лицу председателя, как, скосив лицо в сторону Авдотьи, дрожащими руками достал из ящика стола громадную связку церковных ключей и, приподнимаясь, резко оттолкнул от себя стул.
- Обойдусь без вас, помощнички, - со злостью проговорил председатель, и, уже не обращая внимания на стоявшую рядом Авдотью НКВД, направился к выходу.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. РАЗГУЛ САТАНЫ.
Люди видели, как председатель подошёл к церковной ограде, открыл калитку и, поднявшись по ступенькам паперти, большим ключом отомкнул железные двустворчатые двери, расположенные на западной стороне, и прошёл вовнутрь. Эхом отдавались его шаги под куполом. С осуждением, грустно смотрели на него лики святых. В проёмах окон Захаров увидел бронзовые паникадила, которые в дни богослужений горели сотнями зажжённых свеч.
Со стороны алтаря шёл не выветрившийся ещё после завершения службы ладанный дух и сквозь льющийся с верхних окон вечерний, серый свет видны были размытые скупые силуэты святых на чёрных, более двухсотлетней давности, иконах и парящие в белых пушистых облаках церковного купола прекрасные полуобнажённые херувимы.
Подойдя к иконостасу, Захарову сразу бросилась в глаза икона святого Сергия Радонежского, висевшая в нижнем ряду, близ центрального украшения - большой иконы Иисуса Христа. Икона Сергия Радонежского была в особом почёте сельских прихожан - я говорил, что престольным праздником в селе был Сергиев день, в честь великого мученика Сергия.
Ухватившись за низ иконы, Захаров с силой вырвал её из ряда, и тут же на пол слетело ещё несколько икон. Собрав их в охапку, тяжело ступая сапогами по ступенькам, спустился в церковный двор и бросил их на землю. Нагнувшись, чиркнул спичкой, поднёс её к углу иконы. Но спичка прогорела, оставив на иконе только тёмный, закопчённый масляный след.
Казалось, сама природа протестует против чудовищных попыток варварства, пытаясь противостоять грубой, злой силе этого человека. Тогда, Захаров прошёл к забору, набрал сухой, прошлогодней травы и снова зажёг спичку. И заполыхал костёр на церковном дворе. Он сходил в церковь, принёс ещё охапку икон и бросил их в огонь.
Пройдя в алтарь, Захарову бросилась в глаза разная церковная утварь: серебряные с позолотой кресты, старинная тканая посуда, используемая в церкви при освящении, блюда для мира, столбцы, оклеенные по краям кожей и свёрнутые в рулон. Собрав и это всё в охапку, снова пошёл к выходу. В дверях лицом к лицу столкнулся с Николаем Ивановичем.
-Сергей Алексеевич! Что ты делаешь? Остановись! - загородил проход Николай Иванович.
-Уйди! Сшибу! – не останавливаясь, прорычал Захаров, сверкнув разъярёнными глазами.
И как норовистая лошадь, закусив удила, не видя перед собой никакой преграды, не зная страха, рвётся вперёд, так и Захаров, оттолкнув Николая Ивановича, прошёл во двор и, сбросив вторую охапку икон в костёр, пошёл снова в церковь. Николай Иванович понял, что сейчас никакая сила Захарова не остановит. Тогда он подбежал к полыхавшему костру и, не успевшие загореться иконы стал отбрасывать в сторону, в траву, и за забор. А за забором уже собрались женщины, увидев зарево пылающего костра. Захаров всё сновал взад и вперёд, от костра на дворе в церковь и обратно, бросая в костёр всё новые и новые порции икон, книг.
Открыв ризницу*, он стал выбрасывать оттуда хоругви с изображением Христа, Пресвятой Богородицы, святых Николая Чудотворца, Василия Великого и других.Женщины и старушки, столпившиеся у входа во двор церкви, со слезами умоляли не трогать добро, нажитое всем миром, пытались пройти в калитку и потушить всё уничтожающий огонь.Но Захаров, завидя женщин, вытолкал их за калитку и замкнул её. Он раскрыл окованный железом сундук, стоящий в углу ризницы, достал оттуда парчовую ризу, тафтяную рясу, прошитую позолотой, которые отец Николай набрасывал на себя во время службы по большим праздникам, и, волоча их длинные полы по земле, вынес во двор и бросил в костёр. Толпа за забором ахнула. Захаров невозмутимо повернулся и пошёл снова ворошить сундуки в ризнице.
До позднего вечера пылал костёр во дворе артюшкинской церкви. Захарова не остановили слёзы старых людей, стоявших за чугунным забором, с мольбой и ненавистью в глазах, взирающих на всё, что творил хищник. В умах людей этот человек, вобравший в свой узкий мозг разрушительные идеи, действительно был подобен животному, которому чуждо мышление о завтрашнем дне, его разумом руководит не мозг, а когтистая кровавая рука сатаны. Такого не остановишь. Он идёт, расталкивая или уничтожая всё на своём пути, пока праведная сила не остановит его и не отбросит на свалку истории.
Так получилось и с Захаровым. Сколько проклятий было ниспослано на него людьми, сколько слёз пролито ими за тридцать лет его «деятельности»! Не могло быть так, чтобы не сбылись проклятия людей! Они сбылись! И самым прозаическим образом.
В пятидесятые годы решением правительства происходило укрупнение территорий сельских Советов. Под началом Захарова оказалось ещё несколько населённых пунктов. В каждом надо побывать, познакомиться с новыми людьми. В те годы он уже ни дня не обходился без спиртного, а иногда на несколько дней терял земную ориентировку, потом медленно приходя в себя. Но день начинал всегда со стакана. Так было и в тот злополучный день. Выпив с утра стакан самогона для «сугрева», как говаривал он сам (а морозец на дворе был на самом деле градусов под двадцать), пошёл запрягать свои лёгкие санки. Набросив на себя тулуп, поехал по центральной улице на выезд из села.
На окраине села стоял одинокий домик тёти Кати, где Захаров в любой час был желанным гостем. Его здесь всегда могли угостить вожделенным продуктом (председатель всё же).
- Катерина! - с порога прорычал Захаров, - опохмели, со вчерашнего горит…
- Дак, нету у меня, … кончилось, - для приличия начала Катерина, но, заметив свирепый взгляд председателя, смолкла.
- Для меня-то найдёшь! А то мне далеко ехать, надо согреться, - уже миролюбивей проговорил председатель. Катерина достала бутылку, поставила перед Захаровым на стол. Захаров жадно выпил стакан, крякнул, занюхал куском хлеба противный запах сивухи. Резко встал с видом делового человека, у которого впереди неотложные дела. Катерина хотела воспользоваться визитом председателя и упросить его, чтобы он сказал сельскому финагенту об отсрочке её долгов по налогам, но Захаров и слушать её не стал, вышел на улицу и, тряхнув застывшими на морозе вожжами, укатил в направлении дальнего посёлка, оставив за собой снежную круговерть.
Больше его никто не видел. Только поздним вечером вернулась его лошадь с пустыми санями, а люди, посланные в розыск, нашли мёрзлый труп председателя в снежном овраге, далеко за Водяным кустом.
Так закончилась жизнь председателя Захарова.
ЭПИЛОГ С ДВУМЯ ЭПИЗОДАМИ.
Эпизод первый.
Село наше стоит в низине. Въезжаешь в село со стороны Сморородина – там Смородинская гора, въезжаешь с противоположной стороны – Тушнинская гора; если даже подбираешься к селу пешком, скажем, со стороны Двух рек, всё равно, выйдя из леса, сразу же открывается вид сельских домов сверху вниз с ровными прямыми рядами улиц, правильными прямоугольниками огородов и зеленью травы – муравы перед каждым домом.
А известно, что церкви красиво смотрятся издалека, со стороны. А чтобы нашу церковь видеть издалека, любоваться на фоне голубого неба её светлыми куполами и огромными крестами, стянутыми для прочности к куполам тонкими металлическими цепями, её и построили высоченную, да на высоком холме в центре села. Вот и засияли её купола, поднятые к небу, на фоне белых облаков, с какой бы стороны села ты не засматривался на этой величине.
И радовали людей эти высоченные купола уже в не работающей церкви до пятидесятых годов. Но в один прекрасный летний день подошёл к ограде церкви огромный гусеничный трактор, ловкие мужики зацепили верхушку колоколен стальным тросом, трос натужно стянулся под усилием трактора и купола с крестами сначала, чуть качнувшись в одну сторону, рухнули вниз на заросшую зелёной травой церковную территорию. Вот только здесь мы, мальчишки тех лет, увидели кресты, радующие людей на вершине церкви своей красивой миниатюрностью, в натуральную величину. Лежали они на земле огромные, трёхметровые, совершено целые, как бы говорящие с укором всем, кто подходил к ним:
-Что же вы сделали? Как же вы ещё раз обеднили себя?
И потерял наш сельский пейзаж последнюю красоту, потому что архитектор, проектируя нашу церковь, вписал её в нашу артюшкинскую местность только с её куполами, вознесёнными в голубизну неба на фоне наших лесов и гор. Я уверен, что когда-нибудь люди снова поставят на прежнем церковном холме новую церковь и будет она снова радовать людей своими куполами и колокольным звоном. Но нам больше никогда не увидеть тех стремительно устремлённых ввысь крестов и светлых куполов бывшей церкви.
Эпизод второй.
В семидесятые годы, когда ещё живы были мои родители, я часто приезжал домой, помочь старикам, поговорить с ними, утешить их. В один из приездов неожиданно встретился с Николаем Ивановичем.
-Забываешь стариков, забываешь, - не столько всерьёз, сколько в шутку произнёс Николай Иванович, с удовлетворением от встречи потирая ладонью свои седые, но всё ещё пышные усы. Я, конечно, с виноватым видом тут же пообещал навестить их дома.
И вот я у них в гостях. Как и двадцать лет назад, когда ещё меня за руку мать водила к ним в гости, в доме было чисто прибрано, в просторной передней постланы половички, фикусы в больших кадушках. Но самое удивительное и неожиданное для меня было в левом переднем углу избы. Там от пола до потолка стояли икона разных размеров, в металлических окладах серебра и позолоты, иконы без окладов, а наверху под самым потолком, целый ряд тёмных икон, установленных в рамки, которые, как не трудно было догадаться, сделал своими руками Николай Иванович, уже выйдя на пенсию. Верхние иконы были настолько тёмными, что еле просматривались лики святых, краска на некоторых иконах отшелушилась и местами обсыпалась, так что просматривалось основание досок, куда когда-то коснулась кисть безвестного иконописца. Я остановился, поражённый увиденным.
Это же церковный иконостас в миниатюре, помещённый в крестьянской избе! Сверху тот же деисусный чин, только в самодельной рамке, как и положено, в центре икона Иисуса Христа, рядом икона богородицы, а по сторонам иконы с изображением архангелов Михаила и Гавриила. Остальные иконы, отсутствующие в деисусном чине у Николая Ивановича, сгорели на костре председателя Захарова, в том числе и наша храмовая, изображающая Сергия Радонежского, кому и посвящена была наша церковь.
Здесь же, в этом самодельном иконостасе, но внизу, ближе к полу, стояли иконы с изображением других святых. Среди них очень броскими были иконы Георгия Победоносца на коне с занесённым над головой копьём, поражающем страшное чудовище, распластавшееся в ногах коня Георгия Победоносца и икона Казанской Божьей матери, в которой Богородица сидит с младенцем на руках. Эта икона особенно выделялась среди других своим ярким окрасом общего фона под позолоту с контрастными цветами одежды Богоматери, от красно-коричневого в платье до зелёного в рубашке младенца, и святящимся Нимбом и у Богородицы, и у младенца.
Николай Иванович, это то богатство, которое вы вытащили из-под огня? – невольно вырвалось у меня.
-Частично да. Но здесь есть иконы, которые оставили люди знавшие, что после их ухода из жизни икона пропадёт. Ведь придут же времена, когда у нас снова построят церковь, а в этом я не сомневаюсь, и новой церкви нужны будут иконы. Вот я и оставлю всё это нашим детям и внукам. И будут эти иконы славить Господа уже в третьей в истории села церкви.
К сказанным словам Николая Ивановича мне нечего было добавить.
