Протоиерей павел великанов. — Но ведь этот человек все же хотел покаяться
В храме меньше всего именно подростков. Как бы ни старались родители вырастить детей в вере, но иногда наступает момент, когда взрослеющий ребенок отказывается идти в храм, исповедоваться и причащаться. Может, это специфика нашего времени, породившего православные семьи, сами не имеющие опыта церковного воспитания?
Или естественный возрастной и духовный кризис, который не просто неизбежен, но даже желателен? Так ли он страшен? И что могут сделать родители, чтобы минимизировать ущерб от разрыва их ребенка с Церковью?
Об этом беседуем с протоиереем Павлом Великановым, кандидатом богословия, настоятелем Пятницкого подворья Троице-Сергиевой Лавры в Сергиевом Посаде.
Передается ли вера по наследству?
Отец Павел, в том, что современные дети в подростковом возрасте могут уходить из Церкви, можно усмотреть специфику времени?
Я думаю, однозначно можно. Могу предположить, что такой интенсивности церковной жизни, которая наблюдается последние 20-30 лет в России в отношении детей, никогда раньше в нашем государстве и в нашей Церкви не было. Нигде в письменных источниках мы не встречаем свидетельств о том, чтобы детей массово приводили в храм каждое воскресенье, чтобы они каждое воскресенье приступали к Святым Тайнам, участвовали в различных формах внебогослужебной деятельности на приходе, таких, как воскресные школы, кружки, занятия и так далее.
- Казалось бы, в результате всего этого ребенок как раз должен бы прочно укорениться в Церкви!
Вот именно! А на практике мы видим, что одно с другим может быть особо и не связано. Почему-то количество детей пубертатного возраста в храме в разы меньше, чем других возрастных категорий.
Я думаю, одна из причин вот в чем. Мы, родители, часто хотим, чтобы дети механическим образом усвоили тот личный религиозный опыт, который мы сами получили в результате определенных жизненных исканий, ошибок, падений, обретений по пути в Церковь и который для нас бесконечно дорог. А наши дети оказываются в церковной ограде с младенчества, у них нет мучительного поиска смысла жизни, потому что им этот смысл «по умолчанию» уже передан! Мы наблюдаем своих детей, бьющих поклоны в церкви, исповедующихся, причащающихся, молящихся, и в этом видим некую тождественность тому, что с нами самими происходит. А ведь они просто подражают нам в том, что в них, возможно, еще не родилось, не созрело.
Поэтому ребенок должен отойти, немножко дистанцироваться от того, что принял «по умолчанию». Но для чего? Для того, чтобы вернуться к той христианской закваске, которая в него была заложена, но уже совершенно на новом уровне понимания и переживания. Как подросток не может обрести автономию, независимость и самостоятельность, если не разорвет «пуповину», связывающую его с родителями, от которых он абсолютно зависим, так и тут - ребенку надо от чего-то оттолкнуться. Поэтому мне кажется, что отдаление определенной от Церкви части девушек и юношей, начиная с 12-15 лет, вполне объяснимо. И, я бы не побоялся сказать, иногда даже желательно - особенно когда юный человек «застрял» на своем духовном пути, в его религиозной жизни всё совершается «по обычаю», а вовсе не по велению сердца. И если это с кем-то происходит, то не стоит ударяться в панику.
- Вы имеете в виду уход как переосмысление веры?
Я говорю об отдалении от Церкви не как о решительном отказе от жизни по христианским заповедям, впадении в различного рода смертные грехи и деструктивный образ жизни. Нет, ни в коем случае! Я говорю о том, что ребенок должен определить сам меру и форму своей связи с Церковью. И главное, чтобы эта связь у него сохранялась.
Кроме того, в подростковом возрасте ребенка очень сильно привлекает то, что для него неизвестно, неизведанно, а если он вырос в церковной среде, для него таким особым интересом и привлекательностью будет обладать мир. Тех, кто с детства имеет иммунитет к жизни в миру, к его радостям и прелестям, - единицы. В большинстве же случаев ребенок таким иммунитетом не обладает. Поэтому, на мой взгляд, нет ничего страшного в том, что значимость Церкви для него в этот период будет ниже, нежели значимость молодежной среды, музыки, новых друзей, каких-то развлечений, приятного времяпрепровождения, хобби и так далее. Главное, чтобы эта значимость вообще сохранялась.
Сантехник от Бога
Многие родители стремятся оградить ребенка от соблазнов, с детства делают все, чтоб мирское было ему неинтересно, вызывало отвращение…
Тот опыт, который у меня накопился в отношении детей священников, моих друзей, позволяет сказать следующее: сознательная попытка оградить ребенка от светской жизни, от светских ценностей, создание для него такой полноценной оранжереи, в которой он бы вызревал, становился бы сильным, крепким, устойчивым к бушующим волнам этого греховного, страстного мира, не только не срабатывает, а нередко приводит к противоположным результатам. Чаще всего, чем жестче отсекались какие-то «мирские» вещи, тем большую устремленность к этим вещам, жажду - я бы даже сказал, какую-то патологическую жажду - человек потом начинал испытывать. И не мог ее удовлетворить, хотя, казалось бы, уже давно можно было бы остановиться - его прямо прорывало и несло!
И наоборот. В тех семьях священников, где родители прежде всего с большой ответственностью занимались всесторонним развитием своих детей - старались дать им хорошее образование, развить и музыкальные способности, и художественные, и спортивные, и интеллектуальные; где дети не ощущали себя ущербными по сравнению со своими одноклассниками, а в чем-то даже чувствовали себя более продвинутыми - потому что всё делалось с предельной ответственностью перед Богом! - подростки в этих семьях впоследствии не отдалялись от Церкви, а открывали ее для себя заново и потом становились священниками и даже монахами и монахинями. Период юношеского бунта проходил с минимальными потерями.
- Почему так? Высокий культурный уровень действует как прививка?
Да, это своего рода прививка. К примеру, очень трудно удовлетворить хорошо развитый слух ребенка, окончившего музыкальную школу, дешевой попсой - для него это будет органически неприемлемо, потому что просто пóшло и низкопробно. Он пропитан другими ценностями, у него развит вкус. И такой подход, я думаю, можно перенести на всю область культуры: что ребенок читает, что он слушает, какие фильмы, спектакли, мюзиклы смотрит. Главное, чтó должны развить родители у ребенка, - вкус к настоящему, к красивому и какой-то внутренний иммунитет к пошлому, недостойному, каким бы раскрученным и привлекательным оно ни казалось. Конечно, здесь важно создать правильный культурный контекст жизни, наполненный подлинными ценностями и правильными смыслами: столь популярное сегодня «всеядие» категорически недопустимо. Тогда эти правильные культурные ценности станут для него определенными ориентирами, такими реперными точками, какими они являются и для верующего, и для светского человека.
Другими словами, правильные ценности закладываются отнюдь не только сугубо православной литературой, православными спектаклями, православными фильмами?
Совершенно верно. Я бы даже сказал, задача - привить детям настоящие ценности не с церковной обложкой, а, прежде всего, именно за пределами Церкви, для того, чтобы они могли, находясь в миру, чувствовать себя уверенно и всегда знали, на что могут опереться.
Родители должны создавать ребенку условия, наиболее созвучные его духовному устроению, психологическим особенностям и помогать ему развивать эти способности настолько, насколько это возможно. А мудрость заключается в том, что вектор такого развития должен быть, в конце концов, обращен к Богу. Нужно дать ребенку понять, что, по сути дела, любая его деятельность должна быть молитвой к Богу, и любое занятие внутри или вне церковной ограды - определенная форма его духовного служения, его делание и его мера ответственности перед Богом.
- Не могли бы вы привести пример?
В моем доме работал в свое время один сантехник. Человек, в общем-то не сильно церковный. Но он заставил меня серьезно задуматься, и вот почему. Во-первых, он необычайно ответственно относился к любой мелочи! Там, где другой сделал бы работу за один день и получил бы свою зарплату, этот человек тщательно продумывал, какие последствия будут через такой-то срок эксплуатации, какой лучше соединительный узел поставить и так далее. И во-вторых, он брал за свою работу приблизительно в полтора раза меньше, чем любые непрофессиональные сантехники в нашем городе. При этом он постоянно ездил на разные выставки, был в курсе всех современных технических новинок, проходил какие-то курсы повышения квалификации. То есть человек жил целиком своим делом! И, знаете, столкнувшись с такой глубокой профессиональной порядочностью, я понял, что он, по сути, глубоко религиозный человек. Потому что мотивация его действий - не житейская, а идеальная. С точки зрения мирской выгоды ему надо было бы сделать все то же самое попроще, побыстрее, взять денег побольше и поскорее перекинуться на другой объект. А для него его работа - форма служения ближнему.
И я думаю, дети, которые так относятся к своей работе - пусть они выбрали самую простую профессию, - это счастье и благословение для своих родителей.
Нет кризиса - нет развития
Вы затронули очень интересную тему: как человек приходит к Богу. Получается, для родителей вера - это выбор, а для детей - передаваемая традиция? Ни поиска, ни выбора, ни страданий? Но обязательно ли для обретения веры проходить через сложные поиски и испытания?
Знаете, я думаю, духовные кризисы абсолютно неизбежны в жизни любого верующего. Потому что там, где нет кризиса, нет и преодоления. Где нет преодоления, нет и укрепления, развития. Я в своей жизни не встречал такого глубоко верующего человека, который мог бы искренне сказать, что никогда ни в чем не сомневался, никогда не проходил через кризис веры. Даже если он рос в совершенно здоровой, благочестивой, полноценной христианской семье.
Другое дело, что эти кризисы совершенно по-разному происходят внутри Церкви и вне Церкви. Кризисы внутрицерковной жизни - гораздо более тяжелые и острые, нежели когда человек находится в пространстве очевидного греха, неправедности и ненормальности и из него присматривается к Церкви. Проще выйти из греховного мира в Церковь, чем, уже будучи христианином, переживать кризис веры. И тут либо вера минимизируется, сводится к неким внешним проявлениям, которые обеспечивают нормальное существование человека в этой системе координат. Либо она существенным образом углубляется и приобретает другое качество, зачастую приводя к конфликту с реальной церковной жизнью, в которой человек живет.
Если вера - результат собственного выбора, кризиса, переосмысления жизненных ценностей, то какую роль играет передача родителями детям своего личного религиозного опыта?
Дело в том, что, как говорил один священник, все дети по природе язычники. В самом прямом смысле! Что такое язычество? Это та религия, которая наиболее понятна, удобна и исполнима с точки зрения человека в его нынешнем падшем, греховном состоянии, в котором мы все находимся. И в целом она ближе к ветхозаветной парадигме закона и воздаяния.
Например, детям говорят: «Надо молиться, потому что, если не будешь молиться, тебя Бог накажет»; «Не греши, потому что тебя Бог накажет, делай добрые дела, постись, трудись, и посмотришь - Господь тебя утешит, порадует». Вот такое «юридическое» выстраивание определенных договорных отношений между человеком и Богом - совершенно нормально для ребенка, понятно и исполнимо: надо причаститься, чтобы было хорошо; причащаться - это правильно. И ребенок спокойно, с радостью идет, выполняет все, что нужно, и действительно испытывает радость. Благодать на детское сердце действует совершенно по-другому, чем на взрослых, обремененных страстями и грехами…
Этот детский религиозный опыт, конечно, ни с чем не сравним. Его ни в коем случае нельзя подменять трансляцией взрослого религиозного опыта на детей. Взрослое восприятие кардинально отличается от детского: последнее - прежде всего позитивное. Для него радость быть с Богом - это нормально и естественно. А для взрослого это уже почти высший пилотаж, потому что нам есть в чем каяться, нам есть о чем жалеть, нам есть за что просить у Бога прощения. И самое ужасное, когда я вижу, как родители начинают эту модель своего религиозного переживания транслировать на детей. Заставлять их каяться в тех грехах, о которых они не имеют никакого понятия, из небольшого проступка ребенка устраивать драму мирового масштаба - это глубоко неправильно. Ну соврал ребенок, а кто не врал? Ты сам что-ли никогда не врал в своей жизни? И ребенок, которого таким образом воспитывают, моментально научится играть в «ролевые игры»: разыгрывать из себя кающегося грешника, исповедника, пропитанного мировой скорбью - а как только он выходит за порог храма, такая «броня праведности для родителей» быстро сбрасывается и он становится обычным, нормальным ребенком. И это - не худший вариант; гораздо опаснее, когда ребенок пропитывается насквозь подобными неадекватными его возрасту и сознанию искусственными переживаниями и поэтому начинает ощущать себя «исключительным», «не от мира сего», высокомерно дистанцироваться от сверстников - на радость свежевоцерковившимся родителям и на беду своему душевному здоровью.
- Допустим, закон можно передать как семейную традицию. А личное отношение ко Христу - можно?
Открытие ребенком христианства как религии Христа - совершенно другое дело. Но для того чтобы он понял Христа как Спасителя и Искупителя, он должен понять, а от чего его, собственно говоря, надо спасать и что именно искупать. А ребенок до определенного возраста осознать этого просто не способен! Поэтому я не вижу большой опасности в том, что дети достаточно продолжительное время живут в пространстве во многом формального соблюдения внешних христианских предписаний, в такой ветхозаветной парадигме, где есть четкий закон, наказание и награда - но с четкой перспективной развития в направлении христианских ценностей.
Разве в подростковом возрасте, когда человек исследует границы своей свободы, Бог страшный и наказующий и весь закон не будут вызывать протеста?
Я скорее с Вами соглашусь. Но, если мы говорим о маленьких детях, иной подход будет означать размывание критериев. Грамотные, хорошие, опытные психологи рекомендуют выстраивать свои отношения с детьми так, чтобы те четко понимали, где пространство их свободы, где они условно ограничены и где они абсолютно ограничены, где находится «запретная зона». А если у ребенка этого нет, то он будет думать, в конце концов, что ему все позволено, если только родители не видят.
Понимание того, что правильное поведение - не попытка избежать наказания и заработать дивиденды в Царствии Небесном, а просто единственно нормальная модель поведения, единственно возможное проявление благодарности Христу за то, что Он для нас сделал, - должно в какой-то момент созреть в ребенке. И я думаю, как раз-таки юношеские кризисы - это и есть моменты вызревания этого понимания, как бы прорастание через эту ветхозаветную парадигму религиозной детскости - во что-то взрослое.
Где-то я читал о таком случае: в Великую Пятницу две девочки из воскресной школы, которые ходили в храм и были вполне интегрированы в церковную жизнь, вдруг встали перед Крестом, посмотрели на распятого на нем Христа, и одна другой с искреннем ужасом в глазах сказала: «Подожди, Его что, ради нас убили?» До этих детей вдруг дошло, что Евангелие - не какой-то миф, не какая-то поучительная история, давно случившаяся и никакого отношения конкретно к тебе не имеющая, а что это связано с тобой лично. Все, что они до того слышали о Христе, может быть, работало как некий фундамент, но до души не доходило.
У детей на самом деле своя логика. И у каждого ребенка (да и взрослого человека тоже - речь уже не о возрасте) очень по-разному происходит личная встреча со Христом. И момент, когда вспаханная всеми родительскими усилиями почва даст росток личного отношения ребенка и Бога, и в какой форме это будет - в форме благодарности, в форме преодоления какого-то острого кризиса, острой боли, скорби - от нас совершенно не зависит! Это дело Бога и ребенка.
- Что в таком случае от нас требуется?
От нас требуется - не мешать, подготавливать условия, ребенка воспитывать, с одной стороны, в благочестии, но, с другой стороны, в здоровой, открытой атмосфере. А все остальное уже сам Господь управит. Мы здесь не должны выступать ни в качестве посредников, ни в качестве трансляторов - это Его дело.
Строгость - пропорционально возрасту
- Отец Павел, а как Ваши собственные дети относятся к храму?
Моя старшая дочь живет в другом городе, отдельно от нас, и как раз находится в таком сложном подростковом периоде, но связи с Церковью не теряет - ходит на службы, участвует в таинствах. Не с такой, конечно, частотой и интенсивностью, как мне бы этого хотелось, но ходит. Соблюдает пост, опять-таки, в той мере, в какой это для нее сейчас приемлемо. Я не могу сказать, что абсолютно за нее спокоен, но понимаю, что у нее сейчас активный поиск самой себя. И тех форм поиска, которые бы вызывали у меня решительное неприятие или протест, я не вижу.
Остальные дети - все очень по-разному. Один из моих сыновей может с радостью всю службу отстоять в храме, причем не шелохнувшись, и с радостью, особо не отвлекаясь и выполняя все, что надо - пономарит, например. А другой сын постоит немного, а потом будет маяться, не знать, куда приткнуться, чем заняться, будет ходить из одного угла в другой, с кем-то разговаривать и так далее. Разные личности, разные характеры! Но в целом храм для них - место, куда они бегут с радостью. И пропуск богослужения - это нечто болезненное. Даже когда ребенок болеет, он может и заплакать, расстроиться, если ты его не возьмешь в храм. Думаю, помимо прочего это связано с тем, что у нас очень насыщенная детская программа на приходе: и мультипликационная студия, и уроки каллиграфии, и воскресная школа, и уроки музыки, где они разучивают песнопения, чтобы петь на детской Литургии (служба, на которой алтарничают, читают и поют на клиросе дети. - Ред.), и уроки так называемого практического естествознания, когда они изучают свойства разных материалов или делают открытки с механической или электрической «начинкой».
Но говорят, что если детей с храмом связывает только тусовка, набор хобби, то подрастая, они все это оставят…
Возможно, в этом есть определенная правда. Но в любом случае я думаю, гораздо важнее то, как детьми воспринимается пространство храма. Если это пространство внимания и любви к тебе, а не территория закона и наказания, не столь важно, что именно там происходит. Дети чувствуют, что для них организуют какие-то мероприятия не для того, чтобы отправить в Патриархию отчет, а просто потому, что их любят.
А насколько детям нужна именно церковная дисциплина? Обязательность молитв, обязательность похода в храм, поста?
Дисциплинировать детей однозначно нужно. Дети должны жить в каком-то вполне очерченном, обозначенном пространстве, потому что ребенку это помогает структурировать жизнь. Другой вопрос - мера строгости этой дисциплины. Я думаю, она должна быть обратно пропорциональна возрасту ребенка. Чем ребенок младше, тем большая степень дисциплины должна быть. Речь не о том, чтобы принуждать ребенка, а просто в семье должно быть такое настроение: когда, скажем, все идут в храм, других вариантов у нас нет. Мы даже не задаем вопрос: ну что, идем в храм или не идем? Когда ребенок задаст вопрос: а почему по воскресеньям мы ходим в храм? - мы можем объяснить ему, почему.
- А если ребенок скажет: «Можно я в это воскресенье не пойду в храм?»
Можно, например, сказать так: «Подожди, а куда ты собираешься? Ты будешь спать? Пожалуйста, поспи, а мы пойдем в храм и вернемся радостные и довольные». Я считаю, идеальная ситуация та, которую в свое время описал протоиерей Владимир Воробьев: когда в советское время в религиозных семьях поход в храм еще надо было заслужить! И вот у нас на приходе, я вижу, каким-то чудом выстроилась такая модель участия детей в богослужении и насыщенности приходской жизни, внебогослужебных мероприятий, что дети бегут в церковь. Для них это праздник, а не проблема, головная боль или «потерянное личное время». Не знаю, что будет дальше, когда детки подрастут. Посмотрим!
Есть такая точка зрения: когда ребенок подрастает и начинает отделять себя от родителей, рядом должен быть значимый взрослый - крестный - который будет для него авторитетом. Что бы Вы на это сказали?
Вы знаете, мое частное мнение таково: я пока мало верю в институт крестных. Потому что стать для ребенка авторитетом - это большая проблема. А уж стать авторитетом, так скажем, по принуждению, - проблема втройне. Далеко не всякий родитель для своего ребенка авторитет, а чужой человек, внешний человек, который не живет в семье, не общается постоянно с детьми - как он может заработать их доверие? В теории я могу такое допустить, но думаю, это, скорее, исключение, чем общая практика. Реальное воспитание может быть только тогда, когда ты вовлечен в семейную жизнь своего крестника: можешь хотя бы раз в неделю приходить в семью и общаться с ним, брать его погулять куда-нибудь (необязательно в храм). А роль человека, который раз в полгода появился в доме, сомнительна.
Другое дело, что в изменившихся обстоятельствах все может развернуться на 180 градусов. В подростковом возрасте, вполне возможно, ребенок потянется к крестному, захочет подружиться с ним, заручиться его поддержкой. Я бы не стал исключать совершенно возможность участия крестных в жизни своих подопечных в такие кризисные периоды. Но дай Бог чтобы хотя бы в каждой десятой семье оказался такой крестный, который сможет подхватить падающее знамя родительского авторитета и его нести. Я, к сожалению, таким не являюсь.
Кислород вечности
- А был ли у Вас кризис веры в подростковом возрасте?
Меня как раз крестили в этом возрасте, в 17 лет - надо сказать, крестили без катехизации, без всякого объяснения, а просто в силу того, что я был очень болезненным ребенком. Но при этом у меня было какое-то внутреннее согласие на крещение. И через некоторое время я решил прийти в храм: раз я крещеный, православный, то надо узнать, а что же дальше-то делать? Так началась моя церковная жизнь.
Но у меня в этом возрасте уже был опыт жизни вне Церкви: я понимал, чтó останется, если убрать Церковь из жизни. А у детей, воспитанных в вере, такого понимания нет. И им зачастую надо увидеть эту разницу!
Самое страшное впечатление, которое может остаться в душе ребенка от посещения храма, - это жесткое, агрессивное, недоброжелательное отношение со стороны сотрудников храма, со стороны духовника и так далее. И когда ребенок в подростковом возрасте уходит в мир и там находит настоящее мужество, вовлеченность в какое-либо дело «с горящими глазами», подлинную жертвенность, любовь, реальную взаимопомощь, которых он не знал в церковной среде (причем эти качества могут быть даже искусственно выделены, это может быть воспринято сквозь «розовые очки» юношеского романтизма) - вот это самое страшное, что может быть! Потому что тогда у него внутри рождается четкое отвращение к Церкви, представление о том, что там все лживое. Как пел некогда Владимир Высоцкий: «Нет! И в Церкви все не так, все не так, как надо!» И вряд ли такой человек вернется…
А если ребенок «вырвался на свободу», видит, что в миру все круто, но холодно и пусто, и при этом сравнивает со своим предыдущим опытом и понимает, что в Церкви-то теплее, в Церкви почеловечнее, и люди так не говорят, такие подлости не делают друг другу, и ярости, ненависти, злобы такой не встретишь, то после знакомства с миром у него голова постепенно разворачивается обратно в сторону Церкви, и он думает: «Да, а лучше все-таки быть рядом с Церковью!»
Церковь, как в свое время говорил митрополит Филарет (Вахромеев), должна быть наполнена «кислородом вечности», но она должна быть и пространством огромной душевной доброты и тепла. Если в Церкви нет тепла, то я не знаю, что это. Что угодно, но это не Церковь как Живое Тело Христово.
Получается, так или иначе, а призыв к родителям, к церковным служащим, прихожанам все тот же: следить, прежде всего, за собой?
Да, но кто про себя может сказать: «Я хороший родитель, я всегда соответствую тому, что говорю»? Надо иметь мужество объяснять своим детям, что мы тоже несовершенны, мы тоже в состоянии борьбы, мы тоже в пути. Единственное родительское качество, в котором дети никогда не должны сомневаться, это родительская любовь. В том, что мама и папа принимают их, в том числе, вне зависимости от того, как они относятся к Церкви. Детские психологи всегда говорят: прежде всего ребенок должен понимать, что родители его принимают таким, какой он есть - и это самое главное! Они могут с чем-то в его жизни не соглашаться, спорить. Но ребенок должен не сомневаться в том, что мама с папой его любят вне зависимости от того, насколько его поведение хорошее или плохое. Любовь не выставляет какие-то свои требования и условия. И в этом-то и проявляется ее сила.
Некогда Клайв Льюис в «Расторжении брака» заметил: «Немало на свете людей, которым так важно доказать бытие Божие, что они забывают о Боге. Словно Богу только и дела, что быть! Немало людей так усердно насаждало христианство, что они и не вспомнили о словах Христа. Да что там. Так бывает и в мелочах. Ты видел книголюбов, которым некогда читать, и филантропов, которым не до бедных. Это - самая незаметная из всех ловушек».
Похоже, в одну их таких ловушек мы попались, затеяв разговор о многодетности. Поводом послужило моё интервью, данное порталу «Милосердие» ( и ), и дальнейшими последовательными шагами редакции раскрученное до каких-то просто астрономических масштабов – за что, конечно же, отдельное спасибо. На поверку оказалось: а тема-то ой какая непростая и очень болезненная – что для меня самого стало полной неожиданностью. В конце концов, мало ли что какой неадекватный, юный и неопытный священник может сказать в беседе с корреспондентом не научного, а обычного портала – это же не фундированная статья, даже не авторская колонка и тем более не программная декларация. Однако высокий эмоциональный накал – причем равный по напряжению как со стороны вдохновлённых сторонников публикации, так и со стороны яростных её противников – не оставил вариантов предполагать, что такая реакция – всего лишь апогей осенней депрессии, усиленной начавшимся Рождественским постом. Шквал писем в почту, звонки и сообщения заставили посмотреть на затронутые в интервью вопросы уже под новым углом.
Прежде всего, мне хотелось бы поблагодарить всех, кто тем или иным образом оказался причастным к возникшему разговору – за исключением тех, кто воспользовался ситуацией высокого градуса разогрева, чтобы «свести счёты» и на удобном «трамплине» продвинуть свои давние потаённые желания. Но это – мелочи, а в целом разговор начался, и из состояния эмоционального маркирования «наш – не наш» стал постепенно переходить в содержательный диалог – на что очень хотелось бы надеяться. Поэтому и мне хотелось бы внести небольшую лепту в более подробное, нежели в интервью, разъяснение моей позиции.
1. «Уклонение от рождения детей»: о чём это?
Основной причиной снятия публикации – как это было указано редакцией – послужило то, что «многие многодетные» были «задеты» услышанным ими призывом «уклоняться от рождения детей и сомневаться в необходимости соблюдения библейской заповеди “плодитесь и размножайтесь”». Поскольку в интервью об этом не было сказано ни прямо, ни косвенно, позволю себе артикулировать свою позицию.
Фраза «уклоняться от рождения детей» может быть прочитана очень по-разному. Уклоняется ли от рождения детей муж, когда отказывает своей жене в близости – когда ей очень-очень хочется, ибо овуляция идёт полным ходом! – в святые дни Великого Поста? Да, уклоняется. Не только от рождения, но и от исполнения своих благословлённых супружеских обязанностей. Может ли на это обидеться жена? Имеет полное право. Является ли грехом подобное «уклонение»? Ответ очевиден – по крайней мере, человеку церковному.
Уклоняются ли от рождения детей супруги, решившие сделать аборт, дабы не «плодить нищету»? Да, уклоняются. Допустимо ли это с моей точки зрения? Нет, не допустимо.
Уклоняются ли от рождения детей любящие друг друга муж с женой, когда для них ребёнок n+1 – желанный, потому что они и правда любят друг друга крепко-крепко, но в их нынешней жизненной ситуации – совершенно нереальный, и поэтому прекращают супружеское общение, способное привести к желанной, но несвоевременной беременности? Да, уклоняются. Имеют право? Да, имеют полное право. Греховно ли такое уклонение? Внимательно читаем «Основы социальной концепции» и получаем ответ: нет. Можно много и долго писать о том, какие здесь могут быть причины: от невозможности разместить n+1 новорожденного в квартире, и без того заполненной, словно сельди в бочке, другими детьми, до медицинских проблем, угрожающих жизни матери, – но речь сейчас не об этом.
Скажу ещё более страшную вещь: уклоняется ли от рождения детей муж, вступающий в близость с супругой, когда знает, что она точно забеременеть не может? Причём здесь не имеет значения, в чем причина: детородный ли возраст прошёл, или просто дни такие, или же просто её бесплодие – уже объективный факт. Да, уклоняется. Ибо он тратит своё драгоценное семя, предназначенное для продолжения рода, впустую. Грех ли это? И вот отсюда мы плавно переходим к следующему вопросу.
2. Половая близость: организм или механизм?
Допустима ли половая близость при невозможности забеременеть – без уточнения причин? Мы подходим к ключевому вопросу – и чтобы на него ответить, придётся начать «от Адама».
Мудрейший и Добрейший Господь Бог создаёт Адама, чтобы дать ему возможность быть счастливым. Уже есть для этого прекрасный Эдем – райский сад, Сам Господь Бог – источник всякого блага, с Которым Адам общается в саду, как со своим Другом – и есть великое множество животных, которые тоже становятся младшими друзьями первозданного человека. Есть Небесные Силы Бесплотные, о которых Адам знал куда больше, нежели наше скудоумие может нафантазировать. Нет только одного: равного Адаму. Все – или существенно выше, или значительно ниже. И вот Бог создаёт Еву – как единственную во Вселенной равную Адаму помощницу и спутницу по жизненному пути. «Не хорошо быть человеку одному» (Быт.2:18), – говорит Господь Бог. А вот как Златоуст объясняет, почему: «Не хочу, говорит, чтобы он был один, но – чтобы имел некоторое утешение от сообщества, и не это только, но нужно создать для него соответствующего ему помощника, то есть жену. … Хотя многие из бессловесных помогают человеку в трудах его, однако ни одно из них не равняется разумной жене». И далее мы читаем в книге Бытия: «И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа [своего]. Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут [два] одна плоть» (Быт. 2:23-24). И апостол Павел не нашёл никакого лучшего образа, чтобы описать превосходящую всякий разум тайну общения Христа и Его Церкви, как именно этими словами (Еф. 5:32).
Уже слышу вопрос: при чем здесь «половая близость», которая, как известно из Писания, началась после грехопадения? А при том, что половая близость – неизбежное следствие глубинного желания любящих друг друга людей быть вместе. Всегда и во всём. Так Бог вложил в самую толщу человеческой природы неистребимое влечение супругов друг ко другу. Ещё до грехопадения. И как бы мы богословски ни спекулировали над темой “а если бы не преступление заповеди, как бы прародители размножались?”, очевидно одно: половая дифференциация и неизбежное следствие этого – преодоление её в полном единстве, в «единой плоти» – была вложена изначально.
А теперь мы подходим к самому главному. Исчерпывается ли смысл половой близости зачатием? Если мы смотрим на человека как на животное – безусловно, да. И тому подтверждение – весь животный мир. Особенно весной. Или – у кого когда. Да, я сам неоднократно слышал гневные проповеди с амвона, особенно в монастырях, с призывом брать пример с коров и лошадей, у которых гон – один раз в год, а вам, людям, постоянно «чего-то хочется», ибо греховны и страстны! Да только дело в том, что и проповедующему неизбежно на какой-то глубине «хочется» – если бы не «хотелось», весь его религиозный пафос быстро бы сдулся, словно лопнутый воздушный шарик. Только он – если хороший монах – своими подвигами, молитвами и другими способами научился сублимировать, переносить своё «хочется» из телесно-душевной сферы в духовную – ну или около того где-то там рядом. И если бы ему «хотелось» как коню, раз в год, боюсь, энергии бы не хватило на самые элементарные труды, не то что на высокие подвиги. Бес-полый человек – это то же, что и «пустой», «никчёмный», ни к чему не пригодный. Современные нейрофизиологи не дадут соврать: пол действительно «клубится» вокруг тела (пользуясь терминологией В.В.Розанова), но никоим образом им – телом – не исчерпывается! Гормоны и всё остальное – не более чем следствие глубинных процессов, протекающих в личности человека и отражающихся (или каким-то другим образом связанных) с головным мозгом. Как пишет Дик Свааб, известный нейробиолог, в своей книге «Мы – это наш мозг», «секс начинается и заканчивается в мозге», а вовсе не в половых органах.
Но если не смотреть на человека, как на гиперпохотливую скотину, а как на образ Божий – пусть потёртый и кривоватый, но не безнадёжно и неисправимо – картина сильно изменяется. Если смысл брака – любовь, стремление восполнить собой другую половину и через это обрести целостность, тогда неизбежным будет растождествление полового общения и чадородия. Это, безусловно, связанные друг с другом процессы, но не однозначно обусловленные. Ведь можно размножаться без всякой любви, физиологически? Легко! А можно ли любить – сильно, по-настоящему, до смерти – без какой бы то ни было включённости тела в эту любовь? Хотите сказать, да? Не поверю! Будет ли эта любовь приводить к коитусу, или ограничится какими-то иными формами «овеществлённости» – типа подарочков ко дню рождения, кажущихся совершенно «бесплотными» – это уже вопрос диапазона вариаций, но не сути.
Если муж и жена в браке любят друг друга не «потому, что венчаны, и из-за этого должны любить, даже если терпеть друг друга не могут», а просто потому, что любят – вопрос полового общения и связанной с этим возможности деторождения они прекрасно могут решить сами, без какой бы то ни было помощи со стороны кого бы то ни было – духовника ли, родителей или друзей. Это их – и только их – вопрос. Третий там – лишний. Точнее, третий там всегда присутствует, но это только Сам Бог, перед Лицом Которого они и находятся постоянно – в постели ли, на кухне ли, или же в храме. Не сомневаюсь, что ради их самоотверженной любви Господь подаст им и рассудительность понять, когда и сколько детей следует ожидать в их семье.
3. Дети vs супруги
Ещё один аспект, о котором было много сказано в интервью, – это первичность отношений родителей друг с другом. Если брак превращается в безудержную «детородную машину» – и именно это, а не союз любящих друг друга во Христе, становится средоточием семьи – я решительный противник такого подхода. Дети – в любом количестве – желанный, благословенный плод любви супругов. И в семье они появляются естественным образом, а не по чьей-то «разнарядке». Но не будем на этом останавливаться – всё подробно проговорено в интервью. Резюмировать можно прекрасным афоризмом: лучшее, что может сделать отец для своих детей – полюбить свою жену.
4. «Даст Бог детку – даст и конфетку!»
Считаю ли я, что формула «даст Бог ребенка – даст и возможности его прокормить» – универсальна? Нет, не считаю. Утверждаю ли я, что эта формула никогда и нигде не работает? Нет, не утверждаю. И на собственном опыте, и на примере других семей многократно могу засвидетельствовать: да, Господь действительно «намерение целует» и неисповедимыми судьбами заботится о тех, кто несёт многодетные труды.
Но означает ли это, что мы вправе забывать о призыве Христа, прежде чем приступать к чему-то важному – подумать, взвесить объективные условия и возможности? «Ибо кто из вас, желая построить башню, не сядет прежде и не вычислит издержек, имеет ли он, что нужно для совершения ее, дабы, когда положит основание и не возможет совершить, все видящие не стали смеяться над ним, говоря: этот человек начал строить и не мог окончить? Или какой царь, идя на войну против другого царя, не сядет и не посоветуется прежде, силен ли он с десятью тысячами противостать идущему на него с двадцатью тысячами? Иначе, пока тот еще далеко, он пошлет к нему посольство просить о мире» (Лк. 14:28 – 32). Святитель Григорий Двоеслов пишет: «Мы должны наперед обдумывать все, что делаем». Это вовсе не отменяет подвига веры: мы никогда не сможем просчитать все «за» и «против», но когда нет очевидного решения, значит надо остановиться и подождать. В одном из египетских монастырей, где довелось недавно побывать, духовник обители предельно просто ответил на вопрос, как правильно принимать решения: «Если в решении есть мир, радость и любовь – его можно принимать. Если отсутствует хотя бы что-то одно – не следует, пока не появится очевидность». Формальный подход к неизбежности зачатия в жизни супругов исключает саму возможность этого – не побоюсь сказать! – духовного упражнения в рассудительности и принятия самого ответственного решения – за появление в мир человека.
Если в семье, где царит любовь между супругами, дети радостны и благодушны, а не хронически депрессивны, нет очевидных препятствий для умножения и расширения семьи – это великолепно! Можно только всячески приветствовать и поддерживать рождение очередных счастливчиков, которым повезло родиться именно в такой семье. И Бог – не сомневаюсь! – будет рядом с ними главным Помощником. Но если есть очевидные проблемы – генетически обусловленные заболевания, уже отразившиеся на здоровье других детей, крайне низкий доход семьи, хроническое переутомление супруги, алкогольная или наркотическая зависимость одной из сторон и тому подобное – не надо превращать зачатие очередного ребёнка в своеобразный вызов Господу Богу: «А вот на Тебе – помогай теперь! Не дал нам трехкомнатную квартиру при пятерых детях – теперь уж никуда не денешься, с шестым-то!» Вся жизнь христианина выстраивается не на провокациях по отношению к Господу Богу, а на тщательном вслушивании в Его волю – и понимании, что и как следует делать именно в данный момент нашей жизни, принимая с благодарностью ту реальность, в которой находишься. И здесь универсальных рецептов нет – да и зачем они, когда рядом постоянно Самый Главный Шеф-Повар нашей жизни?
Дети – это осколки былого рая, а не «слабое место Господа Бога», куда можно уверенно давить для получения новых бонусов. Он нас всех одинаково любит – и мало, и средне, и многодетных. Добрых и злых. Умных и тупых. Честных и лживых. Трудоголиков и лентяев. Не надо Его лишний раз подталкивать к проявлению любви – мы и так в ней просто купаемся.
5. Многодетность и рассудительность
Нет добродетели – или порока – n-детности: хоть много-, хоть мало-, хоть средне-… Но есть добродетель рассудительности, которая к «рациональному выбору», как это ни странно, не имеет никакого отношения. Умение рассуждать – не логически обосновывать и препарировать, а видеть ситуацию «сверху», если не «свыше» – это дар Божий, о котором надо просить каждому христианину – вне зависимости от уже имеющихся образований и ученых степеней. Диакрисис – рассуждение – это один из даров Святого Духа, способность отличать настоящее добро от мнимого, кажущегося. Ведь и враг рода человеческого всегда стремится нас вытолкнуть в крайности, надевая личину ангела света: можно падать не только назад, но и вперед. Беда не только когда убивают зачатых во чреве – но и когда берут на себя неподъёмный подвиг, от которого потом истощаются и впадают в отчаяние. Любая добродетель, взятая на себя без рассудительности – опасна и чревата последствиями. И никакой «заказ» – от кого бы он ни исходил – от государства, семьи, общины, прихода или кого угодно – не может подменить собой рассудительности: самим же придётся расхлёбывать!…
Не только католики – не кролики. Но и православные – не мышки!..
6. О личном.
Ни интервью, ни этой публикации не появилось бы, не окажись я в одночасье один, без супруги, с четырьмя детьми. И это – правда. Так бы и продолжалась наша классическая, вполне «шаблонная» православная семейная жизнь, с регулярными родами, уставшей супругой, и вечно отсутствующем на важных общецерковных мероприятиях супругом – худо-бедно, но семью всё же обеспечивавшем. Думаю, и детей было бы у нас значительно больше – к сегодняшнему дню. Но Бог судил иначе: почему-то Ему оказалось важным окунуть меня в ту роль, о которой я имел самое поверхностное, исключительно теоретическое представление. И теперь я могу ответственно сказать: дорогие много, средне- и малодетные матери! Все вы – умницы и подвижницы. Даже без всяких «если только…». Никакому мужику в страшном сне не приснится, что вы делаете ежедневно и ежечасно – при этом умудряясь из какого-то таинственного колодца черпать силы, вдохновение и любовь для этого жертвенного служения. Мы, мужчины – не такие. Мы так – не можем. Материнская любовь – это тайна. И только оказавшись в вашей «шкуре», начинаешь понимать, чего стоит для вас – ещё один ребёнок в семье. Даже отбросив материальную составляющую. Даже при наличии помощниц по хозяйству. Даже если вы пышете физическим здоровьем и как та некрасовская красавица, абсолютно психически устойчивы. И я очень хорошо помню эту позицию «главы семейства», который особо-то не заморачивается, а хочет ли его вторая половина ещё одних родов со всеми вытекающими – чадородием бо спасается! – но супружеские обязанности выполнять должна. «Даст Бог зайку – даст и лужайку!» А мы за неё ещё больше молиться будем и вешать себе на рясу звёздочки многодетности. Если только не помрёт она в очередных родах…
Теперь я знаю только одно: жена – это не «детородный механизм». И не просто «помощница» и «вдохновительница». Это такой же живой, уникальный, бесценный человек, как и ты сам. Которого уже не заменит никто. Ни тебе, ни вашим детям. И она вправе ожидать вдумчивого, ответственного и бережного отношения к себе – с полным уважением её права с тобой не соглашаться. В том числе и в вопросе о количестве детей. И забота о ней, о её душевном и телесном здоровье, о том, чтобы она была на самом деле безусловно счастлива рядом с тобой – несоизмеримо ни с какими призывами к нескончаемой череде рождений. Из чьих уст они бы ни исходили.
Вырос я в абсолютно светской семье. Мой отец — профессор невропатологии, доктор наук. Он многих людей вытащил с того света. Сейчас ему идёт 92-й год, но он всё ещё работает. Мама преподавала химию в школе, она уже на пенсии.
До совершеннолетия понятия «религия», «церковь», «христианство» были мне чужды. Я вырос в пространстве абсолютного религиозного неведения, учился в образцово-показательной советской школе, где эта тема была жёстко табуирована. Все предметы были пропитаны диалектическим материализмом.
Первое прикосновение к религиозности произошло в подростковом возрасте, когда не-ожиданно я понял, что в моём сознании есть понятия, которые я не могу осмыслить. Например, «вечность», «бесконечность»… Этот внутренний конфликт подталкивал к мысли, что далеко не всё, что существует, может быть превращено в какую-то форму. А весь диалектический материализм утверждал обратное. Так я пришёл к пониманию, что вокруг не целое, а часть.
Тогда в моём сознании возник простор для религии. А религия — это область таинственного, того, что требует веры, а не знания.
Был и другой важный момент. Я занимался живописью: окончил художественную школу, писал этюды. В Кисловодске, где мы тогда жили, поразительная природа, там всё располагает к созерцательно-медитативному настроению. И я подумал: а зачем природе вся эта красота, нефункциональность, почему всё сделано с любовью и щедростью, с большим запасом, с избытком? Создатель явно не трясся, как мы, над каждой копейкой, стараясь, чтобы всё было потрачено «на дело».
Всё это было неким преддверием к моему приходу в Церковь.
Евангелие прочёл в 18 лет
Окончательный поворот в моём сознании произошёл, когда я оказался в Санкт-Петербурге. Это был конец 1980‑х годов, атеистический прессинг уже спадал. Всё связанное с Церковью начало вызывать у людей интерес. Стали появляться пластинки с духовной музыкой в исполнении светских артистов.
Во время поездки мы зашли в храм, купили Евангелие. Тогда мне было 18 лет. Я прочёл Новый Завет от корки до корки: он захватил меня даже не содержанием, а тональностью, чем-то, что просвечивало между строк.
В 1990 году я поступил в Московскую духовную семинарию. Не могу сказать, что хотел стать священником, я был слегка привоцерковленным человеком. Но хотелось глубже погрузиться в этот мир. И я ни разу не раскаялся в своём выборе.
Кто наполнит твою пустоту
Как говорил мой знакомый, «жениться можно только смолоду и сдуру». Многие опытные священники могли бы что-то похожее сказать и в отношении принимающих священный сан — это нужно делать, пока у человека ещё высок романтический настрой. Пока есть блаженное непонимание, какую власть и какую ответственность за людей получаешь в свои руки. Если бы люди об этом больше задумывались, у нас, пожалуй, был бы серьёзный кризис с кадрами в Церкви.
Но есть и ответ на вопрос: «Как же я справлюсь?» Когда рукополагают, епископ читает молитву, которую, если перевести на русский, можно понять так: пока ты будешь находиться в общении с Богом, Он устранит твои ошибки, наполнит твою пустоту и, если захочешь, ты сможешь расти дальше.
Мультики от прихожан
Когда я стал настоятелем Пятницкого подворья в Сергиевом Посаде, мне предстояло выбирать модель работы. В приходе была административная вертикаль. Можно было оставить всё как есть или дать людям свободу деятельности. Я решил пойти по второму пути. И благодарен Богу, что у меня хватило веры и доверия. Благодаря этому к нам потянулись люди, желающие что-то делать.
Например, у нас появились девушки из ВГИКа, с которыми мы открыли мультипликационную студию для детей. Они делают мультики, связанные с библейской тематикой. Теперь раз в полгода у нас выходит фильм, где всё целиком — сценарий, озвучка, прорисовка, анимация — сделано детьми. Сначала это были рисованные мультики, теперь уже пластилиновые. Потом появились курсы каллиграфии, занятия акварелью, лекции…
Опыт боли
Вера — это опыт общения с Богом, где от тебя требуется не только признание собственной ограниченности, но и отказ от себя самого. Ещё это можно назвать опытом боли веры.
Последний пример — тяжёлая болезнь моей супруги, которая умерла в позапрошлом году. До этого были четыре года борьбы с раком. Состояние тяжёлой болезни показало очень многие вещи, о которых я ранее не задумывался, много мелких деталей, которые не заметишь в состоянии комфорта. Но вера в критической ситуации даёт такой ракурс, что понимаешь: всё, даже самые горькие обстоятельства твоей жизни, пропитано любовью Божией к тебе лично.
Самое яркое свидетельство этой любви, как это ни странно прозвучит, — то, как ушла в мир иной моя супруга. Как говорится в молитве, это была кончина мирная, непостыдная, безболезненная, надеюсь, что и с добрым ответом на Страшном суде Христовом, о чём мы и молимся в храмах на каждой службе. Это было ощутимое всеми присутствовавшими таинство рождения в жизнь вечную. В этот момент казалось: если поднять глаза наверх, то увидишь не потолок, а небо с ангельскими силами.
По сей день это одна из опорных точек, укрепляющих мою веру, а не дыра, в которую я должен был бы постоянно соскальзывать в отчаянии.
Алёна Калабухова
5 фактов об отце Павле
Вместе со своим котом по кличке Рыс сфотографировался для настенного календаря «Поп плюс кот».
Создатель и главный редактор интернет-порталов «Богослов.Ru» (с 2007 года) и «Богослов.Tv» (с 2013 года).
Ведёт передачи о вере на «Радио России».
Написал такие популярные книги о вере, как «Простые ответы на вечные вопросы», «Школа веры» (тиражом 100 тысяч экземпляров), «Я в поисках смысла».
Недавно ему исполнилось 45 лет, он воспитывает четверых детей.
Один сказал: "Нам этой жизни мало",
Другой сказал: "Недостижима цель".
А женщина привычно и устало,
Не слушая, качала колыбель.
И стертые веревки так скрипели,
Так умолкали - каждый раз нежней!
Как будто ангелы ей с неба пели
И о любви беседовали с ней.
Любовь… Семья… Дети… Что может быть в жизни драгоценнее? Но это бесценное сокровище почему-то оказывается крайне хрупким: сегодня каждый второй брак оборачивается трагедией. Вместо осколков рая на земле все больше появляется местных отделений Дантова ада… Но за что?...
И этот ответ мы знаем. Предательство – вот что рассекает беспощадным мечом сросшиеся в единую плоть души. И это предательство начинается еще задолго до измены. Когда в человеке видят лишь соблазнительную плоть – его уже предают. Когда другой – не более чем инструмент для удовлетворения различных страстей – его тоже предают. Когда муж и жена – всего лишь выгодные «компаньоны» по жизни или «сексуальные партнеры» – вряд ли они станут крепкой семьей. Даже появление детей, этих цветов жизни, порой дает лишь краткую отсрочку предательству. Все начиналось так чудесно, а остаются одни горькие слезы с проклятиями…
Брак – всегда загадка. Точнее, уравнение с двумя неизвестными, причем ни «икс», ни «игрек» не знают, как поведут себя, став мужем и женой. «Все девушки хороши, откуда только берутся плохие жены?» - вопрошает народная мудрость: но ведь то же относится и к мужьям. Неужели в брачном союзе скрывается какая-то мина замедленного действия, которая в какой-то момент может разорвать в клочья то, что казалось нерасторжимым навеки?
Вся беда в том, что этих мин – целых две: по одной в каждом супруге. Мина греховного Адамова наследства – стремление жить ради себя, жить всласть, ибо на это имеем полное право! В обществе потребления и брак становится «потребительским»: когда одна половина «потребляет» другую, в итоге остаются лишь две скорлупки – пустые, никчемные, скучные, и более не нужные.
Но брак может быть и другим. «Я беру тебя, беден ли ты или богат, здоров или болен, добр или зол» - так говорится в древнем западном чине венчания – одном из церковных таинств, в котором сочетающимся браком дается особая Божественная благодать к созданию крепкой семьи, рождению и доброму воспитанию потомства.
«Смотри, что дает людям союз любви, мудрый брак – восклицает святитель Григорий Богослов, видный мыслитель Церкви IV века.
Кто научил мудрости? Кто исследовал таинственное?
Кто дал городам законы и, ранее законов, кто основал города и изобрел вдохновенно искусства?
Кто наполнил площади и дома?
Кто – места для состязаний?
Войско в битве и столы на пирах?
Хор певцов в душистом дыме храма?
Кто укротил животных? Кто научил пахать и сеять растения?
Кто послал в море борющийся с ветром черный корабль?
Кто, как не брак, соединил море и сушу влажной дорогой и объединил раздельное друг от друга?
Но есть и еще более высокое и лучшее. Благодаря браку, мы являемся руками, ушами и ногами друг для друга; благодаря ему, мы получаем двойную силу к великой радости друзей и горю врагов. Общие заботы уменьшают затруднения. Общие радости становятся приятнее. Радостнее является богатство, благодаря единодушию. А у небогатых единодушие радостнее богатства. Брак есть ключ, открывающий путь к чистоте и любви»
Христианство не только не гнушается браком, как это происходило в древних языческих сектах, да и сегодня встречается среди людей с патологической религиозностью. Более того – христианство сравнивает брачный союз с образом отношений Самого Христа – и Церкви, Его Невесты! В послании к христианам малоазийского города Ефеса апостол Павел пишет: «Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и отдал Свою жизнь ради нее, чтобы освятить ее, … чтобы она предстала перед Ним во всей красе – ни пятна, ни морщины, ни другого изъяна, - то есть святой и непорочной. Так и мужья обязаны любить своих жен, как свое собственное тело: любящий свою жену любит самого себя.
Еще не было человека, который ненавидел бы свою плоть. Наоборот, он питает ее и лелеет, как и Христос Церковь, потому что мы - части Его тела. Вот почему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и станут двое одной плотью. Здесь великая тайна; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви. Так каждый из вас да любит свою жену, как самого себя; а жена пусть почитает своего мужа» (Еф. 5:25 – 32) . Поэтому христианство утверждает: брак свят, и поэтому – нерасторжим, как в живом человеке нерасторжимо единство тела и души. Даже смерть не может разлучить любимых – ибо любовь сильнее смерти. «Брачная любовь есть сильнейший тип любви, - говорит свят. Иоанн Златоуст. – Сильны и другие влечения, но это влечение имеет такую силу, которая никогда не ослабевает. И в будущем веке верные супруги безбоязненно встретятся и будут пребывать вечно со Христом и друг с другом в великой радости».
Но такой брак – подвиг. Насколько легче «попользоваться» друг другом и разбежаться, нежели ежедневно утеснять эгоистические стремления, вести борьбу с грехом в себе и ближнем – ради окончательного торжества любви. Имея залог духовного единодушия, дружного устремления всей семьи - ко Христу, который и подается Таинством Венчания, супружеская жизнь становится настоящей борьбой – но только не друг с другом, а борьбой за то, чтобы вся семья стала отражением Божественной любви Небесного Отца к Сыну в Духе Святом – любви чистой, любви святой, любви крестной:
И я знаю, взглянувши на звезды порой,
Что взирали на них мы, как боги с тобой,
У любви есть слова, те слова не умрут,
Нас с тобой ожидает особенный суд:
Он сумеет нас сразу в толпе различить,
И мы вместе придем, - нас нельзя разлучить.
_______________________________________
Григорий Адамович
Свт. Григорий Богослов, Моральная поэма.
Смешанная цитата из Синодального перевода и «Радостной Вести» (перевод Библейского Общества. М., 2005 г.)
А. А. Фет
Протоиерей Павел Великанов Окошко к Богу Зачем нужна ежедневная молитва и как творить ее правильно?Негромкая тайна православной молитвы состоит в том, что она, как праща, отправляет человека к Богу, утверждал схиархимандрит Эмилиан (Вафидис). Как не промахнуться мимо цели? Как правильно совершать молитвенное служение? Как по-разному можно молиться и почему это надо делать? На эти вопросы отвечает протоиерей Павел Великанов. Все начинается с молитвы - Что такое молитва, в чем ее роль для человека и в церковном обиходе? - Молитва - это неотъемлемая часть любой религиозной культуры. Но к этому можно подойти с разных сторон. Мне больше всего нравится определение архимандрита Эмилиана, игумена монастыря Симонопетра на Афоне. В одной из проповедей он говорит, что молитва - это вытягивание ума к Богу, а через это и вытягивание всего человека. Это такое делание, целью которого является переустройство внутреннего мира человека. Эмилиан сравнивает молитву с пращой. В молитве человеческий ум натягивается и выстреливает прямо к Богу. И в этом выстреле человек становится другим. Происходят глубокие изменения в отношении человеческого «я» к миру, к самому себе, к Богу. Это наиболее сильный инструмент переориентирования человека. - Что значит переориентирование? - В обычном состоянии мы заняты собою, своими проблемами и переживаниями. Когда человек начинает молиться, неизбежно появляется объект молитвы, которым он сам не является. И это уже очень много. Это выводит человека за пределы его огромного «я», которое заполнило собой все мироздание. В этот момент человек подсознательно понимает, что Бог - это не я, а некто, объективно сущий вне моего сознания. Это что-то такое, что я не могу положить в карман и сказать, что это моя собственность. С настоящей молитвы к Богу начинается разворачивание человеческой личности в ее нормальное состояние из состояния эгоистического магнетизма, когда все, что человек ни делает, неизбежно возвращается к нему самому. Именно поэтому молиться всегда трудно. Даже святые до конца своих дней принуждали себя к молитве. Для многих кажется странным призыв Церкви трудиться в молитве, но это неизбежно. Точно так же, как спортсмен должен заставлять себя трудиться во время тренировок, иначе какой он спортсмен, христианин прилагает труд к тому, чтобы себя вкручивать штопором в молитву, даже когда не хочется. И это совершенно нормально. Если этого нет, всего остального тоже не будет. - Нужно ли принуждать себя к молитве? - Конечно. Молитва - это то, что вызывает естественный бунт падшего человеческого естества, потому что нечто претендует на разрушение абсолютной диктатуры самодостаточности человека. Какие бывают молитвы - Молитва есть общение человека с Богом. Она необязательно должна быть словесной. Она может быть умной, может быть молитвой-состоянием, может быть деланием. Если говорить о том опыте молитвы, который существует среди монашествующих, об исихазме и его родоначальнике, преподобном Григории Синаите, который подвизался на Святой горе Афон на рубеже XII-XIII веков, то это совершенно определенное явление. Это молитвенное служение связано с Иисусовой молитвой, которая в монашеской практике совершается постоянно, по четкам. Она представляет собой очень краткую формулу - всего 5 слов. По-гречески это звучит так: «Кирие Иису Христе элейсон ме». Русский вариант молитвы длиннее: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго». Эта молитва творится устно и очень быстро. Когда человек регулярно ее произносит, она читается на вдохе и выдохе и связана с дыханием. Постепенно эта молитва переходит в категорию умной молитвы, когда она звучит внутри независимо от того, чем человек занимается. Это совершенно особенная практика, обязательно требующая общения с опытным духовником. Представьте, что в пространстве вашего внутреннего мира идет некий постоянный процесс, который становится доминантой внутренней жизни. Это можно сравнить с окошком, которое человек старается держать открытым. Молитва - это окошко из нашей самодостаточности, из этой душной комнатки. Если держать окно открытым, туда проходит свежий воздух Божественной силы и есть чем дышать. - Есть ли другие разновидности молитвы? - Видов молитвы, конечно, множество. Есть такое понятие - предстояние человека перед Богом, когда ум настолько увлечен Богом, настолько влюблен в Божественное, что все остальное ему как-то мало интересно. И даже когда человек занимается совершенно другими вещами, основной фокус его внимания все равно остается в глубине этого предстояния. Это хорошо понимают люди, которые были сильно влюблены. Сам факт, что ты любишь, уже является мощным источником вдохновения. И чем бы человек ни занимался, он все равно согревает свой внутренний мир этим огонечком. То же самое касается непрестанной молитвы. Цель всякой молитвы - это именно согревание сердца. Не получение экстатического удовольствия путем изменения сознания, а радость от того, что ты живешь правильно и праведно. У отцов встречается часто такое понятие, как сведение ума в сердце. Это особое состояние, когда при постоянном произнесении молитвы вовлекается человеческое сердце как вместилище личности, некая сердцевина нашей жизни. Когда это происходит, человек настраивается на волну богообщения, его состояние допускает глубинное и непосредственное общение с Богом. - Иисусова молитва - это монашеский опыт, простому мирянину недоступный? - Ничего подобного. Я знаю многих прихожан, которые Иисусову молитву практикуют. Этому ничто не препятствует. Сидит человек в офисе, занимается работой, не требующей предельного напряжения сил, и тихо про себя творит Иисусову молитву. С. И. Фудель в своей замечательной книге «У стен Церкви» описывает некоего швейцара, который уже в советское время работал в гостинице, стоял в дверях, носил чемоданы, и при этом у него был дар непрестанной молитвы. Как молиться правильно - Здесь все очень индивидуально. Очевидно одно - режим должен быть. Человек, который ждет, что настанет время, когда он освободится от житейских попечений, и благословенная харизма непрестанной молитвы посетит его, - такой человек никогда не будет молиться. Поэтому есть определенное правило утренних и вечерних молитв, молитвы, связанной с богослужением. Самое главное, к чему должен приучиться человек, - это к еженедельному посещению храма во время Божественной литургии. Самая правильная молитва - молитва благодарения, созидания Церкви как общности людей вокруг Христа. Это самое тяжелое. Множество людей готовы молиться дома, но вот регулярно ходить в храм - это тяжело. Всех прихожан можно четко разделить на две категории: те, кто еженедельно ходят в храм, и те, кто ходят в храм, когда душа лежит. Это две совершенно разные категории людей по пониманию веры. Когда человек приходит в храм, он поверяет правильность своего внутреннего состояния тем духом, которым живет Церковь. Он как бы опускает себя, как огурец, в рассол и вылезает оттуда малосольным огурчиком с определенным вкусом и запахом. А так он может в холодильнике лежать долго и даже не протухнуть, но в нем не будет этого аромата, этого вкуса. Это первое и самое основное. Второе - я сторонник, чтобы молитвенное правило у каждого человека было индивидуальное, с учетом обстоятельств его жизни. Одно дело, когда человек нигде не работает. Другое дело, когда человек занят на производстве. Третье - многодетная мать, у которой семеро по лавкам. Четвертое - человек творческой профессии, который делает что хочет и когда хочет. Эти обстоятельства должны обсуждаться с духовником, который и определяет объем молитвенного правила. Молитвенное правило - это ежедневные гаммы, которые, если не играются, то пальцы атрофируются, и на занятии ты ничего не сыграешь - не говоря уже про концерт. - А в чем состоят правила? - Во-первых, молитва совершается перед святым образом, перед иконой. Правильно, когда этот образ близок человеку, вызывает определенные переживания. Это своего рода ключ к разговору с Богом. Плохо, когда человеку приходится заставлять себя смотреть на образ, потому что он ему чужой. Образ не должен быть чужим. В отличие от католической мистической духовной практики православие настаивает на отсутствии какого бы то ни было фантазирования во время молитвы. Молитва с закрытыми глазами не приветствуется. Ум не терпит пустоты. Мы вперяем свой взгляд в образ иконы, и это есть то пространство, перед которым мы молимся. Мысль не должна гулять. Надо сфокусировать сознание перед этим образом. Следующее правило - предельное сосредоточение на словах молитвы. Ум должен уходить от любых воспоминаний, размышлений. Он должен, как схиархимандрит Эмилиан пишет, вытягиваться к Богу в молитве с тем, чтобы только слова молитвы структурировали человеческую душу по направлению к Богу. Кроме того, желательно и правильно молитву творить вслух. Когда молитва творится вслух, она задействует не только наши речевые рецепторы, но и слух. От такой молитвы сложнее отвлечься, чем когда вы ее творите про себя. Умная молитва творится про себя, но о ней можно говорить, когда у человека есть уже определенный навык и он может продолжительное время быть собранным и никуда глазами не убегать. И еще одно требование молитвы - это отсутствие искусственного подогревания эмоций. Эмоции здесь не являются самоцелью. Никакого экстаза. Мы выполняем свой труд по отношению к Богу. Я вспоминаю эпизод из жизнеописания одного из валаамских подвижников. Когда ему очень хотелось молиться, он откладывал четки, шел во двор, рубил дрова, занимался разными житейскими попечениями. А когда он готов был делать все что угодно, только не молиться, вот тогда он брал свои четки и молился. Он объяснял это так: когда я молюсь и получаю от этого утешение душевное, можно очень легко это утешение принять за Бога и оказаться в состоянии прелести - вместо того, чтобы быть предельно открытым действию Божественной благодати, ты просто захлопываешься. Ты оказываешься самодостаточным - и всё. Это и будет тот самый духовный тупик, о котором многие отцы предупреждали. Почему возгревание какой бы то ни было чувственности в молитве категорическим образом отсекается? Почему в храме читают монотонно? Почему даже партесное пение* в храме звучит скромнее, нежели пение оперное? Потому что в молитве нужно открыться не эмоциям, а совершенно другим переживаниям. Когда я попадаю на греческую службу и там начинают петь, я почти физически чувствую, как меня за шкирку взяли, пинка дали, и вот - я уже лечу. И ты понимаешь, что летишь не потому, что ты такой хороший и крылья у тебя натренированные, а потому, что эта храмовая стихия тебя берет и увлекает. Там нет никакой чувственности. Там есть экзистенция - глубинное переживание предстояния человека перед Богом, а все чувственное наше, оно где-то сбоку идет. В чем польза молитвы - Молитва - это событие, не приносящее очевидной пользы. Результат молитвы если и будет, то не скоро, и поначалу кажется, что он не очевиден. Если называть все своими именами, для многих молитва кажется бесполезной тратой времени. Логика здесь понятная: неужели Бог Сам не знает, что мне надо, зачем Богу надоедать просьбами? Что я ему скажу? Господи, давай-ка, решай мои проблемы? И вот здесь мы подходим к очень важной вещи - значимости нашего участия в духовной жизни. Делая что-то, мы сами делаемся. Молитва выступает не просто как некая техника выпрашивания благ. Молитва- это соработничество. Когда Господь говорит «просите и дано будет вам», Он это говорит не потому, что просто так дано не будет. У преподобного Исаака Сирина есть интересные слова о том, что сын у отца своего уже не просит хлеба, но домогается большего и лучшего в доме своего Отца. В Евангелии сказано: не заботьтесь для души вашей, что вам есть, ни для тела, во что одеться… Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам (Мф 6:25–33). Эта установка показывает, что, даже когда мы что-то просим у Бога, мы не ставим себя в положение просителей у некоего вредного господина. Все с точностью до наоборот. Бог хочет, чтобы мы научились молиться, потому что в молитве мы становимся соработниками, мы включаемся в процесс сотворчества. Нам дается право своим произволением участвовать в решении Божественных судеб мира. Нам дается право быть Его консультантами, советниками, кем угодно. - Все в руках Божьих, но, если ты просишь, что-то меняется? - Самый яркий пример здесь - это история пророка Ионы в Ниневии. Бог отправляет Иону в Ниневию сказать, что скоро она полностью погибнет, ибо таков суд Божий. Приговор уже вынесен, всё. Иона это объявляет. Но неожиданно ниневитяне каются, меняют свою жизнь, и ничего не происходит - Бог отменяет приговор. А Иона выглядит обманщиком: что за пророк, который пророчествует, а ничего не происходит? Тут за одну ночь вырастает над Ионой некая тыква, и он спасается под нею от палящего солнца пустыни. На следующую ночь тыква засыхает, и он оказывается опять под палящим солнцем. И это его просто добивает! В полном непонимании он вопиет к Богу и просит смерти. И тут ему Господь говорит: вот смотри, тебе было жалко эту тыкву, которую не ты садил, не ты поливал? А Мне ли не пожалеть этих несчастных ниневитян, среди которых более ста двадцати тысяч человек, которые не умеют отличить правой руки от левой? То есть Бог не формальный закон, где все предрешено и наше участие ничего не меняет. Почему христианство всегда категорически против какого бы то ни было фатума, рока? Потому что в пространстве нашей жизни мы отвечаем за то, куда дальше наша жизнь пойдет. Другое дело, что Бог вне этого пространства, вне этого времени. Он знает, что будет, но Он не предопределяет наш выбор. В своем времени, в своем месте мы действительно свободны, и поэтому ответственны. - И молитва тоже оказывается вариантом свободы выбора? - Да. И как показывает огромное количество чудес, молитва имеет силу. Она работает. - Вы можете привести пример? - У меня очень много подобных примеров. Ну вот свежий случай. Мой друг Алексей как-то звонит и говорит: у нас беда, жена беременна вторым ребенком, и при обследовании на УЗИ выяснилось, что у ребенка некий дефект позвоночника. Врачи говорят, что надо делать аборт, ребенок гарантированно родится инвалидом, ни ходить, ни сидеть не сможет. А срок уже большой, шесть или семь месяцев. Во всем мире есть одна единственная клиника в Швейцарии, где делают операции внутриутробно, и там готовы рискнуть ее оперировать. Это, естественно, требует огромных денег. А время-то идет. Есть всего 2 недели, в течение которых операция должна быть проведена. То есть моему другу надо найти 3-4 миллиона рублей в течение недели. Это нереально! Он обычный научный сотрудник Института востоковедения. Я посоветовал ему обратиться в благотворительный фонд «Предание». И вот, представьте себе - за неделю была собрана сумма в полтора раза больше, нежели требовалось. И, конечно, все молились. Он не верил, что это возможно. Но они с женой поступили очень правильно: делай все, что можешь, а остальное предай в руки Бога. В итоге операция была проведена, ребенок родился совершенно здоровый. Я его крестил неделю тому назад. - Нет ли тут соблазна вступить с Богом в товарно-денежные отношения? В 1990-е годы в моем родном городе появились адвентисты, которые очень многих собрали под свои знамена простым тезисом: молись, не пей, не кури - и будет тебе двухкомнатная квартира. Они были так убедительны! - И как? - Ну, не всем досталась квартира. Но народ все равно просил. - Да, соблазн. У меня личное отвращение к такому подходу. В этом есть некий механицизм - если я сделаю то-то и то-то, то Бог неизбежно сделает то-то и то-то. Но в этом отсутствует самое главное - любовь, возможность любви. Если Бог - это такой закон, при соблюдении которого ты с неизбежностью самого закона получишь какой-то результат, - это далеко от христианства. В христианстве акцент делается на то, что между человеком и Богом должны быть личные отношения. Эти отношения предполагают веру как область бесконечных рисков, способность ввериться тому, ответ от которого ты можешь получить не такой, как ты ожидаешь. - Но Вы говорите о чудесах? Значит, адвентисты правы? - Я думаю, что в этом есть некое сознательное понижение уровня отношений. Вот представьте, вы приходите к какому-то очень известному литератору, очень состоятельному человеку. У вас есть возможность с ним пообщаться. И вот перед вами два пути. Первый путь - это рассказать ему, какой вы бедный, несчастный и сколько вы могли бы сделать, если бы у вас появилась двухкомнатная квартира. А второй вариант: вы просто общаетесь с ним и пытаетесь получить то, что несоизмеримо ни с какими квартирами, потому что он великий литератор, глубокий человек, вы можете войти с ним в некий душевный резонанс, и даже качество жизни вашей может измениться просто потому, что этот человек прошел концлагеря, знает, почем фунт лиха и у него такой опыт, какого вы ни в какой книжке не вычитаете. Мне кажется, если общение с Богом низводить до выпрашивания какого-то конкретного житейского блага, это значит обращаться не к тому и не с тем. Бог не запретил нам просить у Него. Но при этом мы должны добавлять: да будет воля Твоя, потому что Бог - это не инструмент нашей собственной жизни, а цель. Само общение с Ним - это наша цель. Если я дружу с человеком, который имеет большие финансовые возможности, я никогда не буду его просить. Почему? Потому что тем самым я покажу, что мне он интересен только как денежный мешок. А это уже - не любовь, а пользование. - Говорят, вот зуб болит, надо помолиться такому-то святому. В этом есть смысл? - Смысл, конечно, в этом есть, но гораздо меньший, нежели традиционно считается. Все-таки святые для нас - это не альтернативные божества, более доступные, чем огромный, недоступный Бог, как это происходит в язычестве. Нет, святые - это скорее спутники, близкие по времени и обстоятельствам люди, но никоим образом не подмена Бога. К ним человеку проще обращаться, нежели молиться Христу. Но это неправильно, потому что вся жизнь Церкви вращается вокруг Христа. У нас нет никакой альтернативной святости, кроме Бога. И даже обращаясь к святому, мы все равно обращаемся к Богу, чтобы через этого святого нам была оказана помощь. И вот тут мы возвращаемся к теме соработничества. Церковь верит, что Бог дает святым некую благодать, право выступать ходатаями перед Ним в тех или иных нуждах. Это опять-таки не альтернатива, а соработничество. - Чем христианская православная молитва отличается от других духовных практик, медитации, например? - Тем, что средоточие христианской молитвы - это Бог. Не наши переживания, не просветление сознания, а именно Бог. Идея преображения человеческого существа в формате молитвы является первичной. Я, конечно, не специалист в глубинах буддийских, но из знакомства с техниками йоги я понял, что все равно речь идет о концентрации человека вокруг его личности. Нет там этого перехода личности в вечность. Задача молитвы какая? Чтобы в человеке восторжествовал Христос. В молитве мы вступаем в глубинный резонанс с волей Божией. Это радость от того, что тебя ведут, что ты согласен с тем, Кто ведет, ты сам за Ним идешь, куда бы Он ни пошел. Беседовала Ольга Андреева
