Рабство и свобода. Рабы и царские люди.

Античный полис создавался в начале железного века. Вооружение античного воина было несравненно более мощным, чем, скажем, воина шумерского или же египетского времени Древнего либо даже Нового царства. Море, окружавшее греческие острова и полуострова, делало бегство с них если не вовсе невозможным, то очень затруднительным. Государственных обширных хозяйств, где наблюдать за рабом нелегко, здесь не существовало. Поэтому и подневольные люди рабского типа, не являвшиеся собственно рабами, встречались здесь редко и только в самых отсталых общинах. Например, в Спарте илоты были собственностью государства, хотя распределялись между отдельными спартиатами для их обслуживания и прокормления, как это делалось и в Египте Среднего и Нового царства; но Спарта долгое время преднамеренно отстранялась от участия в товарном обмене. В большинстве же полисов частные хозяева вполне могли иметь значительное количество собственно рабов. Ничто здесь в принципе не мешало созданию частного и в то же время крупного рабовладельческого хозяйства. Рабы в нем были уже не патриархальными рабами, а рабами классическими: они не всегда участвовали вместе с хозяевами в едином производственном процессе и не входили с ними в одну семью. Для хозяев они были предметами, живыми орудиями труда, и хозяева имели право ими пользоваться и распоряжаться или даже их уничтожать, т. е. поступать с ними так же, как со скотом, утварью или орудиями производства. Именно в античном обществе раб был наиболее рабом, а свободный - наиболее свободным. В ранней древности (например, у хеттов) иногда встречалось понятие «свободный от чего-нибудь» (например, от повинности), «освобожденный от чего-нибудь» (например, от долгового рабства), но не было общего понятия «свободы»; рабу в собственном смысле фактически противостояла длинная лестница подневольных рабского типа, царских людей, общинников, вельмож и т. д; существовали отношения господства и подчиненности: состоявшие в этих отношениях в любом случае называли друг друга «господином» и «рабом»; с нашей точки зрения, это мог быть государь и подданный, или царь и придворный служащий, или владелец и его раб - терминология оставалась той же самой; существовало, далее, почти повсюду (кроме Египта) противопоставление «сына общины» и «царского раба» (или «царского человека»); все эти социально-психологические противопоставления маскировали действительное классовое деление общества, о котором говорилось в вводной лекции первого тома.

Лишь в греческих полисах появляется понятие «свободы» (элевтерия) как состояния отсутствия господства кого бы то ни было над данным человеком - понятие, завещанное греческим полисом всему человечеству. Всякое наличие над человеком господства было дулосюнэ - рабством. Греческий полисный «свободный» - прямой преемник «сына общины» ранней древности; но тот еще не чувствовал, что над ним нет никакого господства, и не называл себя свободным. Гражданин полиса не только чувствовал себя свободным, но и считал всякого, кто имеет над собой какое бы то ни было господство, рабом - дулос. Поэтому вне греческого мира, в восточных империях, с его точки зрения, царило поголовное рабство, а попасть под царскую власть было для «свободного» равносильно обращению и рабство. Всякий, кто живет под царской властью,- раб по своей природе; всякий варвар (т.е. по-гречески попросту чужеземец) - раб по своей природе, говорит даже Аристотель, и с точки зрения полисного определения свободы он прав. Разумеется, и в греческих полисах не всякий был свободен: сама свобода граждан полиса была основана на эксплуатации рабов, но ведь при отсутствии долговой кабалы единственным источником рабства была покупка или вооруженный захват человека за рубежом, а чужестранец для полисного гражданина именно и был «рабом по природе», так что не о чем было беспокоиться.

Существовали, конечно, в греческих полисах и лица, не являвшиеся ни гражданами данного полиса, ни рабами. Это были приезжие и случайные переселенцы, главным образом из других греческих же полисов. Как бы долго они ни прожили в этом полнее (иногда многие поколения), они не приобретали в нем гражданских прав и нрава собственности на землю. Но поскольку они в принципе были гражданами какого-то полиса, то не были «рабами по природе». Если же попадался приезжий, происходивший из «варварской», чужеземной страны, то он, чтобы не оказаться лишенным всех прав и обращенным в рабство, должен был быть ксеном, т. е. «гостем» какого-нибудь гражданина («гостями») могли быть между собой граждане разных полисов).

И в восточных империях (пока только восточных - империи на Западе возникнут в конце второго периода) число рабов в это время значительно умножилось и место патриархальных заняли «классические» рабы. Однако здесь состав эксплуатируемого класса был не столь однородно-рабским, как в греческих полисах. В результате завоеваний царский земельный фонд стал необъятным, и даже при новых, более эффективных средствах насилия не было никакого смысла выделять большую часть армии на то, чтобы держать все население в собственно рабском состоянии.

Оно оставалось «царскими людьми», т. е. подневольными людьми рабского типа, и не более того . Существование огромного множества царских людей не могло не влиять и на характер отношений между рабовладельцами и «собственно» рабами: ясно, что земледельческое хозяйство, обрабатываемое классическими рабами, в данных условиях было бы менее производительно, чем обрабатываемое царскими людьми, например на земле, арендованной у государства частным хозяином: в большом хозяйстве царские люди требовали меньшего надзора и работали с большей охотой. При этом, если в ранней древности царского или храмового работника в отличие от раба нужно было снабжать пайком (или наделом) на него самого и на его семью, то теперь об этом никто не заботился: крестьянин имел то, что имел, платил собственнику земли и средств производства - царю и работал на своего непосредственного хозяина, а сколько сверх того оставалось на него с семьей - это уж была его собственная забота.

Рабы здесь находили поэтому иное применение, чем в античном мире того же времени: основная фигура здесь - раб на оброке, занимающийся ремеслом, мелкой, а иногда и не мелкой торговлей, арендующий: землю и т. п.; чем больше он зарабатывает, тем выгоднее хозяину: весь пекулий (имущество) раба - собственность рабовладельца; чем больше пекулий, тем больше доход рабовладельца; чем больше доход с раба, тем дороже можно продать самого раба . Поэтому товарное производство, каким сейчас становится городское ремесло, - а отчасти и сельское хозяйство на территориях, принадлежащих городам,- это рабское производство в полном смысле этого слова.

Если для античного полиса характерна идеализация свободы, то для восточной империи характерна идеализация своего господина: обожествление государя, начало которому было положено в Египте, в Шумере и Аккаде, пронизывает теперь всю идеологию: традиционные мифологические персонажи общинных культов сводятся в сложный пантеон, до этот пантеон - не более как проекция земной деспотии на небо; в искусстве единственным героем остается царь. Так люди обожествляют собственное унижение, и лишь кое-где - в предгорьях Гималаев, на границе между оседлыми землями Ирана и полупустынями Средней Азии, в Палестине - идет борьба за внесение этики в общепринятую идеологию. При всем отличии между «Востоком» и «Западом», отличии, которое возникает только теперь, только на втором этапе древности, нельзя забывать основополагающих фактов: во-первых, что и восточные и западные общества этого времени были одинаково построены на принципе существования рабства и, во-вторых, что античный путь развития со всем его своеобразием по сравнению с остальным миром и важностью для истории человечества - это лишь одно из позднейших ответвлений от тех путей развития раннеклассового общества в целом, которые сложились уже на первом, раннем этане древности.

Литература:

Дьяконов И.М., Якобсон Б.Л. , Янковская Н. Б. Общие черты второго периода Древней истории./История Древнего мира. Расцвет Древних обществ. - М. .-Знание, 1983 - с. 5-20

Эта сутра утверждает, что мир и нирвана не являются двумя различными сущностями, они есть одно; что рай и ад не являются двумя различными сущностями, они есть одно; и что рабство и освобождение не являются двумя различными понятиями, они есть одно. Это трудно понять, потому что мы легко воспринимаем только то, что описывается в терминах полярных противоположностей.

Мы утверждаем, что этот мир является рабством, так как же избавиться от этого мира и стать освобожденным? Тогда освобождение является чемто противоположным, чемто, что не является рабством. Но сутра утверждает, что оба есть одно и то же освобождение и рабство, и пока вы не освободитесь от того и другого, вы не освободитесь. Рабство связывает, но и свобода связывает. Рабство является неволей, и освобождение также является неволей.

Постарайтесь понять это. Посмотрите на человека, который пытается выбраться из рабства. Что он делает? Он оставляет свой дом , он оставляет свою семью, он оставляет свое богатство, он оставляет все мирское, он оставляет общество только для того, чтобы выбраться из рабства, из оков мира. Тогда он создает для себя новые оковы. Эти оковы являются негативными, противоположными прежним.

Я видел одного праведника, который не мог прикасаться к деньгам. Его уважают его и должны уважать те, кто сходит с ума по деньгам. Он переместился на другой полюс. Если вы вложите в его руки деньги, то он выбросит их, как если бы это был яд или скорпион. Он выбросит их, он будет в панике. По его телу пробежит неуловимая дрожь.

Что происходит? Он сражается с деньгами. Он, вероятно, был очень жадным человеком слишком жадным. Только в этом случае можно было прийти к этой крайности. Он, повидимому, был слишком одержим деньгами. Он все еще является одержимым, но теперь в противоположном направлении. Одержимость, однако, все еще имеет место.

Я видел одного санньясина, который не мог смотреть на женское лицо. Он боялся. Он всегда смотрел вниз, он никогда не смотрел вверх, когда рядом были женщины. В чем проблема в этом случае? Он, вероятно, был очень сексуальным, он был одержим сексом. Он и сейчас является одержимым, но тогда он бегал за женщинами, а теперь бегает от них. Но он все еще одержим женщинами. Бегает ли он за женщинами или от них – одержимость остается. Он думает, что теперь он освободился от женщин, но это всего лишь новое рабство. Вы не можете стать освобожденным в результате какихлибо действий. То, против чего вы выступаете, скует вас узами негативным образом; вы не сможете убежать от них. Если ктото против мира и за освобождение, то он не сможет освободиться; он останется в миру. Позиция против также является рабством.

Эта сутра является очень глубокой. Она говорит: Поскольку, воистину, рабство и свобода являются понятиями относительными... Они не противоположны, они относительны. Что такое свобода? Вы скажете: «Отсутствие рабства». А что такое рабство? Вы скажете: «Отсутствие свободы». Вы можете определить их друг через друга. Они просто как горячее и холодное, они не противоположны. Что является горячим и что является холодным? Это просто степени одного и того же явления различные значения температуры, но явление одно и то же, эти понятия относительны. Если имеется ведро с холодной водой и ведро с горячей водой, и вы окунете в них обе руки одну руку в горячее, другую в холодное, то что вы почувствуете? Различие в градусах.

А если вы сначала охладите обе ваши руки во льду, а затем окунете в ведра с горячей и холодной водой, то что случится? Теперь вы снова почувствуете разницу. Ваша охлажденная рука ощутит теперь в горячей воде больше тепла, чем ощущала раньше. А если ваша вторая рука тоже охлаждена, если она сделана более холодной, чем холодная вода, то теперь эта холодная вода покажется горячей; вы не будете воспринимать ее как холодную. Все это относительно. Есть разница только в степени нагрева, но все явление является одним и тем же.

Тантра утверждает, что рабство и свобода, сансара и мокша, не являются двумя различными понятиями это относительные понятия, это одно и то же. Поэтому тантра является уникальной. Тантра утверждает, что вы должны быть освобождены не только от рабства; вы должны быть освобождены также и от мокши. Пока вы не будете свободными от того и другого, вы не будете свободными.

Поэтому запомните первое: не пытайтесь выступать против чеголибо, потому что вы будете перемещаться к чемуто, что является тем же самым. Оно выглядит противоположным, но это не так. Не убегайте от секса к брахмачарье. Если вы пытаетесь уйти от секса к брахмачарье, то ваша брахмачарья будет не чем иным, как сексуальностью. Не убегайте от алчности к не алчности, потому что эта не алчность снова будет завуалированной алчностью. Вот почему, если традиция учит быть не алчным, то она выдвигает для этого какиенибудь соображения выгоды.

Я видел праведника, который говорил своим последователям: «Если вы оставите алчность, то вы много получите в ином мире. Если вы отбросите алчность, то вы много приобретете в другом мире!» Это может воздействовать на алчных, на алчных по отношению к другому миру. Их можно уговорить, они готовы будут оставить многое, чтобы приобрести. Но соображения приобретения остаются; в противном случае как может алчный человек идти к не алчности? Нужны какието мотивы, которые полностью удовлетворят его алчность.

Так что не создавайте противоположных полюсов. Все противоположное относительно; оно является различными степенями одного и того же явления. Если вы осознаете это, то вы скажете, что оба полюса являются одним и тем же. Если вы сможете почувствовать то, что оба полюса являются одним и тем же, то если это чувство углубится, то вы будете освобождены и от того и от другого. Тогда вы не будете ни за сансару, ни за мокшу. Тогда, в действительности, вы ничего не просите; вы перестаете просить, вам ничего не надо. Это прекращение и есть освобождение. При ощущении, что все является одним и тем же, будущее будет отброшено. Куда вам теперь двигаться? Секс и брахмачарья есть одно и то же, так куда теперь человеку двигаться? И если алчность и не алчность есть одно и то же и насилие и ненасилие есть одно и то же, то куда теперь двигаться?

Двигаться некуда. Тогда движение прекращается; никакого будущего нет. Вы не можете ничего желать, потому что все желания будут об одном и том же; различия будут всего лишь различными степенями одного и того же. Что вы можете пожелать? Иногда, когда люди приходят ко мне, я спрашиваю их: «Чего вы, на самом деле, желаете?» Их желания зависят от того, чем они сами являются. Если они алчные, они желают не алчности; если они сексуальны, если они одержимы сексом, то они желают брахмачарью, хотят превзойти секс, потому что в своем сексе они испытывают страдания.

Но это желание брахмачарьи коренится в их сексуальности. Они спрашивают: « Как выбраться из этого мира? » Мир давит на них, они очень обременены этим миром, и они же и цепляются за него, потому что мир не может быть бременем, если вы только за него не цепляетесь. Бремя есть в их головах и не потому, что бремя существует, но изза них, изза того, что они носят его в голове. Их головы несут в себе весь мир; тогда они становятся обремененными. И при подобном переживании страдания возникает новое желание чегото противоположного, они начинают страстно желать противоположного.

Они бегали за деньгами, так что теперь они бегают за медитацией. Они бегали за чемто в этом мире; теперь они бегают за чемто в том мире. Но беганье осталось, это беганье и является проблемой. Объект не имеет значения. Проблемой является желание. Имеет значение то, что вы желаете. Вы желаете, и в этом проблема, а вы продолжаете менять объекты. Сегодня вы желаете А, а завтра вы желаете В, и вы думаете, что вы изменяетесь. Тогда послезавтра вы пожелаете С и подумаете, что вы трансформированы. Но вы являетесь тем же самым. Вы желали А, вы желали В, вы желали С, но эти А, В, С это не вы. Вы это ваши желания, а это остается неизменным. Вы желаете рабства, затем вы разочаровываетесь, вам это наскучило; тогда вы желаете освобождения. Вы желаете, и это желание является рабством.

Итак, вы не можете желать освобождения. Желание является рабством, так что вы не можете желать освобождения. Когда желание исчезает, имеет место освобождение. Вот почему эта сутра говорит: воистину, рабство и свобода являются понятиями относительными. Так что не становитесь одержимыми противоположностями.

Эти слова только для тех, кто ужасается этой вселенной. Эти слова о рабстве и свободе предназначены только для тех, кто ужасается этой вселенной.

Эта вселенная есть отражение умов. Все, что бы вы ни видели во вселенной, является отражением. Если это выглядит как рабство, то это значит, что это ваше отражение. Если это выглядит как свобода, то это тоже ваше отражение.

Как видишь ты много солнц в воде, порождаемых одним солнцем, так относись и к рабству и освобождению. Встает солнце, и имеется много прудов грязных и чистых, больших и маленьких, прекрасных и безобразных, и одно солнце отражается во многих прудах. Тот, кто все время считает отражения, будет думать, что имеется очень много солнц. Тот, кто смотрит не на отражения, а на реальность, будет видеть одно солнце. Тот мир, на который вы смотрите, отражает вас. Если вы сексуальны, мир будет казаться сексуальным. Если вы вор, то вам будет казаться, что весь мир имеет ту же самую профессию.

Однажды Мулла Насреддин с женой ловили рыбу в запрещенном месте; здесь можно было ловить рыбу только по лицензии. Вдруг появился полицейский, и жена Муллы сказала ему: «Мулла, у тебя есть лицензия, поэтому убегай. А тем временем исчезну и я».

И Мулла начал бежать. Он бежал, бежал и бежал, а полицейский следовал за ним. Мулла бежал до тех пор, пока не почувствовал, что его сердце сейчас разорвется. Но к этому времени и полицейский догнал его. Полицейский также тяжело дышал. Он спросил: «Где твоя лицензия?» Мулла показал свои документы. Полицейский просмотрел их, они оказались в порядке. Поэтому он спросил: «Почему ты бежал, Насреддин? Почему ты убегал?»

Насреддин ответил: «Я был у врача, и он сказал мне пробегать после каждой еды по четверти мили».

Полицейский спросил: «О"кей, но ты видел, что я бегу за тобой, догоняю, кричу, так почему же ты не остановился?»

Насреддин ответил: «Я подумал, что ты, возможно, был у того же врача».

Это логично; так все и происходит. Все, что вы видите вокруг вас, является в большей степени отражением вас, а не какойто реальной вещи. Вы видите себя отраженным во всем. В тот момент, когда вы меняетесь, меняется и отражение. В тот момент, когда вы становитесь безмолвным, весь мир становится безмолвным. Мир не является рабством; рабство является отражением. И мир не является свободой; свобода тоже является отражением.

Будда считает, что весь мир является нирваной. Кришна считает, что весь мир пребывает в экстазе, в блаженстве; не существует никаких страданий. Но тантра утверждает, что все, что вы видите, является отражением до тех пор, пока все видимое не исчезнет и не видно будет только зеркало, ничего не отражающее. Это истина.

Если чтото видно, то это только отражение. Истина одна; многое может быть только отражением. Если вы поймете это не теоретически, а экзистенционально, через личное переживание, то вы будете освобождены, освобождены и от рабства, и от свободы.

Когда Наропа стал просветленным, его ктото спросил: «Достиг ли ты теперь освобождения?»

Наропа сказал: «И да, и нет. Да, я не в рабстве, и нет, потому что это освобождение также было отражением рабства. Я думал о нем изза рабства».

Взгляните на это таким образом: вы больны, поэтому вы страстно желаете здоровья. Это страстное желание здоровья является частью вашей болезни . Если вы действительно здоровы, то вы не желаете здоровья. Как вы можете желать этого? Если вы здоровы, то куда девается ваше желание? Какая в нем необходимость? Когда вы действительно здоровы, вы никогда не чувствуете, что вы здоровы. Только больные, недомогающие люди ощущают здоровье . Какая в этом необходимость? Как вы можете почувствовать, что вы здоровы? Если вы родились здоровым и никогда не болели, то сможете ли вы почувствовать свое здоровье? Здоровье есть, но его невозможно почувствовать. Его можно почувствовать только по контрасту, только через противоположность. Все ощущается только через свою противоположность. Вы можете чувствовать здоровье только в том случае, если вы больны и если вы чувствуете себя здоровым, то помните, что вы еще больны.

Поэтому Наропа ответил: «И да, и нет». «Да», потому что теперь нет никакого рабства, но вместе с рабством исчезла также и свобода; поэтому и «нет». Свобода была частью рабства. Теперь я превзошел и то и другое я ни в рабстве, ни на свободе.

Не превращайте религию в поиск, в желание. Не превращайте мокшу, освобождение, нирвану в объект желания. Это случится, когда не будет никаких желаний.

Приходится постоянно повторять, что человек есть существо противоречивое и находится в конфликте с самим собой. Человек ищет свободы, в нем есть огромный порыв к свободе, и он не только легко попадает в рабство, но он и любит рабство. Человек есть царь и раб. У Гегеля в "Phänomenologie des Geistes" есть замечательные мысли о господине и рабе, о Herrschaft и Knechtschaft. Речь тут идет не о социальных категориях господина и раба, а о чем-то более глубоком. Это есть проблема структуры сознания. Я вижу три состояния человека, три структуры сознания, которые можно обозначить как "господин", "раб" и "свободный". Господин и раб коррелятивны, они не могут существовать друг без друга. Свободный же существует сам по себе, он имеет в себе своё качество без коррелятивности с противоположным ему. Господин есть для себя существующее сознание, но которое через другого, через раба существует для себя. Если сознание господина есть сознание существования другого для себя, то сознание раба есть существование себя для другого. Сознание же свободного есть сознание существования каждого для себя, но при свободном выходе из себя к другому и ко всем. Предел рабства есть отсутствие его сознания. Мир рабства есть мир отчужденного от себя духа. Экстериоризация – источник рабства. Свобода же есть интериоризация. Рабство всегда означает отчуждение, выброшенность вовне человеческой природы. Фейербах и потом Маркс узнали этот источник рабства человека, но связали это с материалистической философией, которая есть узаконение рабства человека. Отчуждение, экстериоризация, выбрасывание вовне духовной природы человека означает рабство человека. Экономическое рабство человека, бесспорно, означает отчуждение человеческой природы и превращение человека в вещь. В этом Маркс прав. Но для освобождения человека его духовная природа должна ему быть возвращена, он должен сознать себя свободным и духовным существом. Если же человек остается существом материальным и экономическим, духовная же его природа признается иллюзией сознания, обманной идеологией, то человек остается рабом и раб по природе. Человек в мире объективированном может быть только относительно, а не абсолютно свободным, и свобода его предполагает борьбу и сопротивление необходимости, которую он должен преодолевать. Но свобода предполагает духовное начало в человеке, сопротивляющееся порабощающей необходимости. Свобода, которая будет результатом необходимости, не будет подлинной свободой, она есть лишь элемент в диалектике необходимости. Гегель, в сущности, не знает настоящей свободы.

Сознание экстериоризирующее, отчуждающее всегда есть рабье сознание. Бог – господин, человек – раб; церковь – господин, человек – раб; государство – господин, человек – раб; общество – господин, человек – раб; семья – господин, человек – раб; природа – господин, человек – раб; объект – господин, человек-субъект – раб. Источник рабства всегда есть объективация, т. е. экстериоризация, отчуждение. Это есть рабство во всем – в познании, в морали, в религии, в искусстве, в жизни политической и социальной. Прекращение рабства есть прекращение объективации. И прекращение рабства не означает возникновения господства, ибо господство есть обратная сторона рабства. Человек должен стать не господином, а свободным. Платон верно говорил, что тиран сам раб. Порабощение другого есть также порабощение себя. Господство и порабощение изначально связаны с магией, которая не знает свободы. Первобытная магия была волей к могуществу. Господин есть лишь образ раба, вводящего мир в заблуждение. Прометей – свободный и освобождающий, диктатор же – раб и порабощающий. Воля к могуществу есть всегда рабья воля. Христос – свободный, самый свободный из сынов человеческих, Он свободен от мира, Он связывает лишь любовью. Христос говорил как власть имеющий, но он не имел воли к власти и не был господином. Цезарь, герой империализма, есть раб, раб мира, раб воли к могуществу, раб человеческой массы, без которой он не может осуществить воли к могуществу. Господин знает лишь высоту, на которую его возносят рабы, Цезарь знает лишь высоту, на которую его возносят массы. Но рабы, массы также низвергают всех господ и всех цезарей. Свобода есть свобода не только от господ, но и от рабов. Господин детерминирован извне, господин не есть личность, как раб не есть личность, только свободный есть личность, хотя бы весь мир хотел его поработить.

Падшесть человека более всего выражается в том, что он тиран. Есть вечная тенденция к тиранству. Он тиран если не в большом, то в малом, если не в государстве, не в путях мировой истории, то в своей семье, в своей лавке, в своей конторе, в бюрократическом учреждении, в котором он занимает самое малое положение. Человек имеет непреодолимую склонность играть роль и в этой роли придавать себе особое значение, тиранить окружающих. Человек – тиран не только в ненависти, но и в любви. Влюблённый бывает страшным тираном. Ревность есть проявление тиранства в страдательной форме. Ревнующий есть поработитель, который живет в мире фикций и галлюцинаций. Человек есть тиран и самого себя и, может быть, более всего самого себя. Он тиранит себя, как существо раздвоенное, утратившее цельность. Он тиранит себя ложным сознанием вины. Истинное сознание вины освободило бы человека. Он тиранит себя ложными верованиями, суевериями, мифами. Тиранит себя всевозможными страхами, болезненными комплексами. Тиранит себя завистью, самолюбием, ressentiment. Больное самолюбие есть самая страшная тирания. Человек тиранит себя сознанием своей слабости и своего ничтожества и жаждой могущества и величия. Своей порабощающей волей человек порабощает не только другого, но и себя. Существует вечная тенденция к деспотизму, жажда власти и господства. Первоначальное зло есть власть человека над человеком, унижение достоинства человека, насилие и господство. Эксплуатация человека человеком, которую Маркс считает первичным злом, есть зло производное, это явление возможно, как господство человека над человеком. Но человек становится господином другого потому, что по структуре своего сознания он стал рабом воли к господству. Та же сила, которой он порабощает другого, порабощает и его самого. Свободный ни над кем не хочет господствовать. Несчастное сознание у Гегеля есть сознание противоположного, как сущности, и своего ничтожества. Когда сущность человека переживается им, как противоположная ему, то он может испытать угнетение рабьего сознания зависимости. Но тогда он часто отыгрывается, компенсируя себя порабощением других. Страшнее всего раб, ставший господином. В качестве господина все-таки наименее страшен аристократ, сознающий своё изначальное благородство и достоинство, свободный от ressentiment. Таким аристократом никогда не бывает диктатор, человек воли к могуществу. Психология диктатора, который в сущности есть parvenu, есть извращение человека. Он раб своих порабощений. Он глубочайшим образом противоположен Прометею-освободителю. Вождь толпы находится в таком же рабстве, как и толпа, он не имеет существования вне толпы, вне рабства, над которым он господствует, он весь выброшен вовне. Тиран есть создание масс, испытывающих перед ним ужас. Воля к могуществу, к преобладанию и господству есть одержимость, это не есть воля свободная и воля к свободе. Одержимый волей к могуществу находится во власти рока и делается роковым человеком. Цезарь-диктатор, герой империалистической воли, ставит себя под знаком фатума. Он не может остановиться, не может себя ограничить, он идет все дальше и дальше к гибели. Это человек обреченный. Воля к могуществу ненасытима. Она не свидетельствует об избытке силы, отдающей себя людям. Империалистическая воля создает призрачное, эфемерное царство, она порождает катастрофы и войны. Империалистическая воля есть демониакальное извращение истинного призвания человека. В ней есть извращение универсализма, к которому призван человек. Этот универсализм пытаются осуществить через ложную объективацию, через выбрасывание человеческого существования вовне, через экстериоризацию, делающую человека рабом. Человек призван быть царем земли и мира, идее человека присуща царственность. Человек призван к экспансии и овладению пространствами. Он вовлечён в великую авантюру. Но падшесть человека придает этой универсальной воле ложное порабощающее направление. Одинокий и несчастный Ницше был философом воли к могуществу. И как уродливо воспользовались Ницше, вульгаризировали его, как сделали его мысли орудием целей, которые Ницше были бы отвратительны. Ницше был обращен к немногим, он был аристократическим мыслителем, он презирал человеческую массу, без которой нельзя реализовать империалистической воли. Он называл государство самым холодным из чудовищ и говорил, что человек начинается лишь там, где кончается государство. Как при этом организовать империю, которая всегда есть организация масс, среднего человека? Ницше был слабым, лишенным всякого могущества человеком, самым слабым из людей этого мира. И имел он не волю к могуществу, а идею воли к могуществу. Он призывал людей быть жесткими. Но вряд ли он понимал под жесткостью насилие государств и революций, жесткость империалистической воли. Образ Цезаря Борджиа был для него лишь символом пережитой им внутренней трагедии духа. Но экзальтация империалистической воли, воли к могуществу и к порабощению во всяком случае означает разрыв с евангельской моралью. И этот разрыв происходит в мире, его ещё не было в старом гуманизме, не было во французской революции. Порабощающий жест насилия хочет быть жестом силы, но он в сущности всегда есть жест слабости. Цезарь самый бессильный из людей. Всякий казнящий есть человек, утерявший силу духа, потерявший всякое сознание о ней.

С тех пор прошло много лет. 15 «союзных» республик СССР стали самостоятельными государствами, признанными в ООН. А вот признать независимость бывших автономных республик международное сообщество еще не было готово. Хотя декларация 1990 г., в дальнейшем конституция и референдум о независимости Татарстана имели полную юридическую силу. Теперь обывателю вдалбливается, — что два «злодея» Ельцин и Горбачев разрушили СССР. А необрусевшему татарскому обывателю преподносят, что «мудрый чудотворец» Шаймиев бабай, перехитрив «злодея» Ельцина, взял республике суверенитет (не зря же ставил свечки в церкви)...

Не понять простому человеку, что в историческом развитии человечества есть такие же неумолимые законы, как например закон притяжения в физике. Если его игнорировать, то можно разбиться. Если игнорировать законы общественного развития, то последствиями будут деградация, отсталость, бескультурье и войны. В том то и дело, что Горбачев и Ельцин вовремя почувствовали настроение масс, естественный исторический процесс и констатировали свершившиеся факты, т.е. распад СССР и независимость «союзных» республик. Представим ситуацию по-другому, например, как в Югославии, где распад произошел через войны. На независимость Украины Москва пошла бы войной. Кончилось бы тем, что закидали друг друга ракетно-ядерными ударами. В то время за сохранность СССР могли выступать только безумные политики, люди, живущие вне земной реальности. Пройдет время и будущие поколения оценят Горбачева, Ельцина и Хрущева (карибский кризис), что в критический момент они были выше амбиций системы, своих личных амбиций и не допустили термоядерной катастрофы человечества.

В те времена идея свободы зажглась у миллионов людей. Свобода в политике — это многогранное понятие, включает в себя не только гражданскую, экономическую и т. д., но и национальную свободу. Нерусские народы, прежде всего, стремились к национальной свободе.

Приведу в пример один случай из своей политической жизни. Было начало августа 1990 года. Узнав о приезде тогдашнего первого лица РСФСР Ельцина в Татарстан, я начал голодовку на площади перед горисполкомом, требуя независимости Татарстана. Вокруг меня и моих товарищей (Самат, Нур, Рауф и др.), которые также включились в голодовку, были тысячи людей. Ельцин имел тогда огромный авторитет в народе, как борец за демократию, как бесстрашный борец с коммунистической тоталитарной системой (хотя сам оттуда вышел). Тогда и позже, как только не критиковали Ельцина, даже оскорбляли — он никогда не опускался до мщения этим людям. Вообще это был настоящий мужчина, который не боялся брать ответственность на себя в самое тяжелое время. И многие рафинированные умники прятались за его спину и ждали своего часа, чтобы пройти наверх. Мы, активисты татарского национального движения, искренне его уважали.

Приехав в Татарстан, Ельцин также посетил Набережные Челны. Позже была пресс-конференция в горисполкоме (теперь мэрия). Видимо он поинтересовался, — откуда здесь палатки и почему столько народу? Думаю, ему доложили настоящую обстановку, ведь тогда была некоторая свобода. И вот ко мне подходит человек от Ельцина и говорит, что Ельцин лично позвал меня к себе. У меня был трудный выбор, я не сразу ответил. С одной стороны, это был уважаемый нами человек. Но с другой стороны, я скорее сердцем понимал, что русская колониальная система переживает трансформацию и эти русские демократы, тоже, никогда не дадут добровольно свободу татарам. Я был тогда лидером, даже символом в народе и мое поведение и слова, думаю, были историческими: "настоящий татар никогда не пойдет на поклон сгибать спину к русскому царю, пусть он сам приходит ко мне!" Мои товарищи меня отругали. Гонец ушел. И видимо слова в мягком варианте были переданы. Тогда и были сказаны знаменитые ельцинские слова: "берите суверенитета, сколько сможете проглотить и переварить".

Проведем историческую параллель. До захвата Казани русскими войсками Ивана Грозного, верхушка Казанского государства передала малолетнего Утямыш хана с его матерью Сююмбикэ русской стороне, надеясь умиротворить их. По сути дела верхушка сдала символы государства. Сдать еще одна беда, но эти символы должны были умереть, а не попасть к врагу, чтоб их крестили. Не даром же народ придумал легенду, что Сююмбикэ сбросилась с башни. И слишком запоздалым было геройство имама Кул Шарифа. Не могли татары с такой сгнившей верхушкой отстоять свое государство и свободу. Я рад, что своим поступком, в некотором смысле, смыл позор унижения своих предков.

Вообще, свобода и рабство, прежде всего, это состояние души. Можно занимать ответственную должность, быть ханом, президентом, советником, но в душе быть рабом, т.е. иметь рабскую психологию. В жизни сами видите примеры, не будем на кого-то пальцами показывать. Можно не занимать никаких должностей, быть простым обыкновенным человеком и быть свободным в душе. Даже находясь в тюрьме, не терять свободу духа.

Будучи председателем ВТОЦ, уже в Казани, меня посадили в тюрьму. Не буду долгими рассказами утомлять читателя. Спецорганы русской империи — непревзойденные мастера человеческой подлости, могут посадить любого человека, тем более неугодного властям. Как тяжело было моей душе в тюрьме, в неволе. Я объявил голодовку. Но, через дней 10, тюремный врач сказал, что у меня изо рта пахнет ацетоном, что пора прекратить голодовку. Я прекратил голодовку и попал в общую камеру. Ходя туда-сюда по камере, я обратил внимание на подростка, на вид около 15 лет. Про себя я назвал его «ребенком». Он рисовал, строил дома из хлеба, играл в какие-то игры, в общем, не страдал как я. И вдруг меня осенило, — «ребенок» то свободный! Он жил в тюрьме, а не ждал выхода из тюрьмы. Значит надо жить в тюрьме, а не ждать своего срока выхода. Моя жизнь вошла в привычное русло, стал читать книги и заниматься физкультурой (бег на месте и отжимание от пола). И не заметил я, как подошел срок и вышел из тюрьмы.

Почему, когда одни рабы поднимают восстания, другие, молча, и покорно сносят тяжелую рабскую жизнь? Почему, бродящие возле мусорных ящиков, бомжи опустились до такой степени? Ведь они когда-то были нормальными людьми. Эти люди потеряли главное качество человека — это человеческое достоинство. Почему наши соседи: удмурты, чуваши, мордвины и часть татар прячут свою национальность и избегают её? Они потеряли главное качество для нации — это национальное достоинство! Вот эти качества как раз и давила веками российская империя. Около 200 лет назад написанное стихотворение Лермонтова, более актуально звучит сейчас:

Прощай немытая Россия,
страна рабов, страна господ,
и вы мундиры голубые,
и ты им преданный народ...

У русских если не тюремный, то всегда какой-то режим. Царский режим с охранкой (мундиры голубые), коммунистический режим с НКВД и КГБ, путинский режим с ФСБ. На дворе 21 век, мы живем в веке компьютеров и нанотехнологий, а у нас средневековое имперское государство, которое забирает из республики более 90% доходов в Москву. Может быть, Москва доходы из республик (от нефти и газа) распределяет простому русскому народу? Как видим — нет! Собаке, охраняющей дом, дают только кости, чтобы злее была и лучше лаяла. Жиреет и купается в деньгах только русскоязычная верхушка.

Хочу обратить внимание вот на что. Российская «федерация» обречена, по крайней мере, в нынешнем ее виде. Россия, Русь может сохраниться только в своих естественных исторических границах. Если русские будут цепляться за завоеванные земли, то могут исчезнуть как ассирийцы, римляне, османы (не турки) и др. Смогут ли они вовремя отказаться от колоний как европейцы (англичане, испанцы, французы, голландцы, португальцы)? Это большой вопрос, но не наш. Мы же должны думать сейчас о будущем своем государстве. То, что мы не исчезли и выжили как народ, как татары за 460 лет жесточайшей колонизации, показало время. Ориентиры на будущее уже выбрала наша история, насчитывающая несколько тысяч лет. Мы должны заново восстановить тюрко-туранское содружество и цивилизацию. Именно там, мы — татары были сильны и решали глобальные задачи. Я рад что эти задачи осознаются тюрко-туранским миром и наш татарский интеллектуал работает в этом направлении и занимает передовые места. И это несмотря на значительные потери генофонда и отсутствие независимого государства. У нас есть замечательные ученые, которыми может гордиться любой народ. Например историки — философы: Рафаэл Мухамметдинов, Рафаэл Хакимов, Рафаэл Безертдинов, Равил Фахретдинов. Также филологи-историки: Дамир Исхаков, Мирфатых Закиев. Им на пятки наступают молодые ученые, как например Нурулла Гариф и мн.др. Пусть не обижаются другие, просто я этих людей лично знаю. Публицистика у нас на звездной высоте: Фаузия Байрамова, Фаик Тазиев, А.Малихов и др. В Татарстане выходит газета интеллектуально-аналитического направления «Звезда Поволжья», которая, можно смело сказать, имеет мировой уровень. Редактор этой газеты Рашид Ахметов, человек несгибаемого мужества. Его таскают по российским судам, а газета становится все лучше, не меняет направления. Вот на кого надо равняться журналистам и редакторам, особенно татароязычным.

Каждый год в Венгрии проводится курултай Туранских народов . Почему мы не можем такой курултай провести в Казани? Как евровидение, проводить фестиваль песен туранских народов? В этом отношении наши народы исключительно богаче, чем европейские. Создавались же в Казани ассамблея тюркских народов и союз тюркской молодежи.

Я посвятил свою жизнь борьбе за свободу своего народа, теперь мне уже за шестьдесят. Знаю, что обыватели-материалисты никогда не оценят мои действия, дела и труды (еще растопчут, если позволишь). В конце статьи хочу обратиться к молодым патриотам-националистам. Молодежи свойственен романтизм. В интернете, в виртуальном мире наша молодежь активная и смелая, конечно же, умная для своих лет. Мне это очень импонирует. Но государство мы должны возродить в реальном мире. А для этого нужен характер. Характер, как и физическая сила, если от природы не дается, то вырабатывается через тяжести испытаний. Как бы вас судьба не била, учитесь держаться на ногах, держите удар! Все равно придет наше время!

…В начале строительства КАМАЗа, мы, 20-летние парни, разделились на две группировки: коренные челнинские и приезжие. Между нами часто возникали драки и разборки. Конечно, национальной подоплеки особо не было, хотя старый город Чаллы на 60% состоял из татар, а приезжие на 70% были русскими. Случилось так, во время одной групповой драки, я остался один против 25–30 человек. Тогда я был очень силен, т. к. фанатично занимался около 10 лет (выжимал лежа 180 кг), но и мои противники были далеко не слабые, ведь на новые места приезжают сильные и уверенные в себе. Я быстро понял, что сопротивление не имеет смысла, надо было удержаться на ногах, все-такиу меня был бойцовский опыт. То, что лежащего не бьют — сказки для домоседов, это возможно в деревне, где все друг друга знают. У меня в голове стоял сплошной гул и пламя, но я держался, не знаю сколько времени. Видимо, увидев все это, разбежавшиеся мои товарищи пришли на помощь и разогнали приезжих…

Мы, активисты национального движения, сделали все, чтобы молодое поколение не начинало с нуля. У нас есть богатый опыт. Мы выстояли, в движении вперед нас уже ничто не остановит. Мы татары — поволжские, крымские, уральские, сибирские, астраханские и диаспоры — снова выходим на историческую сцену. Пусть убегают от нашего славного имени манкурты, у них нет духа предков, они отходы. Мы татары, обязательно возвратим подобающее место себе в мире!

Экс-председатель ВТОЦ З.Аглиуллин

Одно из ключевых понятий Нового Завета - свобода. «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8: 32), - говорит Спаситель. «Стойте в свободе, которую даровал нам Христос» (Гал. 5: 1), - говорит апостол Павел. «Так говорите и так поступайте, как имеющие быть судимы по закону свободы» (Иак. 2: 12), - говорит апостол Иаков. Цитаты эти можно умножать и умножать.

Быть может, по степени использования только слово «любовь» может соперничать со словом «свобода». Оба слова, занимая достойнейшее и первенствующее место в Писаниях Нового Завета, широко представлены и в нецерковной риторике.

Английский христианский мыслитель Честертон однажды уже сказал об этом, и лучше, чем он, не скажешь. А сказал он о том, что мирские идеалы - это те же христианские добродетели, только сошедшие с ума.

Что только не называют «любовью», и что только не оправдывают понятием «свободы»! «Займитесь любовью, а не войной!» - кричали хиппи. «Свободу Кубе!» - кричали советские демонстранты. «Будьте по-настоящему свободны!» - призывают нас операторы мобильной связи. Это, конечно, не полный перечень примеров. Таковы уж эти понятия - свобода и любовь - что глубина и разнообразность заложенных в них смыслов позволяет писать их на самых разных знаменах.

Речь идет не о звуках, а именно о смыслах. И всем без объяснений должно быть понятно, что коль скоро один человек считает, что он свободен выбирать себе пол, а другой цитирует слова апостола: «стойте в свободе» (Гал. 5: 1), то речь здесь идет не об одном и том же.

ПОДМЕНА ПОНЯТИЙ

Слово «свобода» для нашего уха звучит с социально-политическим пафосом. Слова вообще не имеют прозрачности и девственной чистоты. Они всегда отягчены какими-то условностями исторического момента. Стоящий перед глазами сегодняшний день пользуется словами по своему произволу и мешает видеть в них глубокий, первоначальный смысл. Можем ли мы относиться к слову «свобода» если уж не по-евангельски, то хотя бы непредвзято, если слово это начертано на знамени Французской революции?

Эта революция на всю последующую историю мира наложила свой отпечаток. Всеобщее избирательное право, террор, чистки внутри стана победителей, эмиграция «бывших», экспроприация, закабаление только что «освободившегося» народа новой революционной аристократией… Все это есть некая матрица многих, последовавших затем, революций. Октябрьской - в первую очередь.

Но и без революций жизнь в Европе, а вслед за ней - в прочих частях света, несколько столетий движется под знаком борьбы за свободу. Это может быть национально-oсвободительное движение, при котором борющимся субъектом является народ, а целью - государственная независимость.

Однако не эти большие вопросы притягивают к себе главное внимание. Мир глобализируется, то есть скрепляется тысячами небывалых доселе связей экономического, политического и культурного характера. Национальная борьба превращается в удел «окраин» и третьего мира, то есть народов, не нашедших еще своего места в истории, а, следовательно, пытающихся это место определить и занять.

Это процесс сложный и длительный, но не в нем суть. Суть - в постепенном, медленном, но неуклонном превращении пестрого человечества в жителей одной большой деревни. Но не это страшно в глобализме, а то, что население этой глобальной деревни будет похоже на жителей Содома.

ОСВОБОЖДЕНИЕ ДЛЯ РАБСТВА ГРЕХУ

Жителем «нового человечества» всегда должен быть «новый человек». Изменение же человека и приведение его в соответствие с новыми реалиями всегда проходит под знаком «свободы». Революционерам прошлого, например, было необходимо эмансипировать, т. е. освободить женщину, эту хранительницу очага и носительницу традиционного мировоззрения.

Освобождение заключалось в том, что детей (kinder) у нее забирали, храмы kirche) закрывали, а саму ее выгоняли с кухни (kuche) хоть бы и на улицу. Женщина без детей и веры, оказавшаяся на улице, скорее всего, сделается уличной. Как только это произойдет, сразу можно приступать к строительству «будущего». Человеческий материал готов.

Какой-то набор антропологических фокусов должен быть и для того, чтобы население единого будущего человечества стало психологически единым. Современная цивилизация, как бульдозер, ровняет дорогу, чтобы вслед за ней пришли и утвердились некая новая и всеобщая этика, новая и всеобщая психика.

Молодежь, конечно, уже и сегодня дергается под одни и те же ритмы. И видеозапись, сделанная в интерьере ночного клуба в ЮАР, будет до неразличимости соответствовать подобной видеозаписи, сделанной, скажем, во Франции. Но это только поверхность дела. Процесс должен идти дальше и заходить глубже.

Апостол Павел в Послании к Тимофею рисует психологический портрет человека будущего: «Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы…» (2 Тим. 3: 1–4).

Для того чтобы человек повсеместно стал таким, нужно дать ему больше прав, параллельно снимая обязанности. Нужно еще дать ему свободу говорить все, что на ум взбредет, но не учить его думать. Пусть мир задыхается в ненужных словах и пусть это называется свободой. Нужно научить человека оспорить у Господа Бога право творить, и попробовать сотворить себя самого заново.

Это «творение заново себя самого» будет, по необходимости, процессом нанесения себе увечий или даже - самоубийством. Это тоже будет восприниматься как одно из проявлений свободы: «Мое тело. Моя жизнь. Что хочу с собой делать, то и делаю».

Одним словом, сладчайшее евангельское слово превратится в ширму, за которой творится постыдное. То есть именно в то, против чего предостерегал апостол Петр. Он говорил, чтобы мы «употребляли свободу не для прикрытия зла, но как рабы Божии» (1 Пет. 2: 16).

Человечество же на исходе истории исхитрится употребить свободу именно для творения зла, а само словосочетание «раб Божий» осмеет и отвергнет, как унизительное для раздутого самолюбия. И со вчерашнего дня уже так было, и сегодня многим совершенно не ясно, что «рабство у Бога» есть свобода от греха, а свобода от рабства Божия есть порабощение всякому греху и нечистоте. Вот и хвалимся свободой, утопая в беззакониях по уши.

Тот же апостол Петр в другом месте своих Посланий говорит о свободе не как о Божием даре, а как о красном словце и фигуре речи, используемой людьми прельщенного ума. Он говорит о людях, которые «произнося надутое пустословие, … уловляют в плотские похоти и разврат тех, которые едва отстали от находящихся в заблуждении». И далее: «Обещают им свободу, будучи сами рабы тления; ибо кто кем побежден, тот тому и раб» (2 Пет. 2: 18–19).

Это и есть слово о свободе - острое, как меч, и яркое, как луч. Нет свободы там, где грех. Пусть там гремит музыка и хохочут люди, пусть там льются рекой дорогие напитки, пусть там одеты красиво и живут роскошно. Если там есть грех, если там греха не то что не стыдятся, но хвалятся им, то нет там свободы, но есть лишь рабство тлению.

Прельстился Лот на содомские красоты и поселился там, где пейзажи прекрасны, как Рай, но люди ужасны, как демоны. Не успели дочери замуж выйти, как пришлось ему бежать оттуда, чувствуя спиной и пятками жар уничтожаемого города.

ЧТОБЫ НЕ ПОТЕРЯТЬ ХРИСТИАНСКИЙ РАЗУМ

Свобода от греха есть подлинная свобода, и этим правильным пониманием глубинного ее смысла христианам нужно уравновешивать социально-политический контекст. Иначе за разговорами о свободе печати и собраний утратится самый важный смысл этого понятия, и человек будет снаружи свободен, а внутри порабощен и связан. Несчастен такой человек, и нет в нем ни света, ни радости.

Есть у него и избирательное право, и работа, и жилье. Есть у него даже возможность путешествовать, читать, встречаться с друзьями. Он и сыт, и одет, и миллионы людей, не имевшие десятой доли того, что имеет он, считали бы себя на его месте счастливчиками. Но это не все, что есть у человека. У него есть еще страх будущего, стыд прошлого и тоска в настоящем. У него есть чувство, что он живет пусто, глупо, не всерьез. Чувство это пытается он отгонять всеми средствами, которыми снабдила его цивилизация, но чувство лишь отдаляется, чтобы, постояв вдалеке, вернуться и усилиться.

Свободен ли такой человек? В чем-то - да, но в главном - нет. То главное, чего нет у сегодняшнего человека сплошь и рядом, не берется силой, а принимается от Бога как подарок. Этот подарок и есть Дух свободы, а не дух рабства, «чтобы опять жить в страхе»; это Дух усыновления, «Которым взываем: “Авва, Отче!”» (Рим. 8: 15).

Говоря о свободе, трудно всего коснуться и не запутаться. Шутка ли, вся история мира, так или иначе, связана с этой идеей. Трех видов свободы коснулись мы только что. Это те гражданские и политические свободы, которые хороши, но всегда недостаточны. Это те обманы и миражи, которыми прикрывается нравственное разложение человека и человечества. И это тот главный вид свободы, который дается Богом и от Него неотделим. Это то, о чем нужно говорить чаще, чтобы не растворить в бесконечных словесах последние крохи христианского разума. Это то, о чем говорит апостол Павел: «Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3: 17).